Припарковываю мамин автомобиль на стоянке торгового центра и заступаю на смену ровно в пять часов. Куратор Линси назначает мне дежурство за стойкой в боулинге. По будням здесь гораздо спокойней, чем в выходные, но сегодня детская компания отмечает день рождения, так что работы невпроворот.

Орошаю освежителем длинный ряд ботинок для боулинга на стойке, прижимая подбородок к груди и зарываясь в воротник, чтобы не вдыхать «благоухающие» ароматы, как вдруг замечаю, что кто-то постукивает по стойке, пытаясь привлечь мое внимание.

– Двенадцатый[4] размер, пожалуйста, – раздается шутливый знакомый голос, напористый и дерзкий.

Опускаю воротник и оборачиваюсь. С самодовольной ухмылкой, облокотившись на стойку, стоит Даррен и ждет моей реакции.

– А. Привет, – сдержанно улыбаюсь я и начинаю убирать ботинки на полки за моей спиной.

Он неплохой парень, мы отлично ладим, правда, порой с ним приходится трудновато. Его беспечное отношение к жизни уже не кажется мне таким прикольным, как раньше. Иногда он слишком уж заносчивый.

– Решил вернуться в город?

– А почему бы, собственно, не заехать в старый добрый Виндзор? – саркастически провозглашает он, широко ухмыляясь.

Затем наклоняется через стойку, очевидно, намереваясь, захватить мое внимание полностью, а не частично.

– К тому же захотел увидеть тебя. Подумал, надо здесь поискать.

– Да уж, где я еще могу быть!

Шутливо закатываю глаза, ставлю последнюю пару на полку и медленно оборачиваюсь к нему. Опираясь на край стойки, говорю:

– Видишь ли, я на работе, поэтому не стоило…

– Кенз, я скучаю, – тихо признается Даррен, похоже, разочарованный, что его неожиданное появление не произвело на меня большого впечатления.

Почему ему так нравится заявляться без предупреждения? Мне неловко, и я, не зная, что сказать, поправляю обувь на полке.

В начале года мы с ним встречались, и продлились наши отношения чуть больше шести месяцев. Он тоже из Колорадо, учился в девятом классе[5], младше меня, однако мне понравилась его уверенность в себе, ямочка на левой щеке и ежедневные пожелания доброго утра эсэмэсками.

Конечно, он тот еще нахал. Но со мной паинька. Родители даже разрешили мне провести выходные в его крошечной комнатке в общежитии кампуса в Форт-Коллинсе[6].

Тусоваться с Дарреном было здорово, мы много смеялись, и я отвлекалась от мыслей о Джейдене и угрызений совести. Правда, по прошествии полугода отчетливо поняла, что просто трачу время. Его влюбленности я не разделяла и вряд ли когда-либо смогла бы разделить: чувства к Хантеру продолжали жить в моем сердце. Даррен был совершенно на него не похож. И смеялся иначе. Я постоянно представляла на его месте Джейдена и в конце концов в мае решила порвать с Дарреном. Так было лучше для всех. Просто он этого пока не понял.

– Даррен, – твердо говорю, кивая на парочку посетителей, вставшую за ним в очередь, и виновато морщу лоб. – Давай в другой раз, а то люди ждут.

Его плечи опускаются, с губ сходит ухмылка, он вздыхает и отступает. Выдаю ребятам обувь, краем глаза удрученно замечаю, что Даррен дожидается в сторонке. Когда они уходят, я даже не успеваю стереть с лица дежурную улыбку, как он подскакивает и говорит с решительным запалом:

– Кенз, серьезно, я скучаю, черт побери!

Потом опускает голову и шепчет, уставившись на мои руки:

– Мы были счастливы вместе. Ты же помнишь.

Я пожимаю плечами. Да, были, но далеко не всегда. Порой он становился чересчур приставучим и навязчивым, так что в конце концов мое терпение лопнуло. Времени на него тратить больше не хотелось, сердце мое было занято, так что се ля ви.

– Даррен, мне очень жаль.

Он с тихим стоном вздыхает, проводит рукой по волосам и на шаг отступает. После кулачной драки, случившейся несколько лет назад, у него осталась легкая горбинка на носу. Раньше она казалась мне ужасно милой.

