—Но это так несправедливо!

—Справедливость чисто человеческое понятие. И как любое абстрактное понятие она почти всегда субъективна. Вы говорите, что ситуация несправедлива, но относительно кого она такова?

—Относительно всех: меня, Гермионы, ее родителей.

—Попробуйте изменить свое восприятие, отойти в сторону от собственного “я” и рассмотреть эту несправедливость с объективной точки зрения. В мире каждую секунду умирают люди, и это никак не мешает развитию всего человечества, а скорее даже ускоряет его. Что значит смерть двух человек с точки зрения жизни в целом?

—Но я нахожусь на своей точке зрения и нахожу ситуацию несправедливой. К тому же, какое мне может быть дело до всего человечества?

—Вы являетесь его частью, и каждым своим действием двигаете его вперед. Вы пользуетесь тем, что было создано до Вас, и вкладываете свои силы и знания в общую копилку развития.

—Но сейчас мне совершенно плевать на человечество! У меня есть Гермиона и я сам. Зачем я нужен человечеству и зачем человечество нужно мне?

—В Вас говорят эмоции, человечество нужно Вам для выживания, точно так же, как и Вы ему. Глупо отказываться от всех положительных сторон этого симбиоза, только потому, что Вы отказываетесь рассматривать себя частью целого.

Я тяжело дышал, пытаясь успокоиться. Конечно, он был совершенно прав, в современном мире нельзя выжить без социума и цивилизации.

—Хорошо, — мягко сказал Ганнибал. — А теперь задумайтесь, почему Вы сказали, что Ваше положение несправедливо. Откуда Вы вообще знаете, когда оно справедливо, а когда нет? Почему Вы уверены, что реальность должна соответствовать Вашим внутренним представлением о ней, не важно правильные они или нет?

Усилием воли я остановил рвущиеся возражения и серьезно задумался. Через некоторое время я медленно сказал:

—Внутри меня есть какая-то убежденность, что мир должен быть справедлив. Я чувствую уверенность в этом. Почему это так?

—О, это очень старая загадка о сути человека. Еще с самых древних времен в человеческом обществе существовали табу на некоторые действия. Они ограничивали индивидуума и помогали выжить социуму. Таким табу, например, является запрет на убийство. С течением времени запреты преобразовывались во внутренние императивы, передаваемые из поколения в поколение, некие не подлежащие сомнению правила, которые знали все члены социума. Так появились понятия добра и зла, совершенно искусственные сначала, они стали частью нас. Например, среднестатистическому современному человеку сложно совершить убийство из-за внутренних запретов и переживаний, а еще каких-то пятьсот-шестьсот лет назад считалось вполне нормальным убить без предупреждения того, кто принадлежит к враждебному клану или роду. Современное общество возвело понятие зла в абсолют, перенеся его на природу и вселенную в целом. Но природным явлениям и стихиям не знакомы абстракции, они не добрые и не злые, они просто есть. Так и смерть не является чем-то злым или добрым, она просто часть жизни.

—Но ведь хорошо, что убийств стало меньше, жизнь стала безопаснее! — убежденно сказал я, вспомнив прочитанные летом исторические хроники.

—Даже, если это мешает развитию? В природе животное почти никогда не может быть спокойно. Всегда есть конкурент, более сильное животное, хищник, который может незаметно напасть. Такое положение вещей подстегивает развитие защитных и атакующих механизмов. А чем так сильно отличается человек?

—Человек разумен, ему нет необходимости в прямой конкуренции, чтобы развиваться.

—Умение говорить еще не означает наличие интеллекта, — холодно усмехнулся Ганнибал. — Человечество стоит на вершине пищевой цепи, поэтому ему самому приходиться порождать хищников и создавать механизмы, приводящие к войнам.

—То есть Вы предлагаете выйти на улицу и рубить людей направо и налево ради прогресса? — я скептически хмыкнул, — Мало того, что это вряд ли продлиться долго, так еще и сомневаюсь, что Вы чего-то добьетесь.

—Нет, конечно. Я лишь говорю, что мораль и нравственность полезны и правильны, но, как искусственные понятия, не могут быть применены однозначно в любой ситуации. Абсолюты и императивы ограничивают человека и его сознания, пусть иногда это и полезно.

—Хм, — я в задумчивости потер переносицу.

