Но ни Пушкин, ни железный свисток нас не интересовали. Мы видели одну лишь ракету, ласточкой летящую среди звёзд. И гордую надпись «СССР» на её красивом боку.

У Щелчкова такой этикетки не было. Были с Белкой и Стрелкой, с первым искусственным спутником Земли, с Циолковским было четыре штуки, а вот просто с ракетой не было. И у меня не было.

Я бросился к коробку первым. Шаг у меня был шире, и руки длиннее, чем у Щелчкова, на целых два сантиметра. Я расставил руки крестом, заслоняя от Щелчкова газету. Я забыл, что такое дружба. Я забыл, что он мой сосед и мы сидим с ним за одной партой. Я забыл, что я ему должен за три контрольные по русскому языку. Я забыл, что прошедшим летом брал у него сачок и удочку. Я забыл, где я живу. В каком городе и на какой планете. Я забыл своё имя. И отчество, и даже фамилию. Я помнил только одно. Дома в коробке из-под зефира хранится моё сокровище. Моя коллекция спичечных этикеток. В двух тонких тетрадках в клеточку. Которую я собирал полгода. По урнам, улицам, по дворам, выменивал у друзей-приятелей, выпрашивал у знакомых и незнакомых. И в этой моей коллекции не хватает самого главного – маленькой наклейки с ракетой.

Звёзды на наклейке вдруг ожили и замерцали, как в настоящем небе. В иллюминаторе ракетного корабля появилось человеческое лицо и подмигнуло мне добрым глазом. Или это мне показалось сдуру?

– Чем, ребята, интересуетесь? – раздался голос непонятно откуда. – Стаканом? Курочкой-рябой? Есть шурупчики для мелкой работы, «пусто-пусто» из домино, графин…

Меня как в сугроб воткнули. Или окатили водой. Я резко повертел головой и упёрся глазами в стену. У стены сидел старичок. Я палец собственный готов был отдать на съедение – только что у стены никакого старичка не было.

– С лёгким паром, – сказал я нервно. И добавил: – Спокойной ночи.

– Вот лампочка, – продолжал старичок, – вещь в хозяйстве совершенно незаменимая. Любая мама спасибо скажет. Применяется для ручной штопки. Вот вроде бы обыкновенная пробка от бутылки из-под шампанского. А надеваешь её на ножку стула, и на паркете ни единой царапины. Не пробка – настоящее чудо. А этот стакан, видите? – Старичок подхватил с газеты мутный полосатый стакан, поставил его себе на ладонь и другой ладонью прихлопнул. Ладони сложились плотно; стакан куда-то исчез. – Фокус-покус. – Старичок рассмеялся. – Ловкость рук и никакого мошенничества. – Старичок приподнял ладонь. На руке я увидел кольца, уложенные одно в другое. – Сделано в ГДР, – сказал он, переворачивая бывший стакан кверху дном. – А в придачу ещё и зеркальце. – Старичок показал нам зеркальце. – Выпил, стакан сложил и смотри, какой ты весь из себя красивый.

– Ко… ко… ко… – зазаикался Щелчков, оттеснив меня плечом в сторону и не отрывая взгляда от коробка.

– «Ко… ко… ко…»? – улыбнулся дедушка. – Вы имеете в виду курочку-рябу или спичечный коробок с ракетой? Вижу, вижу, что не курочку-рябу, а коробок. Хотите знать, сколько я за него возьму? Всё зависит от покупателя. Иному не отдам и за рубль, а иному и без денег не жалко.

Старичок внимательно посмотрел на Щелчкова. Тот топтался со своим огурцом, зажатым в кулаке, как граната. Наверное, огурцу было больно, крупные солёные слёзы катились у него по щеке и падали на пыльный асфальт. Видя такое дело, старичок пожевал губами.

– Ладно, ладно, уговорил, сдаюсь. Значит, так: ты мне – огурец, я тебе – коробок с ракетой. Если ты, конечно, не возражаешь. Огурец – продукт положительный, улучшает пищеварение организма. Особенно когда натощак.

Он взял двумя пальцами огурец, повертел его так и этак, лизнул, посмотрел на свет, поскрёб огурцом о стенку и, видимо не найдя дефектов, убрал огурец в карман.

Это было очень обидно – видеть, как у тебя из-под носа беспардонно умыкнули сокровище.

«Валенки мы вместе спасали, огурец был тоже напополам, а наклейка будет в его коллекции», – думал я, моргая по-лягушачьи.

