— Я пока не вижу никакого моря, — ласково сказала она. — Кстати, почему ты не ответил на письмо?

Джон сдержанно улыбнулся:

— Для моих писем у тебя в почтовом ящике нет места. Сама погляди, он набит до отказа.

Эмили скосила глаза в сторону ненавистной коробки и с нарастающим страхом увидела капающую из щели вязкую тьму.

— Да что же это…

— Всего лишь море, — отозвался Джон и, прежде чем она успела его остановить, с легкостью поймал рвущееся наружу пятно мрака, с любопытством намотал себе на руку угольно-черный стебель.

— Ты что делаешь? — ужаснулась Эмили, бросилась к нему — и едва не ступила в ледяную лаву, в багряную бездну, неизвестно откуда открывшуюся под ногами, но Джон поймал ее за руку и прижал к себе, а она обняла его за шею, и никакой тьмы на нем и вокруг него не оказалось, никаких красных странностей и никаких видений, лишь тепло, трогательная мягкость волос и часто-часто бьющееся сердце.

— Что с тобой такое, заболела? — обеспокоенно спросил Джон, не отпуская ее. — А я думал, мы сейчас вместе дождемся дождя и посмотрим на море. Когда оно станет серым и два мира сольются. Я всегда мечтал с тобой…

— Да нет здесь никакого моря, — всхлипнула Эмили. — Только черный и красный. Я вижу только тьму в почтовом ящике и алые отметины на тебе.

— Разве? И сейчас видишь?

— Сейчас ничего не вижу, — она зажмурилась для верности и крепче прижалась к нему. — Я уже не первый год жду твое письмо, ты знаешь это? Я так люблю тебя, ты знаешь это?

Она нехотя отстранилась, внутренне ликуя и чувствуя себя неловко счастливой, надеясь увидеть на лице Джона отблеск ответного чувства, но перед глазами все расплылось — из-за слез и окончательно вырвавшейся на свободу тьмы.

***

— Эмили! Эмили! Что такое, ты опять плачешь во сне! — Она проснулась окончательно из-за того, что муж нервно тряс ее за плечо.

— Все в порядке, — она неуверенно улыбнулась, избегая его внимательного, обеспокоенного взгляда.

После таких снов как-то особенно не хотелось его видеть. Как правило, остаток ночи она притворялась спящей, а сама сушила пылающей щекой мокрую подушку и тщетно пыталась унять тоскливо сжимающееся сердце.

На этот раз она тоже лежала тихо до самого утра, слушая, как ветка вяза стучит в окно, и думая о том, что кошмар сегодня больше не повторится, что Джон умер еще прошлой весной, и что в почтовом ящике нет ничего, кроме старой паутины и пыльных посланий ветра.

А на улице воздушный змей родом из соседнего измерения одиноко путался в тумане — дожидаясь дождя.

========== Рай, откуда не выбраться ==========

Когда реальность рушится, это значит, что ты сходишь с ума.

Когда сон рушится, это значит, что ты просыпаешься.

Но если сон куда больше похож на реальность? Когда просыпаешься — сходишь с ума?

«Мне, в общем-то, все равно», — думал Сид, ковыряя осеннюю грязь носком домашней туфли. Почему-то ему доставляло удовольствие пачкаться: прикосновение земли чужого мира успокаивало, создавало иллюзию устойчивости. Лужа демонстрировала его отражение — жалкое зрелище оттенка сепии. По воде пробежала рябь, скрадывая выражение глаз.

Сид знал, что спит. Этот повторяющийся сон, с недавних пор превратившийся в кошмар, преследовал его так много лет, что однажды он засомневался, где живет в действительности — в каком из миров. Или в обоих сразу?

Но здесь ему нравилось до боли. Сказочный город, умытый дождем, был похож на рай, пусть и в бледно-серых тонах. В прошлом кошмаре он разрушился, но теперь вернулся прежним, будто ничего не случилось. Здорово быть чьим-то сном — зыбким и одновременно устойчивым. Умирать и возрождаться перед глазами спящего.

Вздохнув, Сид взглянул на небо. Тусклое и унылое, с неуместной днем одинокой звездной крупинкой, выглядывавшей из-за туч, оно почему-то казалось ближе и теплей, чем летняя голубизна реальности.

Едва только он заприметил странную звезду, как та сорвалась и упала. Мерцающий след держался долю секунды, а после растворился бесследно.

