– Пинту пива!

Бармен кивнул и отошел в сторону.

– Сегодняшние заголовки видел? – решил я не расшаркиваться.

– Видел. Мне тебя поздравлять или сочувствовать?

– Можешь поздравить, но пока не с чем.

– А как же новоиспеченная невеста, да еще и с ребенком? Когда пострел только поспел?

– Не поверишь – две недели назад.

– В смысле?

Бармен как раз подошел, чтобы выставить передо мной кружку пива с высокой пеной, и тарелочку снеков, которые здесь подавали в комплекте. Я сунул ему купюру, которая превышала стоимость моего заказа, и попросил нам не мешать. Тот понимающе кивнул и удалился.

– В буквальном!

Мне пришлось вкратце рассказать всю ту историю, которая приключилась на лайнере, и конфуз ночного номера. Серега, конечно, слушал внимательно. Он изредка бросал привычные юморные фразы с язвительным подтекстом.

– И, что ты намерен делать? – уже более серьезно поинтересовался он.

– Хочу узнать, кому я перешел дорогу. И отплясывая в эту сторону надавить на его больную мозоль.

– Хочешь, чтобы я его поискал?

Я как раз сделал большой глоток из своего бокала и лишь покивал в ответ.

– Зная твой характер, могу предположить, что недоброжелателей у тебя толпа, а желающих заполучить хоть маленький кусочек предприятий, которыми курирует твоя семья – и того больше. Это может занять много времени.

– Я отблагодарю! – попытался я его привычно простимулировать.

– Отблагодаришь! В этом я не сомневаюсь. Дело не в этом.

– А в чем?

– За то время, что я буду шерстить весь список, этот подонок, скорее всего, отправит «особую посылочку» прямиком к Анне. И я не решаюсь предположить, каковы будут последствия.

– С этим я сам разберусь.

Я попытался вложить в эту фразу как можно больше уверенности, но сам не знал чего ожидать от своей возлюбленной. Особенно после того, как изменил ей дважды с одной и той же особой.

– Ну-ну! Разберись!

Мы еще полчаса посидели, разговаривая уже на более отвлеченные темы. Домой я попал далеко за полночь. И как велико было мое удивление, когда у себя на кухне я обнаружил спящую Эвелину. Стол был накрыт к ужину, а моя новоиспеченная невеста, по-видимому, ждала меня. Но вопрос в другом – что она делает у меня дома?

Будить не стал. Взял на руки и отнес в спальню. В голове мелькала мысль, что спать одетой неудобно, но раздевать не решился. В голове всплыли сцены прошлой ночи, которые перебили мысли об Анне. Мне же спать пришлось на диване на первом этаже. После чего я серьезно задумался о наличии гостевой комнаты.

Сутра меня разбудил сильный гул, как будто упало что-то тяжелое. Я приоткрыл глаза, чтобы посмотреть на того, кто не дорожит своим здоровьем и увидел картину маслом: Эвелина сидела около лестницы и потирала ушибленное колено. Она, конечно, старалась быть тише. Но как только попыталась встать, то промазала и вместо того, чтобы ухватиться за поручень – рука проскользнула рядом и она еще раз упала на колени.

– Я так понимаю, неуклюжесть в твоем случае неизлечима?

– Вольдемар Вениаминович?

– Кто? – меня перекосило.

– Дима? – быстро исправилась она. – Я вас… тебя разбудила?

– Так громко падать… Тут даже глухой бы проснулся.

Она густо покраснела и уже более спокойно по стеночке поднялась на ноги.

– Я сейчас завтрак приготовлю.

Она попыталась предпринять попытку ретироваться на кухню, но я ее остановил:

– Для начала скажи мне, а что ты тут делаешь?

Она остановилась, и если бы могла, то покраснела бы еще больше.

– Ваша бабушка настояла на том, что перед свадьбой нам нужно узнать друг друга лучше, а потому следует жить вместе.

– Узнать друг дуга?

– Так я пойду… завтрак готовить?

– Ну, иди. – скрипя зубами, ответил я и уже был готов разорвать свою родственницу за ее инициативу.

