— Поэтому, — коротко ответил Лерой, не желая вдаваться в подробности.
Оуэн взял его за руку.
— Тут тебе будет хорошо, — пообещал он. — Мама и папа никого никогда не бьют, даже не ругаются. Я когда только начал тут жить, увидел бокалы, ну, которые в кухне над столом, взял вилку и начал на них играть. Они так красиво звенят! Играл, играл — и разбил два. Так перепугался! Думал, меня побьют и выгонят, дорогие же бокалы. Разревелся, и еще стекло везде. Стою на стуле и реву. Мама пришла, велела духам убрать битое стекло, обняла меня и сказала, что все это ерунда и что бокалы она новые купит. Ну и купила. А папа купил мне бонги, чтобы если мне хочется стучать, я стучал по ним.
— Моя мама бы ругалась, — признался Лерой. — А Кэри — это ее муж — дал бы мне подзатыльник и велел бы убирать все самому. Он всегда ругался, если я или Пол били посуду.
— Пол — это кто?
— Мой сводный брат.
— Сводный — это как?
— Ну, это когда мама общая, а отцы разные.
— А я про своего отца ничего не знаю, — вздохнул Оуэн. — Мама знала, но у нее-то уже не спросишь. А ты про своего отца знаешь?
— Да. Он воевал на Титане и погиб.
— Титан — это мир такой?
Лерой улыбнулся.
— Титан — это спутник Сатурна, — объяснил он. — Вот там, откуда ты, какой год был?
— Вроде пятьдесят шестой, — Оуэн поскреб в затылке.
— Какого века?
— Двадцатого.
— Ясно. А у нас — две тысячи семьдесят пятый. И я с Марса, а не с Земли.
— Ух ты! — восхитился Оуэн. — Папа тоже с Марса, он рассказывал. Только это все равно тайна, потому что никто не поверит. Тут даже на Луну не летают. Летали когда-то, а потом перестали. Мама говорит, что экспедицию на Марс сколько лет собираются отправить, и все никак.
Они шли по тропинке, не особенно глядя, куда. Лерой оглянулся. Дом остался далеко позади. Медная крыша сверкала на солнце.
— Пойдем обратно, — предложил он. — Уже, наверное, обедать пора.
Оуэн тоже оглянулся.
— А, тут рядом, — отмахнулся он. — Когда будет пора, мама духа пришлет. А если ты хочешь в туалет, пописать и в траву можно. Давай кто дальше!
========== 5 ==========
Благословением Гуаньинь матушка Бию нашла дорогу в святилище Господина Горных Дорог. Сама она, да с умирающим пупи ни за что не прошла бы по горным карнизам под безжалостным дыханием весенних ветров. Господин Горных Дорог выслушал уставшую женщину, не перебивая, а потом просто взмахнул рукой и сказал: «Ступай. Там помогут». Матушка Бию растормошила замершего грязной грудой снежного барса и повела, куда показали. Пупи не сопротивлялся, ему было безразлично, где умирать.
Мир вздрогнул, и тёплый ветер нежно огладил морщинистое лицо матушки Бию, принёс незнакомые ароматы. Женщина невольно улыбнулась, прошептала благодарность бодхисатве Гуаньинь. Место, в которое их отправил Господин Горных Дорог, дышало покоем. Под ногами шуршали гладкие цветные камушки, вокруг всё цвело, а таких домов матушка Бию никогда не видела.
Женщина подвела барса к крыльцу, отпустила запавшие бока и поднялась на ступени постучать в дверь.
— В дверь стучат! — вскинулся Оуэн. — Мама, мне открыть?
— Я сама, — ответила Туу-Тикки и подошла к двери.
На крыльце стояла старая китаянка в, кажется, аутентичном наряде, а возле нее на подкашивающихся лапах, грязный и встрепанный, повесил голову большущий, больше Эшу, снежный барс.
— Входите, — сказала Туу-Тикки. Обернулась в дом и добавила: — Мальчики, идите к себе.
Лерой тут же послушался, хотя ему было любопытно. А Оуэн просто поднялся до середины лестницы и сел там, подглядывая сквозь балясины.
Матушка Бию повела пупи в дом, зверь, кажется, даже не заметил, что они перешли из мира в мир.
— Нам нужна помощь, миленькая, — сказала матушка Бию хозяйке дома. — Пупи долго держали в ловушке. Он теперь умереть хочет. А ему не к чему умирать. Ему жить бы.
Туу-Тикки ободряюще коснулась головы барса. Тот даже ухом не шевельнул.
