Подросток Робин был просто сбит с толку переходом от регламентированной, консервативной формы воспитания на Среднем Западе к спокойной и расслабленной, где все было разрешено. «Мне, наверно, легче бы было переехать в Мексику, – признавался он позже. – У меня был культурный шок». Эти различия были особенно ощутимы в Redwood High School – частной школе, куда он был зачислен осенью. Сначала эта школа вроде не сильно отличалась от Detroit Country Day: студенты были по большей части из богатых белых семей, спортивное отделение было хорошо оснащено, было хорошо известно, что старшеклассники без проблем поступают в престижные вузы. К тому же существовал студенческий совет, который, как и большая часть населения страны, конфликтовал сам с собой – это было поколение, борющееся за право решать свою судьбу, параллельно выясняя, кем оно хочет быть. Но была одна существенная разница: школа была для представителей обоих полов.
Сначала Робин на уроки в Redwood каждый день надевал пиджак, галстук и носил с собой портфель, как привык это делать в Detroit Country Day. Тогда-то его манера одеваться и привлекла к себе внимание, над ним стали подшучивать, называя его чудиком и говоря, что «от него исходит негативная энергия». Понадобилось несколько недель, чтобы юноша сменил свой старый школьный дресс-код и позволил себе надеть синие джинсы. Вскоре кто-то дал ему предмет одежды, изменивший его жизнь – первую гавайскую рубаху. В тот момент Робин заявил: «Я исчез, я погрузился в дикий этап, я научился себя отпускать».
В отличие от пуританского образования в бывшей школе, в Redwood преподавали курс психологии, кинопроизводство на пленке 16 мм и предметы по истории и культуре темнокожих, хотя в классе таковых не было. Групповая психотерапия – форма тренировки восприимчивости, популярная в 1960-х годах – все еще процветала здесь, и, как вспоминал Робин, очень часто эти семинары заканчивались групповыми объятиями или аналогичными ритуалами. «Один из учителей мог приостановить объяснения, после чего несколько детей начинали отбивать бит, и в итоге все вставали и отплясывали по всему классу», – рассказывал он.
Робин не был в классе своим парнем, как в Detroit Country Day, но и изгоем тоже не был. Несмотря на то, что одноклассники его плохо знали, он смело баллотировался на пост старшего президента в Редвуде и занял почетное второе место, набрав шестьдесят один голос. Молодой человек продолжил заниматься спортом, играл в футбольной команде Редвуда и бегал по пересеченной местности. «Пожалуй, спорт – единственное, что позволяло ему влиться в коллектив», – говорил Дуглас Бешем, один из тренеров Робина и его учитель математики в Редвуде.
Как и остальные одноклассники, он попробовал наркотики. Хотя изначально Робин очень боялся, что травка повлияет на его карьеру бегуна, позже он все равно пробовал курить, говоря, что делает это, «играя в астрологический поиск предметов, где люди одного и того же знака зодиака набивались в автобус и разъезжали по стране в поисках различных вещей, например потерянных мандал». Позже Робин признавал, что марихуана делала его сонным и «не зацепила его», но он продолжил периодически покуривать, даже во время тренировок вместе со своими товарищами по команде. Так продолжалось до тех пор, пока во время такой пробежки он не увидел индейку и не попытался согнать ее с дорожки. «Когда я подошел поближе, она издала звук пшшшш и расправила крылья, а я повернулся к ребятам и сказал: ”Боже мой, я знал, что если обкурюсь, такое может произойти. Я больше так не могу!“»
Команда по кроссу была для Робина всем, здесь он чувствовал себя комфортно. Иногда вместе с другом и товарищем по команде Филом Расселлом юноша фантазировал, что они олимпийские бегуны на длинную дистанцию Фрэнк Шортер и Джек Бахелер. Упражнения на свежем воздухе укрепили его чувство уверенности, а знакомство с природной красотой Сан-Франциско добавило атмосферу спокойствия и благополучия. В одну из тренировок Робин вспоминал, как забрался на гору Тамальпайс и оттуда смотрел на пляж Стинсон, где опять увидел туман. Но только теперь его, уже привыкшего к этому зрелищу, охватило не чувство страха, а напротив «красивое, подобное дзену чувство сатори», погнавшее молодого человека вниз прямо в воды Тихого океана.
