Брок хмыкнул и потащил Стива в ванную — у них была одна на двоих. Пихнул под душ и начал бриться. Потом, когда они поменялись местами, Брок сквозь прозрачную стенку душевой кабины любовался на жопу Роджерса.

— Знаешь, почему Грен не ебется на стороне? — неожиданно спросил Брок, вытираясь. — Потому что Туу-Тикки регулярно ебет его в жопу. Но вообще у него есть брат, а у нее сестра, и вот те ебутся втроем с еще одним рыжим. А казалось бы — полпроцента крови фейри. — Он взял расческу и принялся укладывать волосы. — Барнс всегда был с припиздью, а сейчас и подавно. Но если ты не скажешь, он же, нахуй, не узнает, понимаешь? У тебя, Роджерс, есть поганая манера думать за других. А потом пениться, что у этих других в голове совсем не то, что ты туда напридумывал. Так вот, дам тебе совет как старший. Подходишь, открываешь пасть и говоришь. А потом слушаешь, что тебе ответят. Я люблю тебя и люблю Барнса. Ты любишь Барнса. Про меня — не знаю. Я Барнсу скажу, как только он глаза продерет. Он имеет право знать. Ты же командир, Роджерс, ты не можешь не понимать: невозможно принять решения, не владея всей информацией. Вот и дай ему всю информацию.

Стив молча обнял его со спины, коснулся губами шейных позвонков. Всё-то Брок знал, всё-то понимал, и до чего складно у него выходило, правильно, но Стив никогда не умел быть откровенным в чувствах, никогда не умел говорить за себя. Отстаивать идеалы, убеждения и получать за это в зубы — всегда пожалуйста, правда, теперь вряд ли кто рискнёт что-то поперёк вставить, а вот чувства и эмоции всегда были той самой неизвестной дикой территорией, куда Стив боялся ступать. Мать-католичка всегда внушала сыну про запретность мирских соблазнов и удовольствий, что любовь к мужчине — самый страшный грех и нет ничего грязнее. После её смерти легче не стало. Некому было показать, что на самом деле такое любовь, как говорить об этом.

— Я скажу, обязательно скажу и ему, и тебе…

— И мне? — развернулся к нему Брок и оскалился.

— Брок, не торопи меня, ладно? — Стив серьёзно глянул ему в глаза, легко коснулся губ поцелуем. — Дай мне в самом себе разобраться. Это всё слишком быстро для меня. Не успеваю.

— Тормоз, — ласково рыкнул Брок. — Все равно люблю тебя. Кажется, всегда любил. С тех пор, как увидел.

— Свежеразмороженным я тормозил ещё больше, — рассмеялся Стив, растрепав тщательно уложенные волосы Брока, притиснул его к раковине. — И тихо охреневал от происходящего, помня, только, что надо улыбаться, тогда меньше будут задавать вопросов.

— «Во славу сидра мы будем петь, во славу сидра будем пить!..» — Баки ввалился в кухню с песней. — Грен! — вопросил он. — А сидр еще остался?

— Литров двадцать, — меланхолично ответил не до конца проснувшийся Грен. — В кладовке.

— Стив, будешь сидр? Ты не представляешь, какой сидр делает Грен!

— Барнс, уймись! — рявкнул Брок.

Баки облапил сидящих рядом Брока и Стива за шеи и пропел:

— «Нам добрый сидр на радость дан!..»

Брок двинул ему локтем под ребра, но Баки только рассмеялся.

Стив растерянно моргнул, глянул на Брока, а потом снова на Баки.

— Пьют алкоголь с утра или аристократы, или дегенераты, — на автомате ответил он. — А я простой трудяга.

Баки был снова ярким, открытым, так и фонтанирующим какой-то своей неземной энергией, таким, каким Стив помнил его ещё в Бруклине, в далёком детстве.

— Это шампанское пьют либо аристократы, либо дегенераты, — возразил Баки, вытаскивая из кладовой десятилитровую бутыль сидра. — А ты вообще богема. Не примазывайся к честному рабочему классу!

— С каких это пор ты рабочий класс, Барнс? — спросил Брок.

Баки плеснул себе сидра в большую пивную кружку.

— Пахал с двенадцати до двадцати семи, — ответил он. — Каждый божий день.

Стив в два глотка допил кофе и протянул свою кружку Баки.

— Он работал, а я таскался следом почти каждое утро, и просиживал в углу до обеда, — поддакнул Стив. — Так что всё верно, ты не гляди, что бойкий и смазливый, Баки трудился за нас обоих, ещё и сестрам на ленты давал.

