— Это хорошо, — сказал Грен. — А то я чувствую себя довольно неуверенно в новом качестве. Грен Старший и тот, второй — они давно живут в доме-у-дороги?
— Старший — одиннадцатый год, — ответил Йодзу. — Средний — шестой. У Среднего забавно: они со своей Тами создали менаж-а-труа с одним дорожным навигатором. Так и живут. Растят дочь.
Грен почувствовал, как сжалась Туу-Тикки. Вопросительно посмотрел на нее. Туу-Тикки побледнела и кусала губы. Кажется, что-то из сказанного Котом потрясло ее до глубины души.
— Опять Клеа, — встрял Доминик. Чувствовал он себя всё более странно: хотелось активных действий, секса, закричать, съесть чего-нибудь сладкого, упасть и заснуть, и блонди пытался понять, как все эти желания помещаются в нём одном. — Что это за… место? Оно тоже связано магией?
— Это восстановленный магией Первого Дома Хаоса постапокалиптический мир. Мир свободных, не ограниченных естественным отбором мутаций. Сефирот с товарищами и созданной ими цивилизацией разумных негуманоидов ушли туда с Гайи — это тоже был мир Чаши. Обустроились, живут. Сефирот и его товарищи — маги. Но работает с ними генетик-блонди. Разрабатывает голосовой аппарат для неговорящих разумных, — объяснил Йодзу. — Ты как, обучался каким-нибудь боевым искусствам? Хочешь, пойдем поспаррингуемся?
— Зачем? — изумился Доминик.
— Сбросишь напряжение, — ухмыльнулся Йодзу.
— В спарринге? — не поверил блонди. — Ни разу не получалось. Нет, я не хочу. Кодзу, — Доминик повернулся к рыжему, — тебе сильно интересно? Я хочу… — блонди на мгновение запнулся, — пойдём наверх?
Кодзу улыбнулся. Перегнулся через подлокотник кресла, поцеловал Доминика в губы и, схватив за руку, потащил в гостевую спальню.
Туу-Тикки проводила их взглядом. Посмотрела, как духи прибирают на столе. И спросила:
— Йодзу. Мы с Греном точно стерильны?
— Абсолютно, — кивнул Йодзу. — Извини. Это непререкаемое условие леди Наари.
— Ничего, — ответила Туу-Тикки. — Ничего…
Она быстро вытерла слезу, поднялась и ушла к себе.
========== 12 ==========
Когда Грен вошел в спальню Туу-Тикки, предварительно постучав и не дождавшись ответа, она лежала на кровати, свернувшись клубочком и обняв подушку, спиной к двери. Она плакала. Грену не надо было видеть ее лицо, чтобы почувствовать это. Глубокое, давнее горе просто затопило комнату.
Грен сел на кровать рядом с Туу-Тикки, убрал волосы с ее лица. Подушка была мокра от слез. Туу-Тикки всхлипнула и спряталась в нее.
— Что с тобой стряслось? — тихо спросил Грен. — Ты же знала…
Она попыталась справиться с собой, и голос звучал почти ровно:
— Я знала. Но это все равно так больно…
Грен лег, примостившись рядом с ней, и обнял. Попросил:
— Расскажи мне.
— Это…
— Расскажи, — настойчиво повторил он.
Туу-Тикки вытерла лицо подушкой и отбросила ее за спину. Подвинулась, чтобы дать Грену место. А когда он прижал ее к себе, уткнулась лбом в его плечо и начала рассказывать, тихо и ровно — так звучит голос человека, сдерживающего рыдания:
— Мне когда-то поставили диагноз: бесплодие. Я жила с ним, ничего. А потом случайно забеременела. Приняла посткоитальный контрацептив на всякий случай, но он не сработал. Ни токсикоза, ни прибавки веса, ничего… Ребенок уже толкаться начал, я и верила, и не верила. Сходила к врачу — и правда, восемнадцать недель. А на двадцать третьей ребенок перестал двигаться. Замершая беременность. Меня не сразу положили в больницу. И я заметила не сразу, я в отпуске была за городом. Потеряла время. Стимулировали искусственные роды. Началось кровотечение, знаешь, бывают такие в родах, когда вся кровь из тела уходит за полчаса. Ребенок… — она всхлипнула, и Грен прижал ее к себе еще крепче, — …ребенок родился мертвым. Девочка. А мне удалили матку. И все, с концами. Такая пустота… Я свалилась в депрессию после этого, Грен. И так и не выкарабкалась. И вот — у моих сестер есть дети, дочери. А у меня нет и уже никогда не будет, понимаешь? И я все думаю — может, это я во всем виновата? Этот чертов постинор, и то, что я пришла к врачу слишком поздно, и…
— Тс-с-с… — прошептал Грен. — Ты ни в чем не виновата. Это просто ужасная, кошмарная случайность.
