Он накинул халат и увидел на зеркале шкафчика для аптечки послание, написанное красным фломастером: «Приди». Почему она так спешила? Он задумался. Если не пойдет, Эвелина сама явится. Голова зажата в тиски, сердце изношено, как старая боксерская перчатка, – в этот вечер он чувствовал себя на десять лет старше. Он бы предпочел симулировать небольшое недомогание, но Эвелина срочно вызвала бы друга, модного врача, молодого и сверхэлегантного, привыкшего к людям, умирающим от переутомления высоким жизненным уровнем. Не очень уверенный в своих диагнозах, осматривающий больных с явным страхом, он пользовался стетоскопом с возбуждением сексуально озабоченного человека, который наконец осмелился получить в порнографической лавке объект своих фантазмов. Лоран задумчиво вошел в свою комнату. Что делать? Стал переключать каналы телевидения. Увидел ностальгическую картину, как убийца Гарри упал, пронзенный пулями, на пустынном углу американской улицы. Как обычно, он пришел к концу многосерийного фильма. Он почувствовал себя лишенным человеческих прав. Любой другой, но не он, имел право на отдых, смотреть фильм. По внутреннему телефону позвонил жене:

– Эвелина? Добрый вечер, дорогая. Я дома. И больше не могу.

– Я тоже… Больше не могу. Если ты не можешь ходить, я приду.

– Я устал до невозможности, – сказал Лоран. – Не знаю, чего ты от меня хочешь, но наверняка это может подождать до завтра.

– Ты всегда устаешь до невозможности. И вчера был такой, и завтра будешь тоже. Мне надо с тобой поговорить.

– Сейчас приду, – сказал он. – Иду…

Он повесил трубку, пересек квартиру. Взял с собой стакан воды, даже не начав пить. Постучал в дверь комнаты Эвелины и сразу после слов «Входите» начал погружаться, как в воду, в приятную атмосферу жены, утонченного специалиста ароматных ванн и продуктов красоты, которыми она ублажала свою кожу.

«На необитаемом острове, привязанная к пальме, вспотевшая от страха перед бандой беснующихся пиратов, собирающихся ее насиловать, будет ли от нее, наконец, исходить запах женщины?»

– Вот, – сказал он – Твоя настойчивость ужасна. Так что же случилось такого важного?

И потом добавил:

– Добрый вечер, дорогая. Ты восхитительна.

Он выдавил комплименты, как чаевые. Часто это было полезно.

В тунике бирюзового цвета, она лежала на кровати с открытой книгой в руках. Это была спортивного вида блондинка, напоминающая своей нервной красотой гоночный автомобиль. Она внимательно посмотрела на него.

– Мы не виделись десять дней.

Стакан с водой терял свою прохладу, он мешал ему.

– Может быть, ты присядешь…

Он подошел к креслу в стиле Людовика XV и сел в него, как в кресло дантиста.

– Слушаю тебя.

– Я так часто повторяла эти трудные фразы, что теперь не могу их произнести. Я придумала красивые слова, говорила о величии и бедах супружеской жизни…

– К делу, – сказал он. – Иначе я засну на ходу.

– Одним словом, – сказала Эвелина, – я ухожу от тебя. Хочу развестись.

Он отпил глоток воды.

– Ты уходишь от меня? – спросил он. – Я правильно понял? Ты хочешь развестись?

– Как можно скорее. Хочу спасти то, что во мне еще можно спасти. Хочу возобновить свое существование с мужчиной, которого я люблю, думаю, что люблю. Между тобой и мною все кончено.

Перед этими трескучими словами он был беспомощен, как средний игрок перед Боргом. Поставил стакан на ковер возле кресла.

– Хотел бы понять, – сказал он – Почему? Что я сделал?

– Всё. Всё, что можно сделать плохого, унизительного, позорного.

– Но что эта за набор оскорблений? Остановись!

– Нет. Я дико натерпелась от тебя. От нашей пустой жизни, от твоей лжи, от моих подлостей.

– В чем твоя подлость?

– В том, что я так долго терпела твой обман. Я попыталась встретиться с тобой в Женеве. Я хотела бы все это сказать тебе по телефону. Тебя невозможно было разыскать.

Он покраснел слегка.

– Мне пришлось присутствовать на дополнительном заседании поздно вечером.

