Здесь и правда было странно. Все было странным — и дом, и его хозяева, которые даже не трудились походить на людей. А говорили, что это Сан-Франциско. С каких это пор в Сан-Франциско живут такие существа?

А еще они сказали Стиву, что сейчас две тысячи пятьдесят пятый год. И этого он не понимал вовсе.

Баки с наслаждением отлил. Впервые за много-много лет у него не было ощущения, что он мочится битым стеклом, а в моче не оказалось сгустков крови. Криокамера наградила его циститом — какой-то суперустойчивый к антибиотикам штамм бактерий, который не брало ничего. Дискомфорт и боль не были значимы для Баки целых семьдесят лет, пока он был не Джеймсом Барнсом, а Зимним Солдатом. Но этот гребаный цистит изводил его все два года, пока Баки жил, скрывшись и от ГИДРы, и от Стива. Черт, его даже ципрофлоксацин не брал! Снова улечься в криокамеру было облегчением.

Барнс спустил воду и оглядел ванную. Здоровенная. Комнатушка, которую Баки снимал, когда съехал от родителей, была меньше. Навороченная душевая кабина, белая и стальная, от которой мороз продирал по коже. И деревянная ванна. Очень странная. Баки отыскал пробку — зеленый пластиковый круг, цепочка и прикрепленный к ней пластиковый «Титаник», включил воду, чтобы набрать ванну. Пользоваться душевой кабиной по доброй воле он не собирался.

Пока вода набиралась, Баки обошел ванную комнату, заглянул во все шкафчики и ящички, понюхал все флаконы и баночки. Обнаружил одноразовую бритву с семью лезвиями и влажной полоской, баллон пены для бритья и принялся бриться, стоя перед ярко освещенным зеркалом. Бритва легко снимала щетину, и это было приятно — бриться самому. Хотя, конечно, последние два года он тоже брился сам — когда вспоминал об этом.

Последние два года… Баки добрился — с этой современной бритвой дело оказалось быстрым, как раз набралась полная ванна. Залез в горячую воду и погрузился туда по самый нос. Ванна была достаточно длинной.

Последние два года Баки собирал себя по частям. Самые простые вещи приходилось записывать, вешать напоминалки на зеркало в ванной: о чистке зубов, о бритье, о том, что надо мыться и менять одежду. Зимний Солдат так и норовил просочиться, и часто Баки обнаруживал себя в странных местах, делающим странные вещи. Он не доверял никому, и себе в первую очередь. Выучка ГИДРы то и дело давала о себе знать. Иногда это было полезно, но чаще пугало.

И вот сейчас, устроив ревизию собственных воспоминаний, Баки внезапно понял, что он в порядке. Он помнил все: детство, юность, войну, падение с поезда. Помнил, как из него создавали Зимнего Солдата. Как раз за разом слетало программирование, а гидровцы изобретали все новые и новые способы. Он помнил, как его обнуляли и замораживали, как будили и давали задания. Эти воспоминания были словно отделены от него — он, и в то же время не он.

Баки помнил, как осознал себя на авианосце, дерясь со Стивом. Как вытащил Стива из Потомака и сбежал, и полгода мотался по США, Канаде и Мексике в поисках способа свалить с континента. Как пробрался на мексиканский сухогруз и выскользнул из контейнера дождливой ночью в Португалии. Как двигался на восток, прикидывая, где его точно не будут искать. Страны Евросоюза, конечно, отпадали. Поэтому он не осел в Греции, хотя теплое море и горячее солнце были соблазнительны. Выбрал никому не интересную Румынию, где даже во время второй мировой не было ни одной ГИДРовской базы, и жил там. Снимал квартирку в Бухаресте, используя остатки налички, спертой с американских баз ГИДРы. Работал ночным грузчиком, прикрывая металлическую руку перчаткой и оправдываясь ожогами. Пил с другими парнями домашнее вино. Обсуждал девушек. Даже был у одного из парней на свадьбе — три дня непрерывной пьянки и домашней еды в шатре из ковров. Ему понравились долма и фаршированные помидоры.

— Я тех слив даже не попробовал, — пожаловался он деревянному потолку.

Впрочем, к тому, что, если рядом Стив, он обломает все удовольствия, Баки привык еще до войны. И свои мелкие радости жизни старался добирать, когда Стива нет поблизости. Не обломает так нравоучениями замучает.

В дверь постучали.