Вот стою я на кухне, и кушать готовлю, а внутри ощущаю странную тревогу. То, что Элеонора Рудольфовна буквально насильно меня заперла в этой квартире вчера вечером со словами «супругам полагается жить вместе», казалось еще мелочью. На все мои доводы о том, что для начала нужно обсудить все с ее внуком – она находила контраргументы, и выворачивала информацию себе во благо. Я никогда не умела с кем-либо спорить, а с этой женщиной не имела ни малейшего шанса. Совесть меня мучила по многим пунктам, и нужно объясниться. Так что беру поднос с чашкой кофе, омлетом, тостами и стаканом молока.

Вольдемар Вениаминович (никак не привыкну обращаться к нему по другому) вызвал во мне очередной укол совести. Он был во вчерашнем мятом костюме. Не выспавшийся. Растрепанный. И такой домашний… Я водрузила на журнальный столик яства и осталась стоять. Он небрежным взглядом изучил содержимое своего завтрака и выдал:

– Я молоко не пью!

– Это я себе…

В ответ он лишь искоса на меня глянул и первым делом пригубил горячий ароматный напиток. После первого глотка рука привычно потянулась за сигаретой, но он остановил себя. Вновь бросил на меня укоризненный взгляд, и сделал еще один глоток.

– Может, присядешь? А то мне кусок в горло не лезет.

– Простите! – я поспешила и пристроилась на край дивана.

Он подсунул мне мой стакан с молоком, и продолжил трапезу уже более расслаблено. Зато я расслабиться в его присутствии никак не могла. Мне хотелось поговорить, объясниться – но я не знала с чего начать.

– Спасибо! – выдал он дежурную фразу, но мне стало приятно от такой малости. Я невольно улыбнулась.

– Поговорим? – прямо в лоб начал он, и откинулся на спинку дивана.

– Да конечно! Я тоже хотела бы объясниться.

– По поводу?

– Элеонора Рудольфовна, вчера активно настаивала на моем присутствии в вашем – я осеклась, вспомнив его недавнюю просьбу – в твоем доме. Я ей пыталась объяснить, что это не корректно, но она не стала и слушать.

– Это в ее характере. Но меня интересует другой момент.

Он замолчал, пристально всматриваясь в мое лицо, ожидая реакции. А я могла лишь молча ждать жутко смущаясь.

– Как ты понимаешь, у нас с тобой сложилась слегка сложная ситуация…

– Угу. – положительно закивав, ответила я.

– И то, что было в те две ночи еще не означают, что я по уши в тебя влюбился и все брошу. Я хочу, чтобы ты воспринимала всю ситуацию, как есть – между нами, по-прежнему, лишь брак по расчету. Но с единственным исправлением – его срок продлится до рождения ребенка.

Я сглотнула тугой комок, который подступил к моему горлу. Не скажу, что я питала призрачные надежды на его счет, но признаюсь честно – мне стало немного обидно.

– Как и раньше, по завершении контракта, я выплачу тебе приличную компенсацию, ребенок останется со мной. Я его признаю как своего, и это не обсуждается. Но – видеться вы с ним не будете. После того как я решу вопрос с Анной, и все ей объясню, она станет матерью и по документам и по факту.

Я с трудом сдерживала неожиданно подступившие слезы и натянула на лицо дежурную улыбку. Все чего я сейчас желала – это плюнуть ему в лицо и сбежать подальше. Я была слабой во многих вопросах. Но вот так вот распоряжаться жизнью моей и моего ребенка, казалось кощунственным. Хотя реальность такова, что на его стороне и деньги, и власть. И если я не соглашусь добровольно, он сделает это насильно.

– Простите меня, – я встала, прикрывая лицо рукой – мне нужно в уборную…

– Опять тошнит?

Я лишь положительно кивнула и быстро удалилась прочь. Мне потребовалось минут двадцать, чтобы привести себя в норму и собрать эмоции в кучу, чтобы не устраивать истерики на публику. Никогда этого не любила и не использовала как рычаг воздействия. Моя заниженная самооценка сделала из меня податливого и удобного для чужого использования человека, но это еще не значит, что я ничего не чувствую и не понимаю. Скорее всего, Вольдемар Вениаминович воспринимал меня, как и все остальные – как удобную временную замену (а точнее вынужденную), которую потом можно выбросить.