– Я не сдамся, – глухо говорит он, перегибается через стойку и, пристально глядя мне в глаза, замирает в паре сантиметров у моего лица. Затем натянуто улыбается, разворачивается и уходит.

И его упорство меня несказанно печалит…

Вечером в четверг мама осторожно стучится в мою спальню, открывает дверь, не дожидаясь ответа, и заглядывает в комнату. У нее изможденный вид, который прибавляет к ее возрасту лет десять. Она какая-то нервная: в комнату не заходит и прячется за дверью, как за щитом.

– Кензи, окажи мне услугу.

Почти полдвенадцатого ночи, я валяюсь на кровати, лежа на животе перед ноутбуком. На мне спортивные штаны и майка, волосы собраны в пучок, который небрежно свесился набок. Но догадываюсь, что для исполнения маминой просьбы мне придется сменить наряд, накраситься и напрячь все свои актерские способности.

– Видишь ли… – бормочет она, потирая висок. – Хочу попросить тебя сходить в магазин.

Ну, вот, приплыли. Так и знала, что именно за этим и постучалась. Не отправься папа на срочный вызов по ремонту сантехники, она бы не решилась меня попросить. Постыдилась бы его осуждающих взглядов. А сейчас осмелела.

– Мам… – тихо начинаю я и осекаюсь, взглядом умоляя не заставлять меня снова идти на это.

Хочу отказаться, не идти у нее на поводу… Но она моя мать, и я знаю, что у меня не хватит духа препираться.

– Кензи, пожалуйста, – умоляет она.

Ее глаза и надломленный голос пробуждают во мне чувство вины, как будто я не вправе ей отказать.

И потому не спорю, закрываю ноутбук, распускаю волосы и достаю из шкафа джинсы. Потому что не могу сказать «нет».

Мама медленно отворяет дверь нараспашку и наконец заходит в комнату. На ее раскрасневшемся лице отражается облегчение и благодарность. Она дает мне двадцать баксов, водительское удостоверение и ключи от машины. В воздухе появляется винный запах.

– Что-нибудь недорогое, – добавляет она, и от этого становится еще хуже.

Отвожу взгляд и молчу. Боюсь, если открою рот, мое разочарование превратится в агрессию, и тогда у матери неприятно искривится лицо, а в глазах появится отчаяние. Не хочу видеть ее такой. Поэтому ничего не говорю и понятия не имею, как повлиять на ситуацию.

Безмолвно начинаю одеваться, натягиваю джинсы. Мама уходит из комнаты, а потом приносит мне одну из своих блузок. Надеваю ее, сажусь за туалетный столик и начинаю рыться в косметичке. Мама в нерешительности мнется позади и наблюдает. Хоть я и молчу, она наверняка видит мое неодобрение и чувствует повисшее в спальне напряжение, тяжелое и душное. Я устала, утром надо в школу, и у меня нет ни малейшего желания размалевывать лицо и на ночь глядя ехать в магазин, чтобы купить дешевую выпивку по маминым документам.

– Я бы сама поехала, – виновато говорит она дрожащим голосом, – да мне нельзя за руль.

Собственно говоря, на этой неделе она неплохо держалась: насколько мне известно, всего лишь пара бокалов вина в понедельник. Да и вообще, все не так уж страшно. Она пьет не с утра до ночи и не каждый день. Объем выпитого зависит от настроения. Сегодня, похоже, оно не самое радужное. Мама снова исчезает, потом появляется со своим шарфом в цветочек, и я неохотно набрасываю его на шею поверх воротника пиджака. Понимаю, что выгляжу нелепо, но что поделать. Для полноты образа напяливаю шляпу. Мне нравится то, что благодаря высокому росту я выгляжу старше. Мама пять раз от души пшикает на меня духами, и я во всеоружии готова идти нарушать закон.

Мне уже несколько раз приходилось проворачивать этот номер, и лишь однажды кассир покатился со смеху и дал мне тридцать секунд, чтобы я убралась подобру-поздорову, пока он не вызвал копов. В тот магазин я больше ни ногой и с тех пор выгляжу не как уверенная в себе женщина средних лет, а как мать семейства на грани нервного срыва.