– Не менять же образ жизни из-за какого-то одного несчастного случая, – сказала она.

– Еще как придется поменять… Вас вычеркнут, сотрут резинкой и забудут…

Ей хотелось убежать. Это противостояние обратило ее в паническое состояние. Тыльной стороной ладони она вытерла нос. Заметив этот детский жест, Мюстер готов был пожалеть ее, но от этого только еще больше рассердился.

– Сколько вам лет?

– Двадцать один год.

В груди Мюстера перехватило дыхание: сказалась астма на нервной почве. Вынув из кармана пульверизатор, он направил в горло успокаивающую струю.

– Я задыхаюсь, – сказал он. – Вот что вы наделали.

– Если бы вы знали, в каком я отчаянии.

Она чуть ли не бегом бежала рядом с Мюстером и при этом продолжала:

– Я сожалею о том, что произошло. Что я еще могу сказать? Конечно, это случайно получилось. Я не заключала контракта на это заседание. Меня привлекли, чтобы я выручила… заменила одну немку, у которой случились преждевременные роды.

– Вы тоже немка? – спросил Мюстер.

– Нет. Австрийка.

– Вы знаете господина Же?

– Смутно. Я не очень интересуюсь политикой.

«Она разыгрывает невинность или же не знает даже, кого она оскорбила», – подумал Мюстер.

Они шли через конференц-зал. Слуховые устройства, эти вибромассажеры мозга, покрытые легкой пленкой пота, валялись на сиденьях. Надо было подняться по трем ступеням, ведущим к эстраде, пройти возле покинутого стола, покрытого валявшимися в беспорядке листами машинописной бумаги. Здесь пыль имела сладковатый привкус, как в кондитерской, закрытой по случаю траура.

Мюстер остановился перед небольшой дверью и постучал. Холодный голос ответил:

– Войдите.

Лиза не шевельнулась.

– Идите, – сказал Мюстер. – Вы что, не слышали? Входите! Да входите же! Теперь ваша очередь. Оправдывайтесь…

Горло у Лизы перехватило. Слегка склонив голову, она перешла через порог. Лоран Же ждал ее, стоя посреди комнаты, узкие размеры которой принуждали к молчанию. Гнев, достойный античной драмы, явно требовал иной обстановки, например величественной люстры вместо этой анемичной лампочки, бородавкой торчащей под потолком. Он разглядывал Лизу.

– Так это вы? – сказал он. – Это вы?

Она больше напоминала фарфоровую безделушку, чем наемного убийцу. Бледная, с большими миндалевидными глазами, с лицом, похожим в этот момент на маску.

– Я очень сожалею, сударь. Приношу вам свои извинения. У этого инцидента чисто техническая причина, даже тени желания навредить вам в нем не было.

Мужчина в упор ее разглядывал. Забавно, но ей нравилось, как ее разглядывают, это придавало ей особый интерес. Лоран протянул ей руку.

– Ну что ж, все равно, здравствуйте. Вы – странное явление.

Ей понравилось прикосновение руки депутата.

– Здравствуйте, сударь, – сказала она.

Он довольно долго держал ладонь Лизы в своей руке.

Жан Мюстер с беспокойством предчувствовал что-то неприятное. Он наблюдал за ними. У него были заготовлены слова, предназначенные для смягчения гнева, но у Лорана гнев куда-то пропал. Этот обычно смелый мужчина, наделенный вкусом к прекрасному, вел себя как плут перед женщиной, которую следовало завоевать. Он любил нравиться людям, как любят поесть и выпить.

– Вы больше похожи на девочку, опасающуюся наказания, чем на сердитого политического противника.

Он был из тех мужчин, которых возраст едва коснулся. Карие глаза сверкали золотистыми отблесками, лукавый взгляд и улыбка, скорее даже юношеская. Он был стройным и не таким рослым, как на сцене.

– Вы нашли, что я такой уж нудный тип?

«Этого не может быть, – подумал Мюстер. – Она ему нравится».

– Что я могу сделать, чтобы исправить мою ошибку? – спросила она.

Лоран окинул ее взглядом. Выразительные губы Лизы покорили бы любого епископа.

Жан Мюстер почти напрочь лишился голоса и смог только промолвить:

– Надо бы продолжить заседание и чтобы она принесла свои извинения.

– Господин Же, – сказала Лиза с покорностью, – вы можете проверить: я точно перевела ваши слова с самого начала. Не пропустила ни одного замечания, ни одного нюанса.

