— Дело — то молодое! — выдал вдруг Дубыня.
— Да, — погрустнел Вольха, — вы кушайте, мы, пока вас ждали, наелись.
Ребята ушли в предбанник, а мы присели к столу. Еда, конечно, не та, что на Станции, зато простая, натуральная, да с квасом!
Пока мы насыщались, вышли распаренные Вольха с Дубыней. Тоже подсели к нам. Катя вдруг насторожилась, как охотничий пёс, даже носом повела. Потом вздохнула и успокоилась, налив себе ещё одну кружку квасу.
Ребята с удовольствием разглядывали нас, в основном, Катю. Думаю, так здесь девушки так не одеваются. Хотя, в бане всё возможно.
Наевшись, мы примерили одежду. Холщовые рубашка и штаны нам были немного великоваты, как и меховые штаны с курткой, но ничего, подогнали, утянули ремнями. В довершение нас снабдили лисьими малахаями. Сапоги типа унт из собачьей шкуры, портянки к ним. Вот мы и готовы к зиме!
Я помог накрутить портянку на маленькую Катину ножку. Мою работу тут же забраковал Вольха, перемотал портянки, показал, как надо, Дубыня тут же показал, конечно, на Катиной ножке, как мотает портянки он. Разгоревшийся спор погасила Катя, показав, как она сама научилась.
Смеясь, мы дошли до флигеля, куда нас проводила уже целая толпа молодых, здоровых парней.
Катя была счастлива. Когда зашли в отведённую нам светлицу, мы сбросили всю местную одежду, оставшись в привычной для нас, лёгкой, поскольку натоплено было от души, постарались для Катеньки!
Катенька обняла меня, прижалась, целуя меня в губы:
— Тоник, ты не представляешь, как я соскучилась!..
Как я счастлив! Я крепко держу любимую в руках, Катя склонила голову мне на плечо, я боюсь лишний раз вздохнуть, поглаживая её чистые волосы, шелковистые, лёгкие.
Катя поднимает голову, смотрит мне в лицо, нежно улыбается, и мы перемещаемся на кровать, где продолжаем ласкать друг друга, пока не кончается терпение.
После бурных ласк, лежим, смотрим, друг на друга, не в силах оторваться, снова обнимаемся, целуемся…
Утром слышим деликатный стук в дверь, со стороны терема. В нашу светлицу есть ещё отдельный вход, с сенями. Я быстро натягиваю шорты и выглядываю. Ого! Сам Микула!
— Вставайте, пора завтракать! Вы уж извините, коли прибыли в воинское подразделение тайно, желая быть неузнанными, буду при всех считать вас своими дружинниками, а здесь будете завтракать со мной. Умыться можно вот в этой каморке.
Умыться, это хорошо, подумал я, нам бы ещё кое-что разузнать, но как-то неудобно спросить.
Наверно, всё было написано на моём взволнованном лице, потому что Микула засмеялся, и рассказал, что, как, и где.
Разумеется, женских отделений здесь не было, зато была личная будочка начальника заставы.
Это уже было для нас неслыханным удобством.
На завтрак была натуральная овсянка, ржаной хлеб, молоко…
— Молоко, откуда? — удивился я. Микула усмехнулся:
— Молоко для Лады, отпросились двое, взяли ваших лошадей, сбегали в деревню.
— Я слышал, далеко до деревни?!
— Далеко! Боюсь, будут у нас проблемы из-за Лады, если парни, как наскипидаренные, бегают для неё за молоком за двадцать поприщ! — А я подумал, что парни не только за молоком туда рванули.
— Тоник, будешь? — Катя протянула мне кувшин. Я попробовал. Молоко густое, почти сливки! Надо бы образец захватить для нашей кухни.
— Надо же! — удивлённо сказал я, — Не помню, когда такое пил!
— Тоник! — засмеялась Катя, — ты опять будешь рассказывать сказки?
Я замолчал, вспоминая, где пил настоящее молоко. В прошлой жизни? Она была, или приснилась?
— Почему Тоник? — спросил Микула, — Ты же Ратибор? Имена себе какие-то выдумали, басурманские.
— Ладно. Наелись? Выходите на площадку, посмотрю, на что вы способны. А не то, отправлю к батюшке с матушкой, пусть вправляют вам мозги сами. Вот что мне будет, когда узнают, что я вас приютил? Выгонят из гридней!
— Вы нас не узнали! — пискнула Катя.
