— И даже на копейку? — переспросил старца купец.

— Даже на копейку, — эхом повторил Фёдор Кузьмич.

Хромов сел в рассеянности на стул, держа поднос с едой на коленях.

— Не губите, батюшка, — запричитал владелец прииска. — Я же тогда разорюсь.

— Эх, Семён, — с укоризной произнёс старец.

— Не всем же быть такими праведниками, как вы, батюшка, — сказал купец.

А потом поставил поднос на стол и упал на колени перед кроватью старца:

— Благословите меня, батюшка!

— Господь тебя благословит.

Но Хромов стоял на своём:

— Есть молва, что вы, батюшка, не кто иной, как Александр Благословенный. Правда ли?

Фёдор Кузьмич, услышав это, перекрестился:

— Чудны дела твои, Господи… Нет тайны, которая бы не открылась.

А потом повернулся лицом к стоящему на коленях купцу и попросил:

— Панок, хотя ты и знаешь, кто я, но когда умру, не величь меня, схорони просто.

На следующий день старцу Фёдору Кузьмичу стало хуже. Томск облетела весть, что праведник при смерти, и у дома Хромова стал собираться народ, чтобы проститься с ним.

Дежурившая возле кровати купчиха сказала больному:

— Надо бы позвать священника. Негоже христианину умирать без исповеди и причастия.

— Не надо, — строго ответил старец. — Я уже отпет.

— Объяви хотя бы имя твоего ангела.

— Это Бог знает, — пробормотал он.

Стоящий рядом с женой Хромов набрался смелости и задал вопрос:

— Батюшка, в случае вашей смерти не надеть ли на вас чёрный халат?

Фёдор Кузьмич открыл глаза и недобро посмотрел на купца.

— Я не монах. И никогда им не был, — прошептали его губы.

Но всё же потом согласился принять священника. Исповедовался и причастился по христианскому обычаю. Сам же исповедник вышел из кельи старца в полнейшем расстройстве чувств и долго не мог найти выход из купеческого дома.

Старец ещё несколько часов боролся со смертью. То ложился на один бок, то переворачивался на другой, осеняя себя крестным знамением. Но всегда находился в памяти.

С наступлением сумерек все из кельи ушли. С умирающим остался один только Хромов.

Фёдор Кузьмич слегка приподнялся на локте на кровати и показал пальцем на висевший на гвозде маленький мешочек:

— В нём моя тайна!

Потом лёг на спину, трижды глубоко вздохнул, а на четвёртом вздохе отдал Богу душу.

Семён Феофанович перекрестился. У него сложилось твёрдое впечатление, что старец сам руководил своей смертью и ушёл в мир иной, когда захотел.

Хромов не выполнил просьбу старца «схоронить просто». Похороны его были многолюдны. За гробом шла толпа народа. У некоторых офицеров даже возникла мысль отдать старцу при погребении воинские почести, но этого не позволил губернатор.

Его похоронили на кладбище Богородице-Алексеевского мужского монастыря. По углам ограды посадили четыре кедра, а на деревянном кресте сделали надпись:

«Здесь погребено тело Великого Благословенного старца Фёдора Кузьмича, скончавшегося 20 января 1864 года». По настоянию губернатора слова «Великого Благословенного» потом закрасили белой краской. Но через какое-то время краска стёрлась, и на кресте можно было прочитать закрашенное.

В вещах покойного Хромов обнаружил интересные находки. Отпечатанное на толстой синеватой бумаге, а отчасти заполненное от руки метрическое свидетельство о бракосочетании великого князя Александра Павловича с баденской принцессой Луизой-Марией-Августой, после крещения принявшей имя Елизаветы Алексеевны. Письмо на французском языке, написанное Наполеоном императору Александру I. А также ключ к какой-то тайной переписке, икону и перстень. Последние две вещи некогда принадлежали императору Александру Павловичу и странным образом исчезли перед его кончиной в Таганроге.