Мне хотелось застрелиться и умереть. Чтобы этот подлец Щелчков, когда меня похоронят, пришёл на мою могилу и, рыдая, сказал. Прости, сказал бы Щелчков. Я был жадиной и нахалом. Валенки мы вместе спасали, огурец был тоже напополам, а спичечный коробок с ракетой я присвоил себе. И тут он достаёт коробок и кладёт на мою могилу. Я жду, когда он уйдёт, и тихонечко, чтобы никто не видел, быстро вылезаю из-под земли. Кладу коробок в карман и уплываю на плоту в Африку.

– Так, несанкционированная торговля! – Голос прогремел будто с неба. – Ваши документики, гражданин.

Я вздрогнул от неожиданности. Рядом с нами, красношляпый, как мухомор, вырос хмурый милиционер с дубинкой. Он жевал свой могучий ус, а его казённый полуботинок выбивал на асфальте дробь.

– Чего там с ними миндальничать. За руки, за ноги и в тюрьму. Правильно, товарищ Гаврилов?

Хмурый милиционер обернулся. Мы со Щелчковым тоже. Тощегрудый огуречный торговец, тот самый, чей предательский огурец заставил меня усомниться в порядочности отдельных личностей, улыбался милиционеру благостно. Ноги его были обуты в спасённые нами валенки, рабочий халат распахнут. На груди по горбушкам волн плыли лодочки, киты и русалки.

– А у вас, гражданин Ухарев, советов никто не спрашивает.

– Я чего – я ничего. Развели, говорю, спекулянтов на свою голову. Тюрьма по ним плачет, баланда стынет.

Тощий в валенках втянулся в толпу.

Хмурый милиционер вздохнул и вернулся к своим баранам.

– Ваши, гражданин, документы, – повторил он, глядя на старичка. Веснушки на курносом милицейском носу заалели, как на болоте клюква, – из-за низкого скоса крыши выплыло весеннее солнце.

– Имеются, а как же, мы ж понимаем. – Старичок ничуть не смутился, а, напротив, заулыбался весело. – Даже солнце, – показал он на солнце, – живёт по установленному закону. Восход тогда-то, заход во столько-то. А уж мне, старому человеку, без закона нельзя никак. Вам паспорт? Или справочку из собеса? Вы штопкой, я извиняюсь, не увлекаетесь? А то грибок, пожалуйста, в виде лампочки. Очень нужная в домоводстве вещь. И шурупчики для мелкой работы… – Тут старик подскочил на месте и схватился руками за голову. – Ну конечно! Как я сразу не догадался! – Он поднял с газеты стакан и завертел им перед носом милиционера. – Стакан дорожный складной гэдээровский со специальным зеркальцем для бритья. Мечта всякого культурного человека…

Милиционер мотнул головой и почесал себе за ухом дубинкой.

– Вы мне, это… – сказал он строго. – Вы мне уши, в смысле, зубы не заговаривайте.

– Что вы, что вы. – Старичок поклонился. – Вот, пожалуйста, мои документы.

И летучим движением руки он поднял с земли коробок с ракетой и протянул его стражу порядка.

Тот повёл себя как-то странно. Не кричал, не топал ногами, а поднёс коробок к глазам и вяло зашевелил губами. Затем отдал коробок владельцу, козырнул и сказал: «Порядок».

И тут над рыночными рядами пронёсся звериный рык. Люди втянули головы. Рык превратился в стон, затем в глухие жалобные похрюкивания.

– Посторонись! – Прореживая толпу дубинкой, усатый милиционер Гаврилов уже двигался к источнику шума. – В чём дело? Почему крик?

– Грабёж среди бела дня. – Толстый дядька в кровавом фартуке тёрся крупной щекой в щетине о свисающую баранью ногу. Брови и глаза его были грустные. – Я присел завязать шнурок, ну, секунда, ну, пять от силы, и па-а-жал-ста – украли свиную голову. У Кляпова голову не украли, у Тумакова голову не украли, у Ухарева огурцы не похитили, а у Бегонии – пожалуйста, хить?

– Протокол… Свидетели… Есть свидетели?

Милиционер обвёл глазами толпу, постукивая карандашиком по планшету. Задержался взглядом на подозрительной старушке с усами, выхватил зрачком из толпы инвалида на железной ноге. Но ничего похожего на свиное рыло не обнаружил.

Среди шума и поднявшейся суеты мы забыли про коробок с ракетой, а когда вспомнили и вернулись к стене, там уже никого не было. Старичок бесследно исчез, и ракета на коробке тоже.