Годы борьбы за существование принесли ему одни лишь разочарования, и поэтому он стал мало-помалу забывать свое сексуальное «мастерство». Он уже не был соблазнительным молодым человеком. Мешки под глазами свидетельствовали о пристрастии к выпивке и о бессонных ночах. Нет, сегодня вечером его инстинкт самосохранения не позволял ему совершать никаких неуместных поступков.

Элизабет догадалась о физическом влечении фотографа, возненавидела его за это еще сильней и отодвинулась. Потом позвонила в больницу. Ей сообщили, что Элен только что пришла в сознание.

– Изменение маршрута, – произнесла она в полголоса в микрофон, к которому был подключен Ванг.

И объяснила, как надо было ехать. Машина съехала вниз по бульвару Сансет, а затем рядом с Родео-Драйв въехала на перпендикулярную улицу. Шикарные дома на этой улице были окружены деревьями, цветущим кустарником и решетками, которые часто скрывались под зеленью. Ванг притормозил перед домом в колониальном стиле. Три этажа, терраса вдоль всего жилого этажа.

– Здесь живет Шиллер, – сказала Элизабет. – Скажите честно: ребенок все еще здесь? Элен вам часто об этом рассказывала, не так ли?

Соврать Ронни не посмел. Только не этой женщине.

– Шиллер купил этот дом после развода. Мы приезжали сюда с Элен. Только чтобы взглянуть.

Улица была слабо освещена. Ванг ждал приказаний. Элизабет думала.

– Расскажите мне об их повседневной жизни, – потребовала Элизабет. – Часто ли он видится с ребенком?

Ронни повторил то, что ему рассказала Элен.

– Там есть гувернантка, она же няня, уборщица и кухарка. Гаитянка. Шиллер часто возвращается домой поздно.

Элизабет повернулась к Ронни.

– Мальчиком занимается одна только нянька?

– Есть еще телохранитель. Иногда они с Тимоти играют в мяч позади дома.

– Значит, ребенок всегда выходит в сад под присмотром?

– После решения суда, по которому Элен запрещено приближаться к дому ближе чем на двести метров, Тимоти может качаться на качелях и кататься с горки…

Ронни с удовольствием оказался бы в другом месте, дыхание его стало прерывистым.

– Мне тяжело, – сказал он. – Элен так плакала… Прошу вас, позвольте мне уйти в документами. Я должен сдержать обещание.

– Вы не выйдете из этой машины, прежде чем не отдадите мне видеокассету.

Он замолчал. Она дала распоряжение трогаться. Всю недолгую дорогу до больницы они молчали. Вскоре Ронни увидел главный вход знаменитой больница «Кипарисы».

– Что я должен делать? Идти с вами? – спросил Ронни. – Вы принимаете меня за собачку на поводке?

– Я не имею права оказывать на вас ни малейшего давления, равно как требовать от вас документы. Вы даже можете уйти. Но если в вас есть капля разума, вы выслушаете меня.

Ронни был сбит с толку такой переменой отношения к себе.

– Вы все бросаете?

– Нет. Элен – нет. А вас – да. Держите меня в курсе дела. Если вы все правильно оценили, вы никому ничего не передадите.

– Раз уж я здесь, – смущенно пробормотал он, – я хотел бы увидеть Элен…

Элизабет пожала плечами.

– Зачем? Она едва не умерла на ваших глазах, с вашего глупого согласия. Она выжила. С вас этого довольно.

– Вы пойдете к ней в палату?

– Если доктор разрешит, я проведу там остаток ночи.

– Когда она проснется, ее первой мыслью будет ребенок… и публикация в газете.

– Как знать? Прежде всего, она должна решиться жить дальше.

– Значит, – подвел итог Ронни, – все это было напрасно. Не будет ни скандала, ни права видеться с ребенком…

– Полагаю, что ее адвокатом в том процессе был начинающий юрист. Я могу предложить Элен услуги одного из лучших специалистов по бракоразводным процессам. Если у него будут ваши документы, то в ходе процесса он сможет, опираясь на снимки ее отчаянной попытки самоубийства, добиться положительного решения. Не забывайте, что американское правосудие сильно отличается от европейского. Если фотографии будут опубликованы, их будут рассматривать как оружие шантажа, а видеофильм – как угрозу. И совсем другое дело, если их представить как доказательство несправедливости, которая вынудила бывшую миссис Шиллер покончить с собой.