Спортсмены Редвуда тоже не остались в стороне от социальных переворотов, проходивших по всей школе. В тот год главный тренер Редвуда Гэри Шо установил правило, по которому длина волос у бегунов мужского пола должна быть «разумной», иначе грозит исключение из команды. «Более консервативно настроенные рассуждали следующим образом: ”Это все происки коммунистов, они хотят нас сломать“, – говорил Бешем, не согласный с решением Шо. – Но как это связано с длиной волос, мне так и не понятно». Многие студенты высказывали недовольство относительно этого волеизъявления властей, в том числе и Робин, хотя он и носил короткую стрижку. Почти все члены команды бегунов Редвуда подписали петицию, выступая против этого правила. Недовольство царило в школе несколько месяцев. «Иногда в бегунов даже что-то кидали и кричали: ”Пусть эти хиппи отсюда убираются“, – вспоминал Бешем. – А некоторых бегунов футболисты поймали после дискотеки и сильно избили. Было много подобных вещей, и с этим было сложно что-либо поделать».
Робин не был стереотипным спортсменом: он был прилежным учеником и членом школьного почетного сообщества, исполнителем собственных сатирических пьес на выпускных, индивидуалистом с многогранным кругом друзей и чувствительным человеком, которого тяготили эти волнения. Как описывал его одноклассник Филипп Калвер, Робин «не был экстравертом, он был застенчив и некомфортно себя чувствовал при большом скоплении людей».
Когда Калвер зависал с Робином в его убежище в подвале на Парадайз Драйв, то видел там его великолепную коллекцию солдатиков. «Он пересказывал мне все диалоги, которые велись в каждом уголке поля боя, словно он мог их слышать, – вспоминал Калвер. – Я же просто видел игрушечных солдатиков. Робин в своей голове слышал голоса и вкладывал их в уста солдатиков на огромном поле боя. Я тогда подумал, что этот парень очень интересный».
Сводный брат Робина Тодд снова вернулся в его жизнь. Уйдя из Воздушных сил США, проведя там четыре года между постами в Гренландии, Панаме, Оклахоме и Миссисипи, он стал работать инженером-геологом в Огайо, а затем приехал в Калифорнию, мечтая открыть собственные бары и рестораны. Он объяснял: ”Я пил и думал, что заиметь собственное питейное заведение – решение этой проблемы“».
В Сан-Франциско Тодд реанимировал старый бар под названием Mother Fletcher, в чем ему помогал семнадцатилетний Робин, который за небольшую зарплату помогал сносить старый клуб и возводить новый. Часть лета после окончания школы Робин провел, работая в ресторане и музыкальном клубе Trident в Саусалито. Этим клубом владели члены группы The Kingston Trio, он был украшен калейдоскопом фресок, посетителей обслуживали экзотические официанты, подавая не менее экзотические блюда органический кухни. Робин рассказывал, что официантки «носили нарисованные спреем костюмы с бахромой, похожие на пару носков. Это выглядело примерно так: «Соня, у тебя видно сиськи» – «Я знаю, я пытаюсь заработать чаевые».
Той осенью Робин начал заниматься в мужском колледже Клермонт на востоке округа Лос-Анджелес, он хотел выучиться на дипломата. Выбор профессии объединил в себе желание Робина заниматься чем-то необычным и желание его отца, чтобы у сына была престижная профессия. Выпускники Клермонта традиционно работали на должностях «белых воротничков».
«Все, кто оканчивал Клермонт, затем занимались бизнесом, политикой или юриспруденцией, – говорил друг Робина Дик Гейл, который был старше его на два года. – Поэтому туда и поступали. Ко всему этому дерьму надо было относиться очень серьезно и что-то с этим делать. Если ты не был политологом или экономистом, ты был вне игры». Очень немногие рассматривали Робина в качестве учащегося Клермонта, никто не думал, что он сможет работать в юридической фирме, офисе генерального директора или особняке губернатора. Можно предположить, что юноша просто боялся сказать отцу, что его амбиции были далеки от этого. «Это было время, когда всем говорили – все вопросы к властям, – говорила Мэри Алетт Дэвис, знавшая Робина в Клермонте, когда она училась в дочернем колледже Скриппс. – Все так делали, и Робин не хотел выступать против всех».