Духи по команде принесли все тот же драный матрац, застелили его пледом, принесли таз с водой.
— Идем, мой хороший, — позвала Туу-Тикки. — Вот место, чтобы полежать, вот вода. А вам, наверное, чаю надо и поесть. Я Туу-Тикки.
Лерой, приоткрыв рот, смотрел, как в дом вошел огромный грязный кот.
— Это что, тоже гости? — спросил он у Оуэна.
— Ага, — кивнул тот. — Еще один котик — круто!
— Он ни на кого не кинется? — с опаской поинтересовался Лерой.
— Неа, — с уверенностью, которой не ощущал, заявил Оуэн.
До сих пор всех «котиков» в доме был Эшу, а Эшу был разумен. Был ли разумен этот зверь, понять было невозможно.
Барс рухнул на матрас и закрыл глаза. Матушка Бию огляделась. Заметила на лестнице мальчиков, улыбнулась им. Тут было куда теплее, чем в горах, под горным плащом становилось жарко.
— Я переночую тут, миленькая? — спросила матушка Бию. — Пупи покормить надо, скоблёным мясом. У него зубы сточены, жевать не сможет. И детям пока лучше не подходить к нему.
— Конечно, — улыбнулась Туу-Тикки. — Присаживайтесь, я сейчас обо все распоряжусь.
Туу-Тикки ушла заваривать чай и приказывать духам сделать смесь из фарша, яиц и сливок для барса.
— Мы так и не будем понимать, о чем она говорит? — спросил Лерой.
Оуэн только вздохнул и развел руками.
— Я никогда гостей не понимаю, — признался он. — А мама и папа понимают как-то. Магия. Нам не положено. Как ты думаешь, если мы в гостиную спустимся…
— Туу-Тикки велела нам уйти к себе, — твердо сказал Лерой, встал и потянул Оуэна за локоть. — Идем, поиграем в железную дорогу.
Туу-Тикки вернулась в гостиную, неся поднос, а на подносе — чашки, чайничек с зеленым чаем, сухофрукты и маленькие рисовые печенья. Духи тем временем принесли еду для барса и поставили прямо перед его носом. Исцарапанные пересохшие ноздри дрогнули.
Матушка Бию распустила завязки горного плаща, размотала шарф и сняла всё это. Бережно пристроила на вешалку у дверей. Без тяжёлой одежды она выглядела сухонькой и маленькой, лёгкой. Как ей удалось дотащить зверя таких размеров, было непонятно.
Барс приоткрыл глаза и долго смотрел на стоящую перед ним миску. Кажется, он не верил тому, что видел. Потом с трудом перекатился на живот, ткнулся носом в фарш. Облизал нос. Еда была настоящей. Зверь лизнул фарш раз, другой. Распробовал еду и зачавкал, на всякий случай предупреждающе ворча.
Матушка Бию смотрела на него с умилением.
— Пупи живучие, — похвалила старая женщина. — Выкарабкается, я думаю.
— Давно он не ел? — спросила Туу-Тикки. — Если давно, то сразу помногу ему нельзя.
— Я не знаю, — развела руками матушка Бию. — Он не отвечает на вопросы. Сказал только, что просит милости скорой смерти у бодхисатвы Гуаньинь. А бодхисатва отправил нас сюда. Однако у него шерсть стёрта на шее и лапах. Когти стёрты и слоятся. Он не видит на снегу. Шкура вся в проплешинах. Может его и кормили, только мало и плохо.
Барс вылизал пустую миску, полакал воды и со вздохом растянулся на матрасе. Рёбра у него приподнялись там, где был желудок.
— Откормим, подлечим и вычистим, — пообещала Туу-Тикки. — С ним все будет хорошо. Да и вам бы не помешало отдохнуть — такая дорога… У него есть другая форма?
— Тень у него есть, значит есть и другая форма, — матушка Бию доела последнее печенье, сложила руки на животе. — У нас люди почитай что и не живут, просто звери — да. А так больше оборотни. Только пупи в наших местах давно не видели. Давно. Я глазам сперва не поверила, думала, это горный дух так шутит.
— Я велю, чтобы его кормили понемногу каждые два часа, — сказала Туу-Тикки. — И запрещу мальчикам подходить к нему. Чем ему еще можно будет помочь? И как его зовут, вы знаете?
— Не знаю, миленькая. Ох, я сама-то не назвалась, — женщина покачала головой. — Матушка Бию меня зовут. Надо ему будет когти подстричь. Если даст. Поговорить с ним. Пупи не любят жить в клетках. Я ничего не знаю про него.