– Итак, – сказал Ронни, – что же я, по-вашему, должен делать?

– Возвращайтесь домой. Высушите ваши драгоценные фотографии, мы пустим их в ход, когда скажет адвокат.

– А могу ли я узнать, почему вы так импровизируете и превращаетесь то в ангела-хранителя, то в посредника, то в спонсора, то в судью?

– Я никогда не импровизирую, – сказала Элизабет. – И на вашем месте я бы не стала так ненавидеть такую женщину, как я.

– Ненавидеть вас? Как можно?!

– Вы хотите стать комедиантом? Вы не умеете врать… Успокойтесь и идите спать. Я вас позвоню.

– Хорошо, – сказал он, – буду следовать вашим…

Будучи не в силах произнести слово «приказам», он сказал «советам».

– Спасибо, – сказала Элизабет. – В обмен вы ничего не потеряете.

Сидя в кресле рядом с кроватью, Элизабет наблюдала за Элен. На рассвете, совершенно обессилев, она на несколько минут заснула. Потом почувствовала, что Элен шевельнулась. Наклонившись к ней, она сказала успокоительно: «Постарайтесь отрыть глаза. Я ваш друг…» Лежащие на одеяле руки Элен слегка шевельнулись, возможно, она искала контакта. Элизабет взяла их и слегка сжала. Веки молодой француженки задрожали, и она увидела перед собой расплывчатое лицо мисс Гаррисон. Та поднесла к ее губам стаканчик с водой. «Попробуйте выпить. Медленно».

Пришла сиделка. Она приподняла голову Элен и помогла смочить ей губы. Спустя пятнадцать минут появился врач. Он произвел свои профессиональные манипуляции и тихо сказал Элизабет: «Все будет в порядке. Терпение».

Элизабет взяла врача под руку и вывела его в коридор. Они остановились у окна. Ветви деревьев почти касались оконных стекол. Что это за врач? «Ему лет пятьдесят», – подумала она. Седые, коротко постриженные волосы, очки. На Элизабет все еще был надет черный костюм для приемов и ее подвеска. Она увидела, что врач был растерян.

– Меня зовут Элизабет Гаррисон. Я подруга этой молодой женщины. Благодаря счастливому стечению обстоятельств, я без предупреждения зашла к ней в номер. Я принимала участие в приеме, который проходил в том же отеле. Я оказалась в нужный момент в нужном месте.

– Ей повезло, – сказал врач. – Теперь она нуждается как в физической, так и в моральной поддержке. Такие самоубийцы обычно оказываются людьми неблагодарными. При возвращении к жизни она может повести себя по отношению к вам агрессивно. Возможно, даже будет злиться на вас.

– Это неважно. Я хотела бы на несколько дней забрать ее к себе домой. Когда это можно будет сделать?

Врач улыбнулся.

– Вы обеспечиваете послепродажное обслуживание? Простите. В такое время я шучу, чтобы не заснуть. Если я вас правильно понял, она вам даже не родственница. Гуманитарная помощь? Или добрый поступок?

– У меня на это есть свои причины. И средства тоже.

Врач внимательно на нее посмотрел. Разыгрывала ли он из себя добродетельницу, сумевшую вовремя обнаружить самоубийство? Или же сама приложила руку к тому, чтобы довести Элен до отчаяния, а теперь хочет загладить свою вину? «Этого я никогда не узнаю», – подумал он.

– Если вы получите разрешение руководителя службы скорой помощи, вы сможете забрать отсюда эту молодую женщину. Она будет раздражительной. Если бы вы еще на некоторое время опоздали, то с тем, что она проглотила, она быстро отошла бы в мир иной. Вы прибыли очень вовремя.

– Так сложились обстоятельства, – сказала Элизабет.

Она еще раз поблагодарила врача, попросила его похлопотать о разрешении на выписку из больницы. Потом сказала вышедшей из палаты сиделке, что она должна уедет с мисс Алле сразу же, как та сможет и, главное, захочет покинуть больницу.

Она вернулась в палату, чувствуя себя виновной. Ничего достойного она не совершила: при виде попытки самоубийства, кем бы ни был находившийся в опасности человек, она действовала бы точно так же. Но разве она не поняла, осмотрев комнату, что скандал сможет навредить Шиллеру и даже погубить его? Спасение Элен было инстинктивным поступком, а все остальное она сделала по расчету. Именно по расчету она решила заняться этой историей.