— Не узнаешь вас, как же, — буркнул Микула, — с другой стороны, мне некого вам дать в сопровождение, иначе совсем оголю засеку. И так силы невеликие, поганые совсем обнаглели, хотят пограбить сёла. Да только князю не объяснишь! А ещё две пары рук, ой как нужны!
— Долго мы не сможем, неделю, другую…
— Тоник говорит, седмицу, — поправила меня Катя.
— Ладно, — махнул рукой Микула, — называйте себя, как хотите, я буду, как знаю. Лада, осторожнее с парнями. Они тут все голодные, смотрят на Ратибора, как на собаку на сене: и сам не ам, и другим не дам!
— Почему «не ам»? — удивился я.
— Если бы вас венчали, мы бы знали. Значит, бережёшь невесту. Смотри, уведут! Не посмотрят, что княжна!
Во, влипли! — подумал я, поднимаясь из-за стола, и благодаря за угощение.
Мы с Катей переоделись в скафандры, надели поверх штаны и куртки. Подумав, малахаи надевать не стали, обойдёмся подшлемниками. Критически осмотрев друг друга, вышли из горницы.
На тренировочном поле собрались все, свободные от дежурства и нарядов. Всего шесть человек, не считая нас. Да, гарнизон невелик. Как только с таким числом сдерживают противника?
Всего на заставе жило двадцать пять человек. Сейчас будет двадцать семь.
— Снимайте своё оружие, — обратился к нам Микула, — вот деревянные мечи, подбирайте себе по руке, проверю, на что вы способны.
Отстегнув свою саблю, я подошёл к стойке, примерился к мечам. Ага, вот этот, в меру длинный, примерно в полторы руки мне, неплохо сбалансированный шишкой на рукояти, с простой гардой.
Я взмахнул пару раз. Тяжелее, конечно, чем сабля, но я уже не тот Тоник, в тело которого попал сюда, тогда меня можно было соплёй перешибить, да и маскироваться надо было, наверняка показался окружающим дебилом. Сейчас тоже, наверно, выгляжу не лучшим образом. Особенно, когда дело касается Кати. Тут я телок телком.
Микула тоже взял деревянный меч, встал напротив меня. Я знал, что взрослые обычно надеются на свою силу, выносливость, напор. Мне, с моим весом, не стоит им противостоять в открытом бою, мои сильные стороны — хитрость, наглость, скорость и вёрткость. Меня тренировали специалисты, намного опередившие эти времена, искусство фехтования вобрало в себя тысячи новых приёмов, так что я надеялся не оплошать.
Мы проверили друг друга на реакцию, потом Микула постарался выбить у меня меч, так сказать, поставить детский мат. Однако на том месте уже не было ни меча, ни меня. Тем не менее, мой выпад из-под мышки, Микула отбил! Я развернулся, убрав левую руку за спину, приподнял меч, слегка выше пояса. Микула начал осторожно постукивать по моему мечу. Выпад! Я ухожу с линии атаки, бью в открывшийся бок… Мимо! Однако! Зря я плохо думал о быстроте реакции десятника!
Впрочем, почему я думаю о нём, как о старике?! Ему и сорока нет!
А тебе-то сколько? — улыбаюсь я, — когда шестнадцать будет? Надо у Кати спросить, когда у неё день… гм! День чего? Я улыбаюсь счастливо, вспомнив о Кате, уходя от молниеносных и мощных ударов Микулы, иногда отводя его меч своим.
— Что лыбишься? — сердится Микула, — Думаешь, не достану?
— Может, и достанете, — улыбнулся я, — О любимой мечтаю…
— Ах ты… — меч Микулы размазался в облако, оттуда иногда вылетали деревянные молнии, мне сразу стало не до любимой, я сосредоточился на противнике, гадая, когда тот устанет. Совать в пропеллер меч, значит проиграть. Я кружил по полю, изредка отводя меч Микулы, потом увидел, что темп атак стал уменьшаться, тогда сделал несколько быстрых уколов, встреченных, однако, прямым отбивом.
Проверил, насколько крепка кисть у Микулы, произведя круговой захват его меча. Чуть сам не лишился оружия! Силён Микула! Пришлось пойти на хитрость: сделав вид, что поскользнулся, открылся, вроде, сейчас упаду и обопрусь на руку. Микула купился! Быстрый бросок, левой рукой отвожу его запястье, правой достаю бок Микулы. Вскользь, но этого достаточно.
Микула останавливает бой, дышит не запалено, но тяжело.
— Молодец! — выносит он вердикт, — Как наша Лада? — оборачивается он к своим дружинникам.
