— Был настроен серьёзно? — сказал он прежде, чем она могла закончить своё предложение как-то по-другому. — Я — нет.

— А остальные — да?

Снейп подался вперёд и бросил в огонь полено.

— Расскажите, — попросила она.

Он долго молчал, тыча кочергой в пламя, ощущая на языке горечь чайной заварки.

— Я дал им ключ. Сделал дубликат для Джонатана.

— Вы… вы дали им ключ от своего дома.

— Поймите, Гермиона, когда мы об этом говорили, они собирались просто припугнуть его. Я не говорю, что я этим горжусь, но мне было семнадцать, а то, что ребята, по их словам, планировали сделать, было такой мелочью в сравнении с тем, что мой отец делал со мной, что это казалось совершенно справедливым. — Снейп снова яростно ткнул кочергой в пламя. — Жизнь несправедлива.

— Что произошло? — спросила она. Натянутые шнурки ботинок впивались ей в пальцы, оставляя красные следы.

— Дело было в августе. Перед выпускным классом. Я знал, что они придут в ту ночь. Меня с ними быть не должно было — родители никогда не видели моих друзей, и моё… участие было бы слишком большим риском… Но я собирался хотя бы не спать — и не сумел. Я уснул к полуночи, а разбудили меня крики матери.

Вдруг стало очень тихо, будто из комнаты высосали все звуки и весь воздух.

— А потом она перестала кричать.

— О боже, — выдохнула Гермиона. — Её…

— Крикетной битой, — сказал Снейп. — Школьной крикетной битой. Биту они там и бросили.

Гермиона смотрела на него, разинув рот.

— По голове. — Он дотронулся пальцем до виска. — Обоих.

— Пожалуйста, скажите, что вы позвонили в службу спасения.

Снейп криво усмехнулся.

— Конечно, позвонил.

— И…

— Когда они приехали, мои родители были уже мертвы. Парни, конечно, убежали. И полицейские, поднявшись, нашли меня рядом с телами родителей, забрызганного кровью, с школьной крикетной битой.

— Но вы ведь рассказали им…

— Конечно, рассказал. Я всё им рассказал, всю правду, до мельчайших подробностей. Отца арестовывали прежде — за нарушение общественного порядка в нетрезвом виде. Однажды соседи вызвали полицию — когда ещё не знали, что это бессмысленно. Н всё это было ничто по сравнению с тем, как спальня выглядела в ту ночь. — Снейп содрогнулся и снова вжался в диван, плотнее кутаясь в свитер.

— Но…

— Гермиона, — вздохнул Снейп, — вспомните, в какой школе я учился, вспомните, с кем я учился. Это были сыновья очень влиятельных людей — политиков, банкиров — людей, устанавливающих законы и правила для таких, — он коснулся длинным пальцем своей шеи, — как я.

— Но система правосудия…

— Один из них был внуком судьи. У меня не было ни единого шанса, особенно с тем адвокатом, которого мне определили.

— И вас осудили.

— Даже на самом процессе присутствовал только один из ребят, — горько усмехнулся Снейп. — Он выступал в качестве свидетеля защиты — давал мне характеристику. Хотя на тот момент они якобы уменьшали мне приговор. Но это было неважно — несовершеннолетнего за убийство приговаривают только на срок по усмотрению Её Величества.

— Что это значит?

— Это такой эвфемизм — звучит безобиднее, чем «пожизненное заключение». Я просидел два года, а потом подал апелляцию самостоятельно, на основании неэффективной помощи адвоката. Думаю, Редди признался кому-то из своих родственников, потому что у меня вдруг появился очень хороший барристер, которому, тем не менее, всего лишь удалось вытащить меня из тюрьмы по менее тяжкому приговору и с учётом отбытого срока.

— И что это было? Этот менее тяжкий приговор?

— Воспрепятствование осуществлению правосудия, — ответил Снейп. — Но убийство-то запоминается гораздо лучше, правда? Единственное моё утешение в том, что у меня не отобрали дом, чтобы я не очутился на улице, но порой… — он замолчал и зло пнул ещё одно полено ногой в носке. — Ковёр наверху не отчистили от крови.

— Мне так жаль.

Её ботинки опять стояли на полу, наполовину запиханные под провисающую обивку.

— Да, — сказал Снейп, — мне тоже.

***

Снейп принялся сосредоточенно разводить огонь заново, и Гермиона оставила его наедине с его мыслями, а сама попыталась в тёмной кухне соорудить какое-нибудь подобие ужина. Она нашла что-то похожее на банку томатного супа в нижнем шкафу и коробок спичек в ящике, выудила кастрюлю из груды посуды в раковине. Через десять минут ужин был готов. «Надо составить список покупок», — отметила себе Гермиона, потому что больше ничего из того, что крутилось в её голове и резало сердце, облечь в слова не получалось.

Снейп по-прежнему сидел в гостиной, поддерживая огонь в камине и глядя перед собой немигающим взглядом.

— Суп, — сказала Гермиона и поставила его чашку на столик. — Что с ней случилось? — Вопрос, казалось, выскользнул у неё сам собой, будто мозг пытался таким образом ослабить нарастающее в голове напряжение. — С Лили.

— Мы с ней больше никогда не разговаривали. Даже после того, как меня выпустили. Она считала, что я изменился.

— А вы изменились?

— Наверное, — Снейп взял свою чашку, кивнул, поднёс ко рту и застыл. — Неприятное это место, — сказал он, — тюрьма.

Гермиона ухмыльнулась.

— Я думала, что тут может быть школа виновата.

— И школа тоже.

Гермиона опустилась обратно в кресло, удерживая свою чашку на диванной подушке. Ей тоже пришлось поднести чашку ко рту — она забыла ложки.

— Значит, больше никогда. Ни на праздники, вообще ни разу до самых похорон…

— Похорон? — Снейп резко опустил чашку с полпути к подбородку.

— Ну да. — Гермиона отхлебнула супа и обожгла язык. — Её похорон, поминальной службы или что там было. Вы не ходили? Я подумала, вы наверняка хотели отдать дань уважения и всё такое…

— Гермиона, я… — Снейп замолчал. Взволнованный и растерянный, он отставил чашку в сторону и уставился на неё взглядом, от которого у неё похолодело в желудке. — С какого перепугу, — сказал он, — вы решили, что Лили Эванс умерла?

========== Не Лили ==========

— С какого перепугу, — сказал Снейп, — вы решили, что Лили Эванс умерла?

— Я… — Гермиона замолчала, нахмурилась, в висках вдруг запульсировала боль. — Не знаю. Разве не вы мне говорили?

— Нет.

— Наверняка говорили, — настаивала Гермиона. — Когда-то давно. Может быть…

— Гермиона, Лили не умерла.

— Правда? — голос Гермионы звучал очень слабо, в горле встал комок. Лили не умерла. Он произнёс эти слова всего раз, но они продолжали эхом звучать в её голове, будто её череп выскоблили начисто. — Но её убили.

— Да нет же. — Снейп осторожно сделал глоток, наблюдая за ней. — С чего вы это взяли?

— Потому что её убили.

— Она не умерла, Гермиона.

— Откуда вы знаете? — Ей вдруг пришло в голову, что она, наверное, расстраивает его, так говоря о его подруге детства. — Откуда вы знаете, что она жива? Вы ведь не шлёте друг другу открытки на Рождество? Она могла взять и…

— Я вижу её иногда в магазине, — перебил её Снейп, морщась и сердито глядя на неё.

— В магазине, — повторила Гермиона.

— Или с детьми в городе. Собственно, видел всего несколько недель назад.

— И вы с ней разговариваете?

— Нет, — сказал Снейп и добавил: — Говорил несколько раз, а потом уже подумал, что вежливее будет притворяться, что её не существует.

— С детьми, — задумчиво пробормотала себе под нос Гермиона.

— У неё их трое, кажется. — Показалось ей или в голосе Снейпа действительно прозвучала горечь? — Или четверо? Похоже, она их любит.

— Мальчик?

— Один из детей мальчик, да. Возможно, самый младший. А что?

— Не знаю.

Снейп наблюдал за ней очень внимательно, с почти профессиональной прямотой. Так на Гермиону смотрели обычно психологи — это было лицо человека, готового препарировать её мысли и распутывать измочаленные извилины её мозга.

«Помоги же мне», — подумала она.

— Это имеет какое-то отношение к Рону? — спросил Снейп.

— С чего вы взяли? — вдруг разозлилась она.