Как будто выгнулась,
К ливню жёлтому
Прислонившись
Воспалённой,
Горячей кожею…
Зашипел песок вековой…
Зашатался,
Как конь стреноженный,
И упал
Летний зной.
У Азова
Стылый ветер ползёт от лимана,
Где казанка, присев на корму,
Тянет к берегу сеть аламана,
Тарахтя про безрыбье и тьму.
Грустный вечер идёт по причалу
В брезентовке на крупных плечах,
По песку, как по стылому чалу,
Мимо солью поросших корчаг,
Мимо ржавых, погибших посудин,
По морскому погибшему дну…
И никто за разбой не подсуден,
Только треск про гуманность одну!
Пожелание в пустыне
Развалины храма и желтая грусть
Немых и загадочных тысячелетий…
В зрачки, как вместилища вечности, пусть
Войдет новый мир миллионом соцветий!
И там, где песок раскаленный и пыль
Лежат, как останки минувшего века,
До неба поднимется новая быль,
До неба – земные дела человека!
Пусть хлынет из скважин живая вода!
И травы взойдут над пустыней бесплодной,
И строгий потомок уже никогда
Не вспомнит о ней, как о самой голодной!
В год дракона на кишиневском рынке
Все еще с протянутой ладонью
Ходят по базару попрошайки.
И, молясь, как богу, беззаконью, -
Спекулянтов и воришек шайки.
Кишинев клоакою базара
Потягаться может и с Востоком:
Вот потомок вещего хазара,
Честь забыв, торгует кислым соком…
Кровь сочится из коровьей туши.
Рубит ее дальний внук Малюты.
И дерет безвкусицею уши
«Звукозапись» с жаждой инвалюты…
А ряды, ряды полны товара.
Море разношерстного народа.
Говор тысяч, слитый в шум базара,
Запах леса, поля, огорода.
Все здесь, как в одном котле огромном,
В месиво замешано июнем….
Разогреем страсти на скоромном,
Заглянем в бумажники и плюнем.
Дорого! С протянутой ладонью
Жить, как видно, проще попрошайкам.
И молиться легче беззаконью
Воровским и спекулянтским шайкам,
Чем служить Отечеству, закону,
Жить, как прочим, – на одну зарплату,
Посылая жалобы Дракону -
В год его счастливый – супостату.
Столице мимоходом
Скорый поезд промчит мимо станции,
Жарким ветром и дымом обдаст,
Но со мной не нарушит дистанции,
Не возьмет, захолустью отдаст.
Не ропщу, дни промчались столичные,
Праздник сердца стихает в груди,
Но, прости, это все слишком личное,
Коммунальная жизнь впереди.
А вокруг – пустота захолустная,
Вянут дни, как листва на песке,
Вот такая история грустная -
После губ на горячем соске,
После гула сердечного праздника,
После жгучего тока в крови…
Ты прости своего «безобразника»,
Я примчусь, но всерьез позови!
Легенда и предположение
Седую бороду тумана
Огладил ветер, как рукой
Купец, отстав от каравана,
С тревожной думой над рекой:
Как перейти, и что с товаром?…
Не утонуть бы невзначай…
Река всходила легким паром,
Как будто в ней – горячий чай…
Эх, будь что будет, раздеваюсь! -
Решил рискнуть собой купец,
Снял шаровары, отдуваясь,
И вдруг услышал: «Вот глупец!..
Смотри, когда в спасенье веришь,
И по воде сухим пройдешь,
А нет – то глубь до дна промеришь
И мокрым брода не найдешь!..»
Шел по реке купцу навстречу
Христос… рассеялся туман,
И пал купец без дара речи,
Не веря в зрительный обман.
Ты не Христос, а наважденье! -
Оторопев, решил купец, -
Не знал подобных с дня рожденья…
– Но вот узнал, молись, глупец!
– Чур, чур меня! Уйди нечистый!… -
Погнал, ругаясь, фарисей.
Но вдруг лучистый и плечистый
Над ним заплакал Моисей:
– О, смертные, мой труд напрасен!