— Бак, ты там не уснул? — Стив, поняв, что вода не шумит уже минут двадцать, да и вообще из ванной не доносится звуков, пришел проверять. — Я войду?

Баки с плеском сел в воде и громко сказал:

— Входи.

Улыбнулся вошедшему Стиву. Да, к такому, выросшему и здоровенному, все-таки придется привыкать. За все время, что они воевали в Ревущих Коммандос, Баки так и не смог до конца привыкнуть к тому, какой Стив стал громадный. Да и потом, когда Стив нашел его в Бухаресте, времени не было. Ничего, привыкнет сейчас.

Оглядев Стива с головы до ног и одобрительно отметив, как ладно на том сидят короткие «боксеры», Баки спросил:

— Что случилось? У тебя лицо совершенно перекошенное.

Пока Стив подбирал слова, Баки взял с подоконника над ванной шампунь и намылил волосы. Промыл, окунулся, выдернул пробку и включил воду, чтобы она обновлялась.

— Я просто думаю… — начал Стив.

— Что, этот Локи, или как его там, заломил за вот это, — Баки высунул из воды левую руку, — непомерную плату? Не морочься, Стиви. Это мои дела, не твои. Разберусь.

— Нет, — покачал головой Роджерс. — Нет, о плате мы не говорили. Он вообще ушел, как только закончил с тобой. Обещал прийти и все объяснить. Ну то есть мне так сказали, что он придет, когда ты проснешься.

Баки перебрал оставшиеся флаконы, выбрал тот, на котором было написано «Для легкого расчесывания волос». Понюхал. Пахло лимонной коркой. Баки одобрительно кивнул: обычно все штуки для волос невыносимо воняли чем-то фруктово-сладким, приторным или «морским ароматом», который был один в один запах газа в запускаемой криокамере. Прочитал инструкцию и применил по назначению.

— У тебя так волосы отросли, — негромко сказал Стив. — Всего за три дня.

— Постригусь, — пообещал Баки. — Что я, дамочка — с такими патлами ходить?

В памяти немедленно всплыл шестьдесят девятый год и какой-то волосатый мужик из Южной Калифорнии, которого было необходимо устранить, придав смерти видимость передоза. Баки помнил, как колол героин в синюю вену, помнил нитяные и бисерные браслетики на руке мужика, помнил длинные волнистые светлые волосы, разметавшиеся по грязному линолеуму, а вот лицо и имя напрочь вылетели из памяти.

— Сейчас и мужчины так носят, — рассеянно сообщил Стив. — Грен — это хозяин дома, и еще Денис. Это его приемный сын. Но он уже взрослый. У них тут так странно, Баки, я до сих пор не разобрался. И Игорь.

— Это который зачитывал триггеры? — уточнил Барнс.

— Да. У него волосы в косы заплетены.

— Ну круто. Только я предпочитаю нормальные мужские прически. Не знаешь, что сейчас в моде?

— Здесь — не знаю.

Баки погрузился в воду, смывая с волос бальзам, потом вынырнул. Посмотрел на унылого Стива и спросил:

— Что значит «здесь»?

— Они говорят, что сейчас две тысячи пятьдесят пятый год. Что мы не в нашем «поэке» — не знаю, кстати, что это такое, а на одной из планок веера Земель. Так что нет, Баки, я не знаю, что сейчас в моде. Я еще не выходил в город. И вообще… мне кажется, что здесь живут не люди.

Баки прополоскал волосы под краном, отжал и выключил воду. Встал и попросил:

— Подай полотенце.

Стив протянул ему толстое пушистое синее полотенце. Баки начал вытираться.

— Что значит «не люди», Стиви?

— Я… я не знаю. Ты увидишь. Может, ты поймешь. Люди так не выглядят.

Баки повесил полотенце на деревянную спицу и похлопал Стива по плечу.

— Не дрейфь. Мы во всем разберемся. И запомни раз и навсегда: что бы ни просили за мою руку, просить будут с меня. Ты тут ни при чем.

— Баки, я что угодно готов заплатить за то, что ты жив, здоров, с рукой!

— Ты никогда не умел торговаться, Стив. Лучше не начинай. Мыться будешь?

— Да.

— Ну тогда давай, а я пока пойду подумаю. Во сколько здесь кормят?

— Еду можно брать когда угодно. Можно будет яичницу пожарить. И в холодильнике, наверное, что-то есть.