— Только во сне можно днем видеть звезды, — послышалось совсем рядом, и Сид вздрогнул от неожиданности.

Он узнал голос — тихий, насмешливый. Невозможная смесь яда и теплоты. В прошлом сне вместе с этим голосом пришли разочарование и разрушение; в прошлом сне, кажется, тот парень даже представился, но как же его звали, кто он? И зачем он снова здесь? Память отказывалась давать ответ.

— Откуда тебе знать, что я видел? — спросил Сид с раздражением и повернулся к человеку, что посмел делить с ним рай. — Ты-то — не спишь?

— Да я все про тебя знаю, — парировал тот. — Насквозь просвечиваешь. Жалкое зрелище.

Он сделал шаг ближе, и Сид отшатнулся. Хотя человек не выглядел опасным и вряд ли мог навредить ему, взгляд, движения, улыбка — все было слишком вкрадчивым, слишком многозначительным. Так ведет себя хищник, зная, что жертве уже не спастись.

— Ты видишь во сне звезды, — продолжал незнакомец, сделав еще шаг. Сид подался назад и уперся спиной в мокрую стену — бежать некуда. — Знаешь, почему?

— Потому что они здесь есть?

Незнакомец с жалостливой улыбкой подошел совсем близко и одним небрежным движением раскрыл зонт над ними обоими. Синяя ткань неожиданно загородила и небо, и весь мир — остались только они, два единственных человека в городе, которого нет ни на одной карте; два отражения; две заблудившихся жизни.

— Потому что все происходит в твоей голове, а твоя голова битком набита — звездами! И знаешь, меня порядком раздражает, — он подчеркнул это слово, — что ты хватаешь мой мир грязными лапами и коверкаешь по своему вкусу. Думаешь, будто ты здесь хозяин!

— Я так не думаю, — возразил Сид. — Я — гость. Возможно, пока. А ты, что ли, хозяин?

— Пусть не хозяин, но местный житель. Уж точно побольше прав на этот город имею, чем наглый призрак! — «Местный житель» смерил его презрительным взглядом и резким жестом закрыл зонтик. Сида окатило водяными брызгами, и он невольно вздрогнул, хотя меньше всего сейчас хотел демонстрировать свою слабость. Его злило излишне театральное поведение соседа по раю.

— Ты говоришь, что видишь меня насквозь, — пробормотал Сид, едва сдерживая желание ударить этого позера, — но почему ты тогда не хочешь понять меня?

— А должен? Такой, как ты, не имеет права дышать этим воздухом.

Холодные глаза незнакомца были полны отвращения.

— Жалкая подделка, решил занять мое место, прибрать к рукам мой мир, будто собственного мало! — добавил он, скорчив гримасу. — Впрочем, я тебя не боюсь. Даже призрак из тебя никакой.

— Да я тебя тоже не боюсь, ублюдок! — Сид больше не смог сдерживать раздражение и бросился на наглеца с кулаками, но тот увернулся, в один миг заломил ему руку, повалил его на землю и надавил на спину коленом. Острые камни оцарапали лицо, один рассек губу, и Сид с отвращением ощутил соленый привкус во рту.

Конечно, во сне и пораниться, и умереть даже можно без особых страданий, особенно когда знаешь, что спишь, но он все равно сразу почувствовал себя больным и униженным донельзя. И как вообще этот парень сумел до него дотронуться? Сид смутно помнил, что в прошлую их встречу прикосновение оказалось невозможным: тогда он в буквальном смысле просвечивал насквозь.

— Слушай внимательно, — отчеканил между тем незнакомец, — я потратил на тебя уже достаточно времени, два раза повторять не собираюсь. Убирайся отсюда, со всеми своими звездами, и не возвращайся — никогда больше. Забудь дорогу сюда. Если вернешься, уж я найду способ с тобой разобраться, призрак ты или нет!

— Я какой-то слишком материальный для призрака, не находишь? — прохрипел Сид, и тогда враг почему-то отпустил его.

— Ты не материальный, — неуверенно возразил он, наблюдая за тем, как жертва поднимается на ноги и вытирает кровь рукавом мятой рубашки. — Все тактильные ощущения — не более чем твои фантазии, как и звезда на здешнем небе. А теперь убирайся.

— Для этого мне нужно проснуться.