– Значит, у меня были удачные выражения! Это уже хорошо! Мне хочется вам верить. Вы из Швейцарии?

– Из Австрии. Мать моя – француженка, а отец – венгр.

Вспомнив об отце, она почувствовала такую печаль, что не могла больше говорить.

Лоран внимательно смотрел на нее. Должно быть, она принадлежала к тем женщинам, которых называют интересными. Была ли она естественно вызывающей, как часто бывают женщины, оказавшиеся в центре внимания мужчины?

– Не следует больше терять времени, – вмешался Жан Мюстер. – Советую вам немедленно продолжить заседание.

– Вы абсолютно правы, дорогой друг, – сказал ему Лоран. – Прошу у вас одну секунду. Как ваша фамилия, мадемуазель?

– Меня зовут Лиза Дрори.

Когда она произнесла свою фамилию, между ней и Лораном возникло лицо ее отца. Волнение, которое она только что попыталась скрыть, затуманило ее взор.

– Не плачьте, – сказал Лоран, смущенный. – Я бы не хотел, чтобы вы плакали из-за меня…

– Это не из-за вас, – отвечала она, и слезы на ресницах были подобны двум купальщицам, остановившимся в движении на краю трамплина.

– Господин Же, я могла бы, если хотите, сейчас же пойти в зал и объясниться. Поговорить с участниками собрания еще до вашего прихода.

– Мы пойдем вместе, так лучше.

Затем добавил неуверенно:

– Мой друг Жан Мюстер, который занимается всем, что касается меня в этой жизни, в том числе в моих перемещениях, очень рассердится, когда услышит… Но я все-таки скажу… Вы свободны, чтобы пообедать со мной, мадемуазель Дрори?

Мюстер почувствовал прилив крови.

– Но это невозможно! Сегодня вечером мы должны вернуться в Париж…

– Если бы вы были так любезны переменить дату нашего возвращения, я мог бы поужинать с мадемуазель Дрори. При условии, если она захочет. Если нет, проблема отпадает сама собой…

– Билеты взяты на сегодняшний вечер. Купить другие места на утренний рейс очень трудно, все билеты проданы. Вы хотите, чтобы я все перенес? Уже половина двенадцатого…

– Итак, мадемуазель? Ваше решение?

Приглашение ее заинтриговало. От удивления, радостно улыбаясь, она ответила:

– Сегодня утром я уже причинила вам беспокойство, боюсь разочаровать вас вечером. У меня неважное настроение, господин Же, или, точнее, у меня есть причины быть грустной. К тому же мои познания в политике ограниченны, особенно в том, что касается Франции.

– Я приглашаю вас для приятного времяпрепровождения, а не для защиты диссертации.

– Быть может, я вас и обижу… Меня интересует только власть, противоатомные проблемы, простая жизнь… Для вас это, должно быть, как китайская грамота.

– У вас сложилось плохое мнение обо мне, возможно, – сказала Лоран. – Тем более важно объясниться. Я хочу улучшить мнение обо мне.

Он повернулся к Мюстеру:

– Сделайте все возможное, чтобы изменить время нашего вылета, прошу вас. Возьмите, например, места в салоне первого класса, если ничего другого уже не осталось.

Лиза наблюдала за Лораном. Вот уже несколько минут она была уверена, что этим вечером она окажется в его объятиях. «Между ним и самоубийством», – сказала она себе.

Жан Мюстер был рассержен.

– Я попытаюсь уладить. Но ничего не обещаю.

Лоран протянул руку Лизе.

– До вечера… Вас предупредят, где мы будем ужинать. Я постараюсь быть вовремя.

Не следовало упускать эту женевскую оказию. Одной женщиной больше в его репертуаре, одним сожалением меньше о прошлом, уже давно чересчур добродетельном.

И он добавил нежным прерывистым голосом:

– Мы обменяемся нашими взглядами на мир…

– Это зависит от самолета, – повторил Жан Мюстер, глубоко раздраженный. – Ваши обмены…

– Я уверен, что все получится, – сказал Лоран. – Когда вы чего-нибудь хотите, вы всегда добиваетесь!

Лиза радовалась неожиданной победе. Таким образом, ее коллеги, уверенные, что ее исключат из группы, узнают, что Лоран Же, этот предприимчивый француз, пригласил ее на ужин. Да так скоро.