– «Фантастическую!» Вы говорите пошлости.

Граф рассмеялся.

– Милая Элизабет, фантастическая – не обязательно эротическая часть воображаемого.

– Зло повсюду, – заключила графиня. – И в замке может поселиться зло.

Я посмотрел с интересом на нее, в душе этой женщины было что-то болезненное, как незажившие раны.

– Вы давно знаете Гарри?

Граф с удовольствием рассказывал:

– Он вошел в нашу жизнь незадолго до рождения Дженнифер. Я бы хотел, чтобы он стал крестным отцом моей дочери, но в ту пору он был против такого родства, как он считал, «полурелигиозного, полусветского». Гарри ближе к денежным делам, чем к родственным чувствам. Но хотя он много ездит, он всегда приезжает, когда в нем нуждаются. Он часто бывает в Лас-Вегасе. И даже нас туда приглашал.

Графиня вмешалась в разговор:

– Мы отказались от этой поездки. Лас-Вегас – прихожая в ад. Число честных, не очень богатых людей, которые там оставляют свои средства, ужасает! Порой они кончают жизнь самоубийством.

После этого она удалилась, поскольку ее увлекла дама, преисполненная любезности. Граф перешел на доверительный тон:

– Гарри очень ловок, он из тех адвокатов, которые все могут. Он все знает, внимателен ко всему. Он знает законы всех стран. И к тому же психолог. Мой развод – это была ловкость рук, он мастерски провел дело. Моя первая жена живет в Соединенных Штатах, в Лонг-Айленде. Несмотря на богатство, которое она от меня получила, наши отношения остались натянутыми. Вы мне симпатичны, мистер Уолстер. Гарри, возможно, прибегнет как-нибудь к вашим услугам по моим делам.

– Я участвую в одном парижском бюро.

– Да пусть хоть все бюро.

У меня было неприятное впечатление, что он смеется надо мной.

Он продолжал:

– Несмотря на внутрисемейные проблемы, мы пытаемся доставлять друг другу удовольствие. Дочь моя останавливается в Париже у моей бывшей невестки, а послезавтра поедет дальше, в Лонг-Айленд.

Мне не хватало важного элемента в моей профессии: лгать в интересах моего клиента. Лгать искусно, владея радужной оболочкой, зрачком, тенью, которая проходит по сетчатой оболочке глаза и отражается во взгляде…

– Какое совпадение, США, Я тоже должен скоро туда поехать по делам.

В любом случае он рано или поздно узнает о моей поездке с Дженни в том же самолете. Он, казалось, доволен этой новостью.

– Если бы даты совпадали, вы могли бы составить компанию моей дочери.

– Случай все может.

Вновь появилась Дженнифер в сопровождении своего кавалера, который после торжественного поцелуя руки покинул ее. Вернулась и графиня.

– Спасибо за этот прекрасный вечер, папа и мама, – сказала механическим тоном Дженнифер. – Если вы не возражаете, я пойду спать.

– Ну конечно, Schätzchen — сказал граф.

Дженни повернулась ко мне:

– Могу проводить вас до вашей комнаты… иначе вы рискуете потеряться в лабиринте этого дома.

– Ты уже отнимаешь у нас нашего друга? – слегка запротестовал граф.

Я ждал, когда решится моя светская судьба.

– Как хотите…

Граф заявил:

– Утренний завтрак у нас бывает между восемью и девятью часами. Этот ритуал неизменен. Только для гостей делается исключение. Если не хотите принять участие в беседе, вам подадут в вашей комнате.

Я поклонился графине, глаза мои опять задержались на ее кольцах. Из осторожности сделал такое же движение перед Валерией, которая присоединилась к нашей группе. Потом, следуя за Дженнифер, я удалился. Именно в этот момент появился Гарри

– Все в порядке, дорогие мои?

– Все очень хорошо, – ответила Дженнифер.

Она указала жестом на меня.

– Я покажу ему его комнату.

Она применила слово «ему», мне это не понравилось. Я вмешался, раздосадованный:

– Эта прекрасная особа вызвалась гидом…

– Вы завоевали симпатию семейства фон Гаген, – прокомментировал Гарри.

– Не заставлю вас стыдиться, господин Болтон.

Он не знал, шучу я или нет.

– Когда увидимся?

– За утренним завтраком.

Моя комната оказалась такой роскошной, что постепенно мое возмущение по поводу денег прошло. Все было нежно, мягко, в свете ламп с абажурами абрикосового цвета. Гармонию дополняла уютная кровать.

