— Что такое? — спросила она.
— Неподходящая погода для такой прогулки.
— Могло быть хуже. — Она понаблюдала за ним немного: красное лицо было неподвижно, взгляд маленьких глаз не отрывался от рук, сложенных на стойке. — Вас что-то ещё тревожит, — добавила она.
Бармен скорчил гримасу, продемонстрировав кривые зубы.
— Я не верю в привидения, — сказал он.
— Вы думаете, там водятся привидения? — отозвалась она.
— Нет! — торопливо возразил он. — Да просто… рассказывают всякое, знаете?
— Что там было? — спросила Гермиона. — Ну, раньше. В этом замке.
— Старый монастырь. По крайней мере, я так слышал. Сначала, наверное, крепость, а потом монахи поселились. Правда, они там недолго пробыли. Чума их прикончила.
— Откуда вы это знаете? — удивилась Гермиона.
Бармен пожал плечами.
— Все это знают.
— Значит, они умерли.
— Все до единого.
Он потянул ладони, щёлкая костяшками пальцев. Ему явно было не по себе.
— В тесноте-то зараза быстро распространяется. Невесело им пришлось.
— А что случилось потом? — спросила Гермиона. Её желудок снова сердито заворчал; она забыла о сэндвиче, не доев и половины — мягкий белый хлеб и чатни липли к небу.
— Не знаю. Развалился замок, наверное. Никто туда не ходит. Мы вроде как делаем вид, что его не существует. Да и не ищет его тут никто из приезжих.
— Никто? — почему-то удивилась Гермиона.
— Я таких не припомню.
Она повертела в руках половинку сэндвича, стуча треугольничком по тарелке.
Дисплей её телефона вдруг вспыхнул, и раздался громкий звонок, от чего они оба вздрогнули.
— Сигнал слабый. — Гермиона вскочила, схватила телефон и рванулась к двери. — Простите. Нужно ответить.
— Не торопитесь, — сказал бармен и отодвинул подальше её тарелку, будто его тошнило от запаха.
***
Рука Северуса Снейпа схватила пустоту, багрянец замерцал и рассеялся сквозь пальцы.
— Лили? — оказывается, он повторял это вслух, и дыхание его вырывалось изо рта завитками пара в тумане.
Он сделал шаг вперёд, и желудок вырвался куда-то наружу, ноги стали лёгкими, а потом разом потяжелели и потянули его вниз. Он протянул руку, хватаясь за воздух. Вдохнул. Попытался вдохнуть — воздуха не было.
Холодно.
Снейп попытался открыть глаза, но они уже были открыты. Открыты — и видели черноту, глубокие чёрные ямы.
Он моргнул.
Тихо. Так тихо. Влажный, всепоглощающий холод, всеобъемлющая тишина — только гулкое и ленивое кап…кап…кап.
***
— Их две, — сказал Дин.
Гермиона на секунду остановилась и засопела, отпихивая ногой остатки льда у обочины дороги. В желтом свете из кондитерской на тротуаре суетилась её тень, длинная, протянувшаяся до самой каменной стены домика на противоположной стороне улицы.
— Две чего? — спросила она. Она наступила на кусок льда, раздробив его носком ботинка.
— Сказки, — ответил Дин. Отрывисто, почти как робот, но он говорил, его голос смазывался расстоянием и плохим приёмом. Он отказался отвечать на Гермионины расспросы о том, как его дела, как ему у сестры и знает ли сестра, что он звонит Гермионе. — Две сказки под названием «Три брата».
— Похожие?
— Вроде того. Разные сказки, но с одинаковыми персонажами. По крайней мере, зовутся они одинаково: три брата и Смерть.
Гермиона подняла взгляд к небу, моргая. Начинали падать крохотные капли дождя, хаотичные, резкие, ледяные, жалящие щёки. Она отступила обратно под навес, но дождь последовал за ней.
— Ты их где-то читал? — Гермиона спряталась в кондитерской. Звякнул колокольчик над дверью, и скучающая девушка-продавщица мельком глянула на неё, оторвавшись от журнала. Гермиона с извиняющейся улыбкой шмыгнула за банки с мятными конфетками, приподняв в качестве объяснения свой телефон. Она отвернулась к окну, приглушив голос и стараясь не кашлять в открытую банку с лимонными шипучками.
— Нет, — голос Дина стал запинаться ещё сильнее из-за ослабшего сигнала.
