— Мы им отомстим, леди Санса. И за вашего брата, и за вас, и за Север. Теперь я точно вижу, что есть в Вестеросе дом, который стоит поддерживать.
— А вы сомневались в этом, Диана? — Джон улыбнулся, а Санса вновь почувствовала жгучий стыд. Она так ненавидела эту девушку за зло, которого та не совершала, а она поняла её боль и поверила в её дом.
— Я считала, что все дома одинаковы, но это, похоже не так. — Диана улыбнулась той самой улыбкой, которая совсем недавно злила Сансу, а теперь вызывала лишь радость за брата. — Леди Санса, я хотела спросить, вы останетесь здесь?
— Я? Да, мне больше некуда идти.
— Тогда вы теперь под моей защитой, поверьте, никто больше не посмеет вас тронуть.
— Можешь поверить, Санса. — Подержал полушутливый тон девушки Джон. — Меня Диана как-то спасла, хотя до сих пор не желает признаваться как именно.
— Возможно позже. — Дорнийка загадочно блеснула глазами и вновь повернулась к Сансе. — Тогда, если вы не против, вы будете жить со мной. И мне и вам так будет спокойнее. Ваша леди-рыцарь тоже может жить с нами, а её оруженосца я устрою с кем-нибудь из молодых одичалых.
— Спасибо, Диана. — Санса улыбнулась. Отец когда-то говорил, что в холода одинокий волк гибнет, но стая живёт. От их стаи остались лишь она и Джон, но разве нельзя было принять в неё кого-то, кто не был Старком по крови. Да, Диана Сенд была бастардкой, но за эти годы Санса успела узнать, что все бастарды разные и что законнорожденные порой бывают намного страшнее. Девушка, что спасла Джона и помогала ей, точно имела право быть одной из них, и пусть даже в ней и не было крови Старков, но дух Севера сквозил в каждой чёрточке её не дорнийского лица, в её словах, её поступках. В душе Дианы, Санса была уверена, было ничуть не меньше Севера чем в её собственной.
========== Печать из розового воска ==========
— Пламя Владыки может показать настоящее и грядущее, для этого тот, кто смотрит в огонь, лишь должен верить во Владыку всей душой. — Пространные речи леди Меллисандры, рассуждающей о Владыке Света, его милости и щедрости убаюкивали ничуть не хуже чем колыбельные, которые Старая Нэн пела им в детстве. Правда, в отличие от речей леди Мелиссандры, те колыбельные были разными: те, в которых пелось о благородных рыцарях, любила Санса, истории о героях и ратных подвигах радовали Арью и Робба, Брану нравились страшные сказки, а сам Джон любил истории о драконах. Всё это было так давно, порой ему казалось, что он уже не сможет вспомнить лиц родных, даже если увидит их. Хотя появление Сансы, казалось, опровергало эти страхи. Он узнал сестру, хотя она сильно изменилась. Выросла, стала ещё красивее и перестала напоминать избалованную девочку, что пыталась сделать из нее леди Кейтилин. Хотя что-то от прежней Сансы в сестре осталось. На Диану она смотрела так, будто девушка не имела права находиться рядом, и Джон не сомневался, что виной тому было имя бастарда. Когда-то Санса так же смотрела и на него. Но осталось и много хорошего, несмотря на всё, что сестре пришлось пережить, она осталась доброй и смогла понять, что Диана заслуживала уважения, даже подружилась с ней. А пару дней назад сестра, улыбаясь, сообщила, что ей удалось раздобыть у одичалых мех и простую деревянную иглу, и теперь она сможет утеплить своё платье. С тех пор она не заходила, вероятно, была занята работой, но Джон не винил её. На платье, в котором она приехала было страшно смотреть, а уж каково в нём было на морозе, он и вовсе не желал думать.
Диана заходила чаще. Спрашивала про его раны, перебрасывалась малопонятными фразами с леди Мелиссандрой и подолгу сидела рядом, рассказывала про далёкий Эссос так, будто сама побывала там. Однажды он спросил её про драконов, не сомневаясь, что в Цитадели множество книг посвященных этим удивительным животным. Она помялась, а затем ответила, что не слишком интересовалась драконами, но что слышала, будто далеко за морем юная королева Миэрина смогла возродить их, после столетий, прошедших со дня гибели последнего дракона. Дальше этот разговор не пошёл. Диана совсем не желала говорить о Дейенерис Таргариен и её драконах, и Джон перевёл тему, боясь, что девушка уйдёт, а ему придётся слушать размышления леди Мелиссандры.