В ванной я заперся в душевой кабине, где отдался сильным струям воды. Я думал. Дженнифер была и соблазнительна, и опасна. Случай в маленькой гостиной смущал и беспокоил меня. Я должен был возразить… Но с какого момента мужчина оказывается трусливым или немощным, хотя хотел бы быть только честным, если не сказать осторожным?

Успокоенный великолепным душем, завернутый в пушистый халат, я прогуливался по комнате. Да, я провожу Дженнифер в аэропорт. Да, в Париже я провожу ее к тетушке. Да, утром я представлюсь моему патрону. Если он выгонит меня, я буду отчаянно свободным человеком. Если мне удастся добиться компромисса, я буду в подвешенном состоянии. Потом – Нью-Йорк и Лонг-Айленд. Быть может, я мог влезть в мощную семью фон Гагенов… Когда есть две дочери, подыскивают возможных выгодных зятьев… Некоторые влезают в такую среду, акклиматизируются, привыкают и вживаются. И даже со временем становятся главой племени.

Я лег. От простыней исходил легкий запах лаванды. Я ждал, знал, что Дженнифер придет. Я подготовил для нее речь об осторожности и контроле за собой; я прогоню ее с возмущениями.

Через некоторое время в дверях появилась Дженни.

– Грегори?

– Да…

– Не спите?

– Нет.

– Можно войти?

– Вам нужно разрешение?

– Да… Зажгите свет.

– Нет.

Она заперла дверь на ключ. Я встал и приготовился с ней говорить. Я мог сказать много хорошего о человеческом существе, о духе, о сознании, о самоотречении, а особенно – о способности сдерживать свои сексуальные позывы, что и отличают его от животного.

– Дженнифер, ваше поведение…

Она прижалась ко мне.

– Дженнифер… я обязан вам напомнить…

Ее губы уже были на моих.

– Дженнифер, меня пригласили ваши родители.

Ее губы на моей шее.

– Дженни…

Она сняла свой халатик и осталась голой.

– Вы хотите что-то мне сказать? – спросила она.

Я целовал ей щеки, губы, подбородок, шею, груди, спустился к пупку, встал на колени перед ней, прижал ее к моему лицу. Я обожал ее мускулистое тело, атласную кожу с ее запахом и деталями тела… Я перевернул ее на ковре, она издала слабый звук, как от боли, когда я прижал ее к полу. Я боялся причинить ей боль, подтягивал ее к себе.

Она садилась верхом на меня, я брал руками ее грудь, она растягивалась на мне, чтобы я мог достать ртом ее соски. Она почти теряла сознание, таким острым было ее наслаждение. Потом я отнес ее на кровать. Какое наслаждение – утонуть в матрасе! Я искал ее, приручал ее нетерпеливость, вытягивался на ней, проникал в нее, принуждал к неподвижности. Она страдала от ожидания, потом, вцепившись друг в друга, мы переворачивались. Я впивался в нее. Силы наши иссякли, и, лежа бок к боку, мы отдыхали в тишине. Я готов был уснуть, когда она, облокотившись на меня, сказала:

– Мы не останемся в Лонг-Айленде. Я что-нибудь придумаю для мамы, тогда и поедем. Вы и я…

– Я не плейбой и не собачка, а служащий в парижской конторе. Отмечаю свой приход на работу…

– Что это значит?

– Что я юридический служащий. Я могу взять несколько дней без оплаты, но если после этого я не выйду на работу, увольнение мне обеспечено. У меня впереди нет отпуска, подружка. У меня своя жизнь, зависимая, но она есть, если удовлетворяю своего работодателя.

Эти материальные вопросы ее совсем не интересовали.

– Хотите покинуть меня…

– Вы не можете перевернуть вверх дном мою жизнь.

– Я ее переворачиваю, – сказала она, обхватывая мою кожу губами и языком.

От нее исходила бесконечная чувственность.

– У вас такой аппетит, Дженни…

– Потому что это вы.

Она лгала, но какое наслаждение поддаваться такой бесстыжей лести… Хотелось бы мне когда-нибудь узнать ее причину. А пока надо ею воспользоваться. Ненасытные, мы катались в простынях, взмокших от пота. Одна подушка упала с кровати, Дженни наклонилась и стала искать ее на ощупь. Я ее ухватил, стал ее брать, она мне помогала. Мы соскользнули на пол. Это уже не был акт любви, а совокупление. До полусмерти. Потом мы вернулись на кровать с перепутанными ногами, с надеждой заснуть. От ее веса правая рука моя стала болеть. Я слегка пошевелил ею. Тотчас: