– Что ты имеешь в виду? – ее бровки приподнимаются, а губы, лишенные косметики, надуваются в обидчивом жесте.

– У парня явно проблемы с желудком, может запоры, посмотри сама на эту гримасу боли. Он явно хочет опорожнить содержимое внутренностей, как бы не на твоей лужайке, – качаю головой в отвращении, она же в неверии смотрит на парня. – У него рахит и атрофия мышц, не думаю, что он выглядит как твой рыцарь.

Поворачиваю к ней голову и прикасаюсь к руке, лежащей вдоль сидения, она ее тут же выдергивает, от чего я начинаю искренне улыбаться. Она в своем репертуаре, да начнется игра.

– Странно, что ты так легко согласилась ехать со мной, – размышляю я вслух.

– Не хватило места. Мой папа решил, что они играют в гольф с твоим отцом именно сегодня.

Она проводит большим пальцем по заусенцу на указательном, потом обхватывает его зубами, и я забываю про светофор и сзади стоящие машины. Ее палец погружается в рот, и по моему телу проносится волна возбуждения. Пухлые губы, влажные пальцы и ее приоткрытый рот – это самое возбуждающее зрелище – обгрызание ногтей.

– Доусон, машины сигналят, – она осуждающе на меня смотрит и цокает языком. – Прекращай вести себя как Ганнибал Лектор, у тебя слюни потекли, – она закатывает глаза и отворачивается.

Я на самом деле чувствую себя дебилом каждый долбанный раз.

– Я просто думал о том, как хочется треснуть тебе по рукам за то, что так безобразно грызешь ногти, – хватаю ее за руку и приподнимаю вверх. – Это обрубки, ты их под ноль сгрызла. Думаешь меня это возбуждает? – «еще как» орет моё подсознание. – Нет, Элли, твои слюнявые грязные пальцы во рту меня бесят.

Сзади снова сигналят, и я нажимаю педаль газа так, что машина дергается. Когда нас начинают обгонять, то каждый водитель норовит заглянуть в салон, чтобы узнать, что же это за идиот, который пропустил два знака движения, потому что пялился на руки девушки. Моя грубость по отношению к Элли, то, как я обороняюсь, заставили ее отвернуться от меня полностью и прижаться к стеклу. Я должен извиниться, впереди вижу вывеску кафетерия, сворачиваю на парковку и иду в уютное кафе. Молодой бариста делает молочный, остуженный коктейль для моей бывшей жены, беру бутылку воды для себя, пару пончиков, торт и с упаковками иду назад в машину. Едва я закрываю дверь, Элли поворачивается и оценивает содержимое пакетов, затем делает вид, что не заинтересована, в отличие от ее живота, громкое бурчание которого сложно не услышать.

– Решил подлизаться? – она берет стакан с трубочкой и коробочку с ее любимыми пирожными.

– Я подлижу тебе так, что ты улетишь в космос и не один раз. Мои губы все еще помнят твой вкус, – она краснеет, я же отпиваю глоток воды и сосредотачиваюсь на дороге. – Я рад, что ты тоже помнишь. И я намерен не дать тебе это чувство забыть.

Она привычно протягивает руку к плееру и включает первую попавшуюся песню. Салон заполняет голос Richard Marx с песней Right Here Waiting, у меня перехватывает дыхание, когда она прикладывает ладонь к своим губам, ее взгляд встречается с моим, и мы замираем… Однажды именно эта композиция играла, когда мы впервые поругались. То, о чем поется в песне, отражает мою сущность, я буду ждать ее вечно, несмотря ни на что, и она знает это. Ведь действительно, что бы для нас не придумала судьба, я все равно останусь рядом, пока дышу, чтобы запомнить каждое мгновение, оставить в своей памяти. Стоит ли говорить ей о моих чувствах сейчас, или я должен доказать их своими действиями? Моя романтичная сторона борется с мужской, той, которая должна быть закаленной и сдержанной.

Провожу рукой по своим волосам, запутываюсь пальцами и сжимаю в кулак. Ее грудь высоко поднимается и опускается в такт со словами, которые доносятся из динамиков. На душе становится невыносимо грустно от того, что будущее невозможно предугадать, сделать его настоящим по желанию и мгновенно. Лечит время? Чушь! Первая любовь, она либо расцветает в твоей душе прекрасным цветком, либо остается гниющим соцветием, убивающим тебя изнутри.