Носить очки на наши встречи я опасался и всегда использовал линзы. а так же одевал только ту одежду, которая хранилась на Тисовой улице. Пусть Дамблдор и знал о моих встречах с Лектером, но я совершенно не хотел, чтобы он знал, о чем мы говорим. Еще одним фактором было то, что Добби ежедневно находил несколько следящих заклятий на моей одежде и, конечно, сразу удалял их. Естественно, это мог быть только прием, усыпляющий мою бдительность.

—С Вашим утверждением сложно не согласиться, — после недолгого раздумья заключил я. — Но я не могу принять все Ваши выводы, нравственное поведение полезно и правильно.

—Это просто тема для размышлений, ничего более, — сказал он, внимательно следя за мной. — Думаю, на сегодня хватит, Вам есть о чем подумать.

Я только кивнул, попрощался и отправился в Хогвартс.

========== Глава 31 ==========

Воскресное утро встретило меня хмурыми тучами за окном, мелким дождем, от которого хотелось съежиться под теплым одеялом, и неприятной слякотью под окном. В голову лезли не менее хмурые мысли о вчерашнем разговоре с Лектером. Я не хотел и не мог согласиться с его словами, но и отказать им в правдивости тоже было невозможно. Каковы верные для меня нравственные установки? Имею ли я права делать то, что считаю нужным? Должен ли я принимать в расчет чьи-либо суждения, кроме своих?

Охваченный сомнениями я не обращал ни на кого внимания, механически поглощая завтрак, пока меня не окликнула Макгонагалл. Она передала мне записку, на которую я недовольно уставился, допивая кофе. Мысли приобрели другой оборот, этот клочок бумаги много менял. Теперь, как и любое действие, мое бездействие тоже будет иметь значение и может принести последствия, о которых я могу даже не подозревать. Я снова ощутил себя в запертой клетке. Каждый шаг мог спровоцировать подбирающихся все ближе хищников на немедленные действия, а бездействие сулило верную гибель.

—Что там за записка? — нетерпеливо спросил Рон. — Какие-то новости о Сам-Знаешь-Ком?

—Нет, не важно, — я смял кусочек бумаги и положил в карман. Не обращая внимание на озадаченного Рона, я сжал ладонь Гермионы и встал.

—Нам пора в библиотеку. Пока, Рон, увидимся позже, — правильно поняла меня Гермиона.

Выйдя из Большого зала, я показал ей записку, в которой Дамблдор приглашал меня вечером в свой кабинет. Гермиона тревожно посмотрела на меня и стиснула мою руку. Я только печально улыбнулся в ответ, мы начали опасную игру, и она не могла не понимать, что нельзя избежать всех рисков. Я условным образом провел пальцами по ее ладони и дождался ответного движения.

Мы свернули на самый долгий путь к библиотеке, проходящий по обычно безлюдным коридорам, в которых по некоторой «случайности» не было портретов и рыцарских доспехов. Я зашипел на стену, и мы быстро нырнули в открывшийся туннель и зажгли палочки. Обмануть такими играми Дамблдора, конечно, не получится, где мы находимся он поймет довольно легко, а вот узнать, о чем мы говорим, надеюсь, не сможет.

Еще во время первого посещения Тайной комнате мы начали исследовать ее свойства. Как оказалось, при закрытой двери в нее не мог проникнуть даже Добби по моему зову, хотя теоретически предполагалось, что для этого не существует преград. Некая защита от перемещений домовиков, конечно, имелась, но перемещение по зову хозяина она обычно сдержать не могла. Хотя выбраться, например, из Азкабана так бы точно не получилось, поскольку обратно прыгать с человеком домовик не сможет, поскольку второго хозяина, который его позвал бы еще раз, в принципе существовать не может. Такое положение вещей объясняло, почему комната находится в запустении. Добби вообще странно вел себя в Комнате, он был беспокойным, напуганным, даже с открытой дверью мог колдовать гораздо хуже, чем вне нее. При закрытой же двери Добби лишь жалобно смотрел на меня и просил выпустить. Встревоженные открывшимися фактами, мы попробовали колдовать сами, но особых различий я не заметил, хотя Гермиона и утверждала, что устает сильнее. Сильных поводов для беспокойства не было, но мы старались не использовать волшебство без особой необходимости.