Вот только сегодня Диана так и не пришла, и Джон ловил себя на мысли, что волнуется за неё. Он понимал, конечно, что её защищают люди вольного народа и, что у неё есть оружие, что она не даст себя в обиду, но всё же. Всё же он боялся. Боялся, что она встретит кого-то, с кем не сможет справиться, не сможет убежать и не успеет закричать. Пока в Винтерфелле правили Болтоны, по эту сторону Стены было не намного безопаснее, чем по другую. Когда-то он так же переживал за Игритт, знал, что она может справиться почти со всеми возможными опасностями, но опасался, что однажды ей встретится одна из тех, с которыми она справиться не способна.
Он не сразу принял это, не сразу смог смириться, что Диана стала ему дорога. Ему казалось, это будет предательством памяти Игритт. Какова же цена его любви, если всего через несколько месяцев после её смерти он полюбит другую? Ответа на этот вопрос он найти так и не смог, зато понял, что спорить с реальностью бесполезно. Было в Диане что-то, что заставляло при взгляде на неё, при звуке её голоса забывать о прошлом и о том, что он должен хранить память о другой.
Казалось, судьба решила пошутить над ним. Диана была вовсе не похожа на Игритт. Она была изящной, маленькой, безупречно воспитанной, порой Джону казалось, что она способна даже Сансе преподать пару уроков хороших манер, особенно, если бы это были манеры одного из городов Эссоса. Но одновременно Диана была и похожа на Игритт. Она была такой же смелой и весёлой, могла часами рассказывать о каких-то неизвестных ему, зато отлично известных ей обычаях других народов, а однажды, рассказывая про дотракийцев, полушутливо сообщила, что ничего он не знает.
И всё же где она? Её не было весь день, и Джон чувствовал, что его смутное беспокойство постепенно перерастает во вполне ощутимую тревогу. — Леди Мелиссандра, а вы не знаете, где Диана?
Жрица прервала очередную свою пространную тираду о величии Владыки и посмотрела на Джона долгим тяжёлым взглядом, от которого хотелось спрятаться. — Она ушла. Но обещала вернуться после полудня. Должно быть, что-то задержало её.
Дверь распахнулась одновременно с последними словами жрицы, снаружи повеяло морозным холодом, а вместе с ним в дом проскользнул Диана и Санса.
— Как видите, чтобы ни задержало леди Диану, оно оказалось не слишком опасным. — Слабая насмешка, читавшаяся в голосе жрицы, была совершенно не важна, когда Диана вошла, Джону показалось, что даже дышать стало легче. Радость его, однако, продлилась недолго.
— У меня плохие новости. — Диана хмурилась, а Санса вновь выглядела какой-то запуганной, хотя за прошедшие дни несколько успокоилась и перестала вздрагивать от каждого шороха. — Привезли письмо из Чёрного Замка.
— Это касается меня? — Леди Мелиссандра, кажется, опять собралась куда-то уйти, но вновь будто спрашивала разрешения Дианы. За последние дни Джон заметил, что жрица вообще относится к Диане не так, как ко всем остальным, её отношение к девушке скорее напоминало её же отношение к Станнису, которого она считала избранным. Но Станнис погиб, а жрица, кажется, нашла себе новую избранную, и Джону было очень интересно, что же она увидела в Диане такого, чего не видели другие.
— Нет, миледи. — Диана подошла к нему и протянула свёрнутый в трубочку пергамент. — Его привёз в Чёрный Замок гонец, а они отправили мальчишку из вольного народа сюда. Письмо адресовано вам, я не стала вскрывать.
— Тогда почему вы уверены, что новости плохие? — Он слегка приподнялся, вновь невольно задумавшись, из чего же леди Мелиссандра делает свои снадобья. Ещё несколько дней назад подобное движение вполне могло закончиться потерей сознания, а сейчас боли почти не было.