Собрав наследство Фёдора Кузьмича, Хромов отправился в Санкт-Петербург. Он встретился с митрополитом и показал ему свои находки. Владыка посоветовал обратиться к царю.

Через жандармского начальника Хромов просил свидания с царем. До Александра II его не допустили, оставшиеся от старца вещи конфисковали, а самого купца посадили в Петропавловскую крепость, чтобы не болтал лишнего в столице.

Но вскоре выпустили и пригласили на аудиенцию к министру императорского двора графу Воронцову-Дашкову[36].

Оробевший купец из Томска вошёл в кабинет министра в Зимнем дворце. За большим столом сидели восемь генералов, а на председательском месте — сам граф.

— Что вы можете рассказать нам о старце Фёдоре? — спросил Хромова министр.

— Он был великим подвижником. Я почитаю его и благоговею перед ним, — коротко ответил сибиряк.

— Правда ли, что этот старец — Александр I? — задал провокационный вопрос один из генералов.

— Вам, как людям учёным, это лучше знать, — ловко ушёл от прямого ответа купец.

Генерал побагровел и указал пальцем в сторону Петропавловской крепости:

— Если вы, Хромов, станете распространять молву о старце и называть его Александром I, то наживёте себе много неприятностей. Вы меня поняли?

— Я всё понял, ваше превосходительство. Я человек маленький. Я только привёз бумаги старца Фёдора в столицу. А что в них написано, это не моего ума дело, — испуганно ответил провинциал.

Тогда, чтобы удостовериться в понятливости купца, сам министр спросил его напоследок:

— А что означают странные инициалы, начертанные на его новом памятнике, «А.П. И.В.»? Не «Александр Павлович, императорское величество»?

— Что вы, ваше сиятельство? — как можно искреннее возмутился Хромов. — Конечно же, нет. Сии буквы имеют значение мысли «Адам пал, Иисус воскрес». Они призваны напоминать живущим о бренности земной жизни и вечности небесной благодати. Этому и учил старец Фёдор.

Сообразительность купца и ловкость, с какой он выкрутился из щекотливой ситуации, вызвали у графа Воронцова-Дашкова улыбку.

— Возвращайтесь домой, Хромов! И никого не бойтесь. Вы находитесь под моей защитой. Привезённые вами реликвии имеют огромную ценность для отечественной истории. Спасибо и доброго вам пути!

Дети Николая I не были счастливы. Дочерей император выдал замуж против их воли. На Александра II Освободителя народовольцы объявили настоящую охоту и в конце концов взорвали его. Реформы, которые игнорировал его батюшка, запоздали. Началась борьба с самодержавием, вылившаяся в три последующие русские революции.

Михаил Александрович Бакунин благодаря стараниям своего дяди губернатора Муравьёва в 1859 году был переведён в Иркутск. А в 1861 году, когда его родственника отозвали в Петербург, он понял, что свободы ему не дождаться, и совершил побег. Добрался до порта Де-Кастри, а оттуда в Иокогаму, Сан-Франциско и Нью-Йорк, а затем в Лондон, к Герцену.

Когда Бакунины жили в Италии, Антонина Ксаверьевна познакомилась с Гарибальди. И он подписал ей свой портрет, который она переслала сестре в Сибирь.

Григорий Николаевич Потанин за участие в студенческих волнениях был выслан из Петербурга обратно в Сибирь. Однако весной 1865 года его арестовали, обвинили в намерении отделить Сибирь от России и приговорили к пяти годам каторжных работ в Свеаборге, а затем он находился в ссылке в Вологодской губернии. Он так и не нашёл караванный путь в Индию, зато составил подробное географическое описание до этого мало известных и неизученных областей Центральной Азии, собрал большой гербарий и много материалов по культуре, быту и народному творчеству тюрков и монголов.

Престольный праздник. Мороз под сорок. Горожане, плотно закутанные в меховые шубы, направляются к собору.

От ограды до самой паперти в два ряды выстроились нищие: калеки и убогие, горбатые и хромые, безрукие и безногие.