В вас даже в бога веры нет.
И путь ваш жалок и ужасен!…
– Прости! – вскричал купец в ответ.
Но, видно, не было прощенья -
Ум потерявшему купцу….
И нам не будет возвращенья
В дом к оскорбленному Отцу.
Знакомому
Ну что тебе до нашей сельской прозы,
Когда вдыхая нежный аромат,
Блаженствуешь под звуки ариозы
В Большом!.. А здесь сплошной навоз и мат,
Сплошная грязь убогих закоулков,
Сплошная тьма непросвещенных душ
И душный хмель горбатых закоулков,
А царь музыки – барабанный туш.
На свадьбах, днях рождений, похоронах
Он бухает в мирскую тишину,
И криком откликается в воронах,
Взрывающих тревогой вышину.
Он в душу бьет, и кажется, что скоро
Уставшая от буханья душа
Не выдержит и рухнет, как опора,
В глазах живые искорки туша….
О, господи, как много в мире шума!
Как мало в нем просветов и ума!
А ты мне пишешь о проблемах ГУМа,
О том, что в дефиците бастурма…
1986 год
В Рени
Захолустный, пограничный,
Пыльный, крохотный Рени,
Поубавь апломб столичный,
Душу чем-нибудь плени!
Голубой водой Дуная
Иль кагульскою волной,
Что под солнцем, как Даная,
Светит нежной белизной.
На нее из-за Дуная
Ворог щурился не раз.
И потом, ногой пиная,
Вышибал слезу из глаз,
Проносился ураганом
По пустынному Рени
С палашом и ятаганом,
Слыша – «Боже, сохрани!»…
Но хранил не бог, а воин,
Царь войны – простой солдат.
Вечной славы удостоен
В мир ренийский ратный вклад.
Обелиск и крест у храма -
Молчаливая печаль,
Букв старинных диаграмма…
К ним зрачками глаз причаль!..
Колокольней безъязыкой
Растревожь, напомни мне
Как под пули шли с музыкой
Россияне по войне!
Как суворовцы лихие,
Не вкусившие Данай,
Вспоминали жен в стихие,
Отправляясь за Дунай…
Вспоминали и тонули,
Отдавали кровь волнам.
И сейчас не потому ли
У Дуная зябко нам?
Дует ветер на рассвете,
В душу веет холодок -
В металлическом корсете
Пограничный городок.
Синь Дуная за забором?
Слава русская на дне?
Или все мы под запором
В несвободном нашем дне?
Мы – потомки тех дунайцев,
Кровь проливших за Дунай,
Получили дар данайцев
И насмешки от Данай? –
От недавних жалких узниц,
Так просивших им помочь -
Придунайских стран – союзниц -
Полюбовниц лишь на ночь?
Слышу я из-за забора:
«Вы, Ванюши, дурачки!
Не Россия, а умора!..» -
Страхом вывела зрачки.
Страх колючий у Дуная
На священном берегу,
Словно нечисть водяная
Поднялась, но… – ни гу-гу!
О политике – ни слова.
Из молчания – забор…
Говоришь, что нет улова?
Но зато и друг – не вор,
Он свободно за забором
Ловит сельдь и сазана,
Нет, не рыба под запором,
Под запором вся страна.
Под запором наше право,
Честь и русская душа.
И на дне дунайском – слава…
И в кармане – ни гроша.
А когда – то пограничный,
Пыльный, крохотный Рени
Поставлял в дворец столичный
Рыбы – боже сохрани!
Сам был сыт, кормил Одессу,
И любил иных Данай,
Не всерьез, для «антиресу»,
Лил шампанское в Дунай!..
А сегодня по Дунаю
Приплывают чех и шваб,
Чтоб за шмотки взять Данаю,
За валюту – русских баб!
Эх, проснулся бы Суворов!
Вот бы врезал сгоряча
Тем, кто все извел без воров,
Над страною хохоча…
Сам себе воздвиг осаду.
А богатства – за забор…
Сердцем чувствую досаду
От морей до гордых гор.