– Что мы делаем, Доусон? – она делает тише, и ее голос срывается на последнем слове. – Ты должен все отпустить и позволить нам двигаться дальше.

Сжимаю губы в тонкую полоску, хочу отмолчаться, но ее пытливый взгляд прожигает дыру в моем виске. Я его чувствую, старательно не отвожу взгляд от дороги. Пустая трасса, спокойная езда, о чем еще я могу сейчас думать, чтобы успокоиться? Как ответить на ее вопрос? Правдой? Той, что поможет нам двоим или оттолкнет.

– Если бы мы могли двигаться по отдельности, то давно уже сделали бы это, времени прошло предостаточно. И ты это знаешь не хуже меня. То, что мы делаем, называется – любовь. Я люблю тебя, ты любишь меня. Но мы все еще боимся снова обжечься друг о друга и испытываем боль, она сидит в наших сердцах. А еще это чувство страха снова потерять, – сбрасываю немного скорость, чтобы сосредоточится на Элли. – Ты думаешь, меня не пугает то, что происходит между нами? Считаешь брак, в котором мы были счастливы, не повлиял на меня? – замолкаю на некоторое время, затем мой голос становится громче. – Думаешь, ты одна страдала? Но не выйдет убить меня этим чувством, понимаешь? Я буду идти напролом! Даже если придется совершать гнусные поступки, и есть вероятность, что после этого ты меня возненавидишь.

Ее глаза наполняются слезами, а я сглатываю горький ком, застрявший в горле. Мне больно от того, что мы каждый раз пытаемся, и ничего не выходит. Эти маленькие шаги уже бесят меня, я хочу просто нарушить все правила и взять свое, жить, наконец, счастливо, а не сминать холодные простыни одинокими ночами. Не шататься по улице в поисках нее, не заглядывать в окна, не ждать звонка из заведения, откуда я могу её забрать. Она нужна мне рядом, тогда и сейчас. Но не было у меня мозгов удержать все то, что мы начали строить. То ли клей был не прочный, то ли руки кривые.

– Мне кажется, ты ошибаешься, – она уже взяла себя в руки и теперь не кажется такой ранимой, но я тоже не палтус попасться на эту удочку.

– Ты сама в это не веришь. Именно поэтому сейчас здесь в машине не клюшки для гольфа, а моя любимая бывшая-тире-будущая жена, – дергаю ее за хвостик так привычно, что разливающееся внутри тепло заполняет мою душу, как раньше.

Пытка, в которую меня окунул бывший, похожа на инквизиционную, она настолько изощренная, что все предметы, находящиеся вокруг меня, кажутся потенциально угрожающими жизни. Вилки, горячая паста, ножи для нарезки мяса и даже трубочки для коктейля, которым щедро нас напоила мама, не кажутся мне безопасными. Я могла бы воткнуть один из этих предметов в моих родственников, чтобы избавиться от фантомной боли в груди. Мы давненько не собирались вот так вместе, просто потому что заняты, да и по многим причинам. Мой усиленно дергающийся глаз, подпираю рукой, слегка нажимаю на бровь. Темы одна глубже другой, и я с остервенением ожидаю окончания вечера. Но если я хорошо знаю своих и его родителей, сейчас начнется жара с танцами, дурацкими конкурсами, беседой, глубокой и подавляющей. А потом они спрашивают, что не так в них. Я сомневаюсь уже в своей нормальности, что там до них. Наши отцы играют в гольф неподалеку на лужайке, Доусон ушел с моей мамой на кухню приготовить парочку коктейлей, кажется, я видела пиво в руках моего отца и скотч у Доусона. Это значит, что никто никуда не едет. В доме три комнаты. А теперь включаем мозг и простую арифметику, тадам и я являюсь лишней, потому что гости обязаны занимать комнаты. Обязаны – по правилам хорошего тона. Место рядом со мной продолжает пустовать, и я делаю небольшой перерыв между нападками, пусть и завуалированными, но явно целящимися в моё сердце. Мне в горло не лез кусок, пока родители миловались, а теперь я заглатываю пищу не пережевывая. Мы столько времени провели вместе, каждый праздник выглядит как эти посиделки на террасе. Это абсолютно родные и нежно любящие друг друга люди, которые до сих пор не поняли главного, что мы с Доусоном не вместе. И вряд ли когда-либо будем. Хотя при родителях мы ведем себя более чем уважительно, но я не пропускаю колких слов и подначиваний, отвечаю практически в лоб. Стремление сплести нас вместе в этот раз зашкаливает.