— Откуда ты знаешь? Я…
Грен поцеловал ее в пахнущие травами волосы.
— У моей матери из девяти беременностей две были замершие. Три закончились рождением мертвых детей. Еще два раза она делала аборт, потому что у эмбрионов были несовместимые с жизнью мутации. Ты не виновата. Никто не виноват. Только судьба.
Туу-Тикки зарыдала еще горше. Грен обнимал ее, шептал что-то успокаивающее, вдыхал запахи слез, духов, табака, под которыми крылся собственный запах Туу-Тикки. Обычно он вызывал в Грене желание, но сейчас не было ничего, кроме стремления утешить и защитить.
Сам Грен о собственных детях практически не думал. Что на Марсе, что в прочей субСолнечной с деторождением были большие проблемы: не защищенное теплым, непроницаемым для космического излучения одеялом земной атмосферы, человечество размножалось плохо. На тысячу беременностей приходилось примерно сто рождений здоровых детей. История его матери не была чем-то странным или выбивающимся из общего ряда — она была типичной. То, что сам Грен родился живым и здоровым, было скорее чудом, чем закономерностью. Подвергать свою возможную женщину выматывающим беременностям в надежде получить здорового ребенка Грен, как и многие его ровесники, не стремился. А потом и сама тема стала неактуальна.
И вот — Туу-Тикки, потерявшая ребенка на безопасной, защищающей Земле. Горе и трагедия. Личная, но от этого только более острая. Грен не знал, сколько лет назад это произошло. Да и неважно. Туу-Тикки до сих пор больно. И своих детей у нее больше никогда не будет. А она, наверное, думала, как будет носить дочку на руках, кормить грудью, купать, наблюдать первые шаги, слушать первые песенки, читать сказки, петь колыбельные… Но этого уже не случится.
Грену самому было больно оттого, что он ничем не может помочь. В миг трагедии его не было рядом с ней. И, наверное, отца ребенка тоже не было — она же сказала, что сначала не собиралась ребенка оставлять. Значит, это был кто-то случайный. И плачет она сейчас не о том, что хочет детей, — во внезапном прозрении понял Грен. Это слезы о несбывшемся, неутихшая боль потери.
Уже погружаясь в дремоту рядом с успокаивающейся Туу-Тикки, Грен тихо улыбнулся тому, что она не прогнала его, а позволила разделить свое горе.
«Гости, гости, во дворе гости!» — голоса духов разбудили Грена бережно и вкрадчиво. Пока Грен и Туу-Тикки спали, духи укрыли их покрывалом, занавесили окна и даже стерли со щек Туу-Тикки поплывшую от слез косметику. Только слипшиеся ресницы торчали горестными стрелочками.
Грен поцеловал Туу-Тикки, доверчиво прижавшуюся к нему во сне, в щеку, и осторожно выбрался из-под покрывала. Оправил на себе одежду, пригладил измявшиеся брюки — он так и не привык носить дома джинсы — и сбежал вниз.
В гостиной было пусто. Ни гостей, ни Йодзу, ни признаков того, что они здесь были. Грен выглянул наружу.
…Из-за информационной перегрузки система резко ограничила сенсорные каналы, и Князь несколько минут не мог сказать, действительно он оказался в реальном мире или это нейронный глюк. Потом Вьюн заскулил и прижался к бедру, кобель был горячий и трясся, такого поведения Князь за псом не помнил. Алекс подался назад, почувствовал спиной и задницей что-то твёрдое. В спину словно направили поток тёплого воздуха. «Иди, там безопасно. Иди». Князь понял, что это он слышит уже какое-то время. Логические модули протестующе зависли.
Алекс сделал пару шагов вперёд, Вьюн так и жался к ноге. Мужчина положил руку собаке на холку, потрепал по шерсти. «Всё хорошо, мальчик. Всё хорошо». Князь с усилием отспорил у системы десять процентов мощностей на оценку ситуации. И стал хотя бы что-то видеть. Он находился во дворе незнакомого дома, у него на глазах дверь проткрылась, на пороге показался мужчина со странным типом лица. Вьюн опять заскулил.