– Правда? – сказала она. – Какая трудная жизнь у тебя? Не хочу больше разделять ее с тобой. Все кончено.

Он осознал важность этого решения. Если Эвелина говорила серьезно, а вид у нее был не шуточный, о его президентстве не могло быть и речи. Ему предстояла единственная перспектива: быть подпевалой под командой какого-нибудь типа, более везучего, чем он. Без поддержки Моро его президентская кампания была невозможна.

– Спокойствие, – сказал он.

– Я не нервничаю.

– Отец твой в курсе?

– Да.

Прощайте, огромные плакаты с его улыбающимся лицом, с веселым боевым настроением.

– Не бойся, – сказала она. – Папа тебя поддержит, если будешь сотрудничать и не станешь надоедать с разводом. Как говорят наши адвокаты, с учетом нашего положения в Париже и благодаря взаимному согласию, я могла бы быть свободной в конце сентября.

– Гнусная история… – сказал он – Я должен был объявить свою кандидатуру в конце сентября.

– Объявишь, дорогой мой, – сказала она. – Объявишь. А я смываюсь из нашего роскошного рая.

С бьющимся сердцем и коротким дыханием, он почувствовал себя с облегчением. С дикими амбициями, возможно, было покончено. Обустроится. Наладит более скромный образ жизни. Ему пришла в голову мысль вернуться к Дюмулену. Он тут же ее отбросил.

– А кто счастливый избранник?

– Коннозаводчик, выводящий породу французских лошадей. Я буду жить у него в Ирландии.

– Странная леди Чаттерлей, – сказал он. – Зная тебя, представляю его себе скорее миллионером, чем конюхом.

– Ни то ни другое. Просто человек в своей шкуре. С ним я чувствую себя свободно, почти счастливой. Он не витает в идеологиях. Просто существует в приятной повседневной жизни. Не собирается спасать Францию. Любит меня. Причем не между двумя дверями…

– Ты меня убиваешь, – сказал Лоран.

Голосом, спокойным как у стюардессы, хотя она и видит горящий реактор, она объявила:

– Что касается квартиры, не беспокойся, мы тебе ее оставляем, так что в ближайшее время не предвидится изменений. Можешь продолжать жить здесь, как раньше. А если переберешься в Елисейский дворец…

– Елисейский, ты шутишь? С семейным скандалом? Твой уход – это казнь через отсечение головы. Кляк. Голова отлетает. Моя уже лежит в корзине.

– Ты слишком рано порвал с Дюмуленом, – сказала Эвелина. Ты собираешься представлять «левую либеральную» часть населения, не имея за собой ни Социалистической партии, ни даже части Партии народного объединения. Без союзника ты не победишь.

– Ты меня торпедируешь, – сказал Лоран. – Топишь корабль.

– Не думаю, – сказала она – Все остается на месте: обстановка, тесть, миф Моро за твоей спиной, папа даже покупает тебе дом графини. Он получил согласие старой дамы, еще позавчера сопротивлявшейся. Это была эпическая история. Нет больше старой дамы, некого эксплуатировать. Перед лицом папы она одна была крепче, чем любой адвокат. Этот дом будет подарком в честь развода. Этим подарком воспользуется партия.

– Ты резюмируешь сделку, – ответил Лоран. – А я думал, что ты меня любишь…

– Не смейся надо мной, – сказала она. – Вначале это было прекрасно, приятно и даже бескорыстно. Наша жизнь переменилась, когда тебе исполнилось тридцать пять лет. Великое освобождение мужчины. Обнаружив свою способность к политической жизни, испытав неудовлетворенность в большей степени, чем бальзаковская героиня, началась сексуальная гонка. Ты поимел всех или почти всех женщин.

Несколько фраз она не стала говорить. Не захотела заходить слишком далеко.

– Я покидаю наш прокатный стан роскоши.

– Ты сохраняешь роскошь, – сказал он, – и оставляешь мне прокатный стан.

– Бег до потери жизни, мне это надоело, – сказала Эвелина. – Сперва я была влюбленной женщиной, все разделяющей, потом стала соучастницей, советницей, своего рода Мени Грегуар из твоих политических пыток. Это была не сердечная переписка, а переписка стратегическая, как правильно вести интриги. Отказываюсь так продолжать до конца жизни. У меня будет жизнь с уикэндами, представь себе. Я буду жить с человеком, который меня любит, это несравнимое ни с чем счастье.