Я побежала к родительской спальне. Добудиться родителя удалось не сразу, а потом немного времени ушло на объяснения. После чего папа схватился за голову, и без того всклокоченную после короткого сна, и страдальчески сказал:

– Богиня, за что мне это? Завтра же вызову мага, пусть защитный полог на твое окно ставит.

– Папа! – возмутилась я. – Это же не я из окна вылезала, а он отвалился.

– Вот именно! А если бы не отвалился, а долез? Нет, полога мало. Нужно компаньонку поселить у тебя за стеной, благо дверь между комнатами есть. С утра займусь.

Все сочувствие к Гастону испарилось тут же. Ему вино в голову стукнуло, а страдать мне. Полог на окно и надсмотрщица под боком! Так что когда мы спустились в гостиную, куда Жак привел стонущего Гастона, я была зла, как никогда ранее.

– А скажи-ка мне, дорогой, что тебя заставило лезть ночью в спальню моей дочери! – возмущенно сказал папа.

– Инор Лоран, вы же сами помешали мне с ней объясниться, – с укором ответил Гастон. – А мне так много нужно было сказать Шанталь! Так много! А вы… Вы только и делаете, что мешаете. Шли бы вы спать, в самом деле: время уже позднее.

Судя по разлившимся в воздухе спиртовым парам, шампанское, может, и выветрилось уже, но было с успехом заменено чем-то намного более серьезным и сильнее бьющим по голове. Выпил он достаточно, чтобы начать говорить и делать глупости, но недостаточно, чтобы мирно уснуть где-нибудь под кустом, если уж до дома не добрался.

– Вот именно что позднее, – попытался воззвать к его рассудку папа. – Приличные люди в это время спят, а не лазят по стенам, как пауки какие-то.

– Пауки лазят лучше, – заметила я. – Они это делают тихо и не падают.

– Я тоже тихо, но у вас плющ ненадежный. – Он уперся взглядом в папу и выдал: – Инор Лоран, вы его нарочно подпилили. Вы не хотите, чтобы ваша дочь вышла за меня.

– А что, уже вопрос так стоит? – поразился папа. – Нет, я, конечно, не хочу мешать счастью дочери…

Он посмотрел на меня, а я энергично замотала головой. Какое счастье с этим пьяным пауком? Надеюсь, он проспится, и все желание жениться сойдет на нет.

– Тогда сразу вынужден вас огорчить, – оживился папа, – Шанталь вам отказывает.

– Она ничего не сказала.

– Отказываю, – торопливо сказала я. – Мы слишком мало знаем друг друга.

– Как это мало? Можно сказать, ты росла на моих глазах.

Про колени он благоразумно умолчал в этот раз, так что я тоже ничего не стала говорить. Но другой вежливой причины для отказа придумать не могла, да и говорить с этим претендентом на мою руку не хотела. Я внезапно поняла, что тоже устала и ужасно хочу спать. Но Гастон показательно стонал и требовал к себе внимания, так что пришлось немного задержаться и выказать к нему участие.

Спас меня подъехавший целитель: сначала шарахнул страдальца отрезвляющим заклинанием, потом выявил перелом левой руки и начал лечить. Делал он это в полном молчании. Гастон, протрезвевший и осознавший результат падения, молчал, не дергался и лишь бросал тоскливые взгляды то на меня, то на папу. Папа посочувствовал ему напоследок – перед тем как усадить в экипаж, похлопал по плечу и сказал, что все скоро заживет и забудется. Его слова подарили мне надежду: возможно, он и сам забудет до завтра про полог и компаньонку. Главное, не напоминать…

Надежды на то, что папина идея за ночь выветрится у него из головы, так и остались надеждами. О ночном происшествии он вспомнил, сразу как встал, и немедленно поехал в город. На все мои возмущенные уговоры лишь снисходительно ответил:

– Шанталь, я беспокоюсь только о тебе. Другой окажется более ловким и долезет. Или Гастон протрезвеет, подлечится, и его опять потянет покорять вершины. И что? Мне же придется тебя выдавать замуж за этого идиота, потому что твоя репутация будет запятнана.

Почему виноват Гастон, а страдать мне? Может, Гастон протрезвеет и поумнеет, а больше и не найдется столь ушибленных на голову иноров, чтобы лезть по плющу на второй этаж. Тем более что все толстые стебли почти полностью оборваны…

– А если пожар? Я сгорю, пусть и с неповрежденной репутацией.