— Тебе их кто-то рассказал? — волнение почти лишало Гермиону и без того скрипучего голоса. — Кто?
На другом конце линии повисло сдержанное молчание, слышно было только, как скрипят пружины под ёрзающим Дином.
— Гермиона, — сказал он. — Это ты мне их рассказала. Это была ты.
***
Туман собрался и прояснился.
Снейп находился в спальне — в спальне его родителей, обрамляемой по краям, как виньеткой, туманом и мраком отчаяния. Багровые брызги покрывали пол, собираясь во вмятинах узорчатого ковра, на кровати, на стенах. Безмолвие неподвижно белого лица матери, пустой взгляд её открытых глаз, направленный на отца. Так она никогда не смотрела на отца при жизни. Так она никогда больше не взглянет на него.
***
— Я… я не помню.
— Это ты мне рассказала, — повторил Дин.
— Мы закрываемся, — сказала продавщица.
Гермиона вздрогнула и прошептала в трубку: «Погоди», затем подошла к кассе и с виноватым видом положила на прилавок две шоколадные лягушки в целлофановой обертке.
— Гер..о..на? — позвал на другом конце трубки Дин.
— Это всё? — спросила продавщица. Гермиона кивнула и вручила ей свою последнюю пятифунтовую купюру.
— Я тут. — Дверь кондитерской захлопнулась у неё за спиной. Перевёрнутая табличка гласила теперь: «ЗАКРЫТО». Гермиона понизила голос до резкого шёпота, почти шипения: — В каком смысле, я тебе рассказывала?
— Я… я… — Дин растерялся. — Ты не помнишь?
Она не знала, что сказать.
— Нет.
— Ты болела гриппом. Я приходил тебя проведать. Это ты помнишь?
Гермиона помнила. Дело было незадолго до лечебницы. Она никогда в жизни так тяжело не болела. Несколько дней Гермиона не могла вставать с кровати, кости наливались тяжестью от горячки, а мышцы начинали судорожно дрожать, как только заканчивалось действие парацетамола и ибупрофена, которыми её пичкала мать.
— Помню, — проскрипела она.
— Ну так вот, я уже собирался уходить, чтобы ты могла поспать — и тут ты спросила, можно ли рассказать мне сказку на ночь.
Гермиона хрюкнула, но Дин сказал только:
— Я серьёзно.
— Я бредила.
— Что не помешало тебе рассказать мне сказку на ночь. Две сказки. И не очень-то они были веселые.
— И что за сказки? — слабым голосом спросила Гермиона.
— В первой… — начал Дин. — Три брата приходят к реке и строят переправу, и тут появляется Смерть, разозлённая тем, что братья лишили её трех своих душ. Поэтому Смерть предлагает им подарки…
— Я помню, — задумчиво произнесла Гермиона. — Меч, камень и плащ.
— Ага, — сказал Дин, — и двое из них в конце всё равно умерли из-за этих подарков Смерти.
— Я об этом забыла. — Гермиона пыталась подумать, вспомнить, как лежала, распростёртая в постели, в поту и горячечном бреду, и, хрипя, рассказывала всё это Дину, но не могла. Она не могла даже вспомнить, откуда взялась эта история, как она сложилась в её голове и как пробралась в разум Дина. Её лицо вспыхнуло вдруг внезапным горячим стыдом: не с этого ли началась его одержимость смертью, его убеждённость в том, что смерть — это выход, возвращение к их истинным «я», какую бы форму ни имели их истинные «я»?
— Ты эту сказку искала? — спросил Дин.
Гермиона стряхнула с себя призрачное чувство вины, закрыла глаза и вернулась мыслями к книге, занимавшей существенное место в её сумке, впивавшейся ей в спину по пути к деревне от железнодорожной станции. Мысленно она нашла точный абзац и видела печатные слова, окружающие упоминание о «Трех братьях» у Бэгшот.
— Нет, — сказала Гермиона.
— Ты уверена?
— Она не имеет смысла в контексте. — Спрашивать отчаянно не хотелось — по некой извращенной причине, она была убеждена, что не хочет знать ответ: — А вторая?
Снова повисло странное молчание, и на секунду Гермиона запаниковала, что линия отключилась, что серые накатывающие тучи у неё над головой и ледяной дождь вконец убили телефонную связь, и она застряла тут навсегда.