Баки ополоснул его кружку с Медным всадником на ней и щедро плеснул ему прозрачного золотистого сидра, пахнущего осенью и яблоками.

— И вообще, — сказал он. — Надо выпить. Мне сегодня первый перевод за рецензию на «Светящийся клубок» сделали.

— Чем не повод, — отозвался Стив, забирая кружку, принюхался к содержимому. Алкоголь он не пил с войны, когда пытался набраться дешёвым джином после смерти Баки. Только с Броком нарушил своеобразный целибат во всём, в чём только мог. Отпил немного, смакуя богатый сладковатый, но не приторный вкус, зажмурился от удовольствия и облизал губы. — Хорош.

— Значит, пейте, — улыбнулся Грен. — В этом году снова будет большой урожай яблок. Много сидра. И кальвадос. Это яблочная водка.

— Сам гонишь? — спросил Брок.

— Да, мне Денис в позапрошлом году самогонный аппарат подарил.

Баки выпил кружку сидра и налил себе еще.

— Давайте устроим праздник в честь твоего первого гонорара, — предложил Грен Баки.

— А давайте! — кивнул тот. — Я счастлив! Мой первый заработок здесь, и первый заработок не за мускулы, а за мозги. Я башковитый парень!

Грен кивнул.

Стив молча улыбался. В его голове будто бродил неведомый хмель, щекоткой проходясь по нервным окончаниям. Он смотрел на Баки и не мог насмотреться, как на что-то возвышенное, практически не имеющее ничего общего с реальным миром. И то же время его колено касалось ноги Брока, как напоминания, что он всё-таки жив, не спит, не грезит наяву.

— Я очень рад и горд за тебя, — сказал Грен. — Это действительно огромное достижение, Баки.

Баки широко улыбнулся ему.

Брок хмыкнул и допил кофе. Принюхался к сидру.

— Праздник так праздник, — сказал он. — Что пить будем?

— Намекаешь на то, что стоит в городе скупиться? — Стив поднялся, забрал свою кружку и Брока, обмыл их и оставил сохнуть на мойке. — Сигарет, кстати, больше нет.

— Зачем в городе? — спросил Грен. — Полон бар всего вкусного, — улыбнулся он. — Баки, хочешь торт?

— Хочу! — обрадовался Баки. — А какой?

— А какой хочешь?

— Вот торт мы точно в городе купим, — сказал Брок. — Барнс, ты есть собираешься? Или только набухаешься с утра?

— Буду, — кивнул Баки и пододвинул к себе тарелку с хлебом и мясную нарезку.

Стив закатил глаза.

— Поешь нормально, отощал совсем, без слёз не взглянешь. Омлет ещё остался, да и Брок никак осилить оладьи не может, — Стив поставил перед Баки тарелку с ещё теплым омлетом и сел напротив. — Ешь, никто без тебя всё равно не поедет.

— Я туатта, мне положено быть тонким, стройным и изящным! — Баки пододвинул к себе тарелку. — Спасибо, Стив.

Брок уставился на Роджерса.

— Ты обещал ему сказать, — одними губами произнес он.

Стив кивнул. Он обещал, а Стив Роджерс в лепёшку разобьётся, но всё расскажет, но не сейчас, не конкретно сейчас. Это на Брока можно было вывалить все свои тайные переживания, а вот с Баки он никогда так не мог, с ним хотелось быть лучше, чем он был на самом деле.

— Брок, закинешь меня на пристань, Раулю картину отдам, — Стив поднялся и проходя мимо Брока, сам того не замечая, коснулся его бедра. — Может, продать удастся.

— Вместе поедем, — пообещал Баки. — Я поведу. Покажешь картину-то?

— Да, она у меня в спальне.

Стив очень любил эту картину, она была первой действительно законченной работой. На ней был изображён Брок, по крайней мере, рисовал Стив именно с него. Сильная обнажённая спина, идеально позолоченная загаром, и поле, усыпанное мелкими оранжевыми ноготками. Стив никогда не видел столько этих непритязательных цветов. Но это поле пришло во сне, и Стив рисовал прямо в спальне, едва выбрался из жарких объятий Брока, даже не одеваясь, как наркоман, подходил к спящему, гладил, водил ладонями, считая позвонки, изучая его спину и вновь возвращался к холсту.

Позавтракав, Баки поднялся к Стиву. Долго смотрел на картину.