– Пожар? С нашими артефактами?

Папа снисходительно на меня посмотрел, ничуть при этом не смутив.

– Артефакты могут сломаться, – твердо ответила я. – Мне не улыбается попасть в заключение из-за чужой глупости.

– Можно сделать полог проницаемым с одной стороны, – задумчиво сказал папа. – С твоей. Правда, это подороже выйдет, но на что не пойдешь ради красавицы дочки?

– Да мне вообще полог не нужен!

На самом деле с пологом я уже смирилась, а сейчас намеренно делала на нем акцент, чтобы вторая идея, а именно: нанять компаньонку, ушла куда-нибудь далеко и была погребена под толстым слоем причин, по которым защитный полог на окно мне жизненно необходим. Нет уж, соглядатаи мне не нужны! Два года под постоянным монашеским присмотром стали суровым испытанием, благо что папа часто брал меня домой. Но теперь, дома, мне не нужен постоянный надзор. Хватит, намолилась на ночь на всю оставшуюся жизнь!

– Как это не нужен? – воодушевленно вещал папа. – Он и от ветра защищает, и комары теперь не побеспокоят, если опять артефакт сломается, как в прошлом году… – Я выразительно хмыкнула, но папу это не смутило, и он продолжил: – Решено. Себе тоже ставлю.

Ехидный вопрос, не возьмет ли он себе и компаньонку, я благоразумно замолчала: вдруг папа за ночь про нее забыл, а я напомню. Нехорошо получится. Для меня нехорошо.

Папа отбыл в город, весь в размышлениях, каким условиям должны отвечать пологи, количество которых возросло уже до четырех: на две наши спальни, его кабинет и одну из гостевых, которая у нас использовалась очень редко. Речь о комнате, соседней с моей, не зашла, и я окончательно успокоилась. Ладно, переживем как-нибудь этот несчастный полог. Полог – не компаньонка, в личную жизнь не вмешивается. В конце концов, мне и самой не нужно, чтобы всякие Гастоны меня навещали в неурочное время. Плющ он оборвал, но кто помешает ему в следующий раз взять лестницу?

До приезда папы я успела часок отыграть на клавесине, к удовольствию собственному и Марты, которая оставила все дела и с улыбкой умиления слушала меня в гостиной. Я ей исполнила несколько песенок из тех, что сейчас популярны в столице. Голос у меня не слишком сильный, но приятный. А главное – я не фальшивлю, как одна из моих товарок по пансиону. Слушать ее было сплошное мучение, она и в общем слаженном хоре умудрялась не попадать в такт. А так как голос у нее был необычайно визглив и пронзителен, то монахини все же отстранили ее от музыкальных занятий. И правильно – слишком много испытаний не всегда наставляют на праведный путь, а уж ее пение вызывало столь сильное желание придушить исполнительницу, что ни о каком смирении и речи идти не могло.

Папа приехал не один, а с молодым магом, видно, только окончившим Академию или просто доучившимся до выпускного курса. Но это не мешало тому надуваться от осознания собственной важности. Еще бы: крупный заказ, наверняка первый. Уверена, услуги этого юноши обошлись в небольшую сумму.

– Папа, вы собираетесь самолично впустить постороннего мужчину в мою спальню? – с деланым возмущением спросила я. – И что же тогда останется от моей репутации, о которой вы так заботитесь? Или я должна буду сразу выйти за него замуж?

«Посторонний мужчина» залился краской и сделал пару шагов назад к двери: наверное, в его ближайшие планы женитьба не входила. Потом рассмотрел меня, приосанился и прошел вперед уже с видом человека, который обдумывает остепениться. Папа чуть укоризненно хмыкнул:

– Шанталь, не смущай специалиста. Мы все с тобой обговорили ранее. Думаю, ничего с твоей репутацией не случится, если он посетит твою спальню в твое отсутствие.

С репутацией, может, и не случится, а вот со здоровьем – запросто. Квалификация данного «специалиста» у меня вызывала огромнейшее сомнение. Наверняка это его первый заказ, а значит, нужно проследить, чтобы он там чего лишнего не сделал или чего важного не забыл. А то с этого инора станется сделать ее проницаемой снаружи, а не изнутри, а комаров вместо отпугивания – приманивать.