Вальтеоф прекрасно знал, что он имеет в виду.

– Что еще? – спросил он.

– Малье погиб, – тихо сказал Ричард. Они были давними друзьями. – Ты знаешь, что он лишился своего положения после падения Йорка? Ну, он ввязался в эту кампанию для того, чтобы вернуть себе доброе имя, но вражеская стрела поразила его в темноте, когда он проходил через болото. Бедный Малье, у него даже не было шансов умереть в бою.

– Упокой, Господи, его душу, – сказал Вальтеоф. Он любил Малье. – Будем надеяться, что теперь наступил конец войне.

– Думаю, что так. Не осталось никого, кто противостоял бы королю. Или, может быть, ты что-нибудь новое слышал об Эдвине?

Наступила тишина.

– Ничего с тех пор, как он уехал на север, – сказал Вальтеоф и обрадовался тому, что в этот момент в зал вошла Эдит в сопровождении Ателаис и других дам. Ричард склонился над ее рукой, а затем приветствовал Ателаис.

– Вы снова воевали, мессир де Руль? – раздраженно спросила она.

– Я на службе у короля, – резко ответил он. – Я делаю то, что он мне прикажет, и всегда буду так делать, это знают мои друзья. – Он подчеркнул последние слова, и она вздрогнула. Она думала теперь, несмотря на весь свой гнев на него, что ошиблась, что он человек добрый, но глаза, смотревшие на нее сейчас сверху вниз, были синими и холодными. В эти дни он был очень серьезен, заметила Ателаис, его богатая одежда ясно говорила о его положении, а чисто выбритые щеки и гладкие черные волосы – об опрятности и практичности. Но он только один раз взглянул на нее, и она страшно занервничала, и, когда они сели за стол, она хотела бы, чтобы он не сидел так близко. За ужином он большей частью разговаривал с Эдит, время которой уже приближалось, но один раз он спросил Ателаис, собирается ли она совсем поселиться у графа и графини.

– Даже если у вас есть родственники на севере, – заметил он. – Я подумываю, что вы предпочитаете быть поблизости от Дипинга.

Она покраснела:

– Неужели мое присутствие напоминает вам о ваших малых правах на то, чем вы владеете? Если так, то боюсь, вам придется и дальше жить в разладе со своей совестью, потому что у меня нет намерений уезжать отсюда, чтобы вам стало легче.

К ее удивлению, он сжал ей руку под столом:

– Если бы это интересовало только мою совесть, то ответ было бы легко получить. Затем он сразу отпустил ее, но прежде чем она поняла, что он имеет в виду, около дверей послышался шум, и все повернулись в ту сторону, чтобы увидеть, что происходит.

В залу вошли трое незнакомцев. Они были ужасно одеты, а главный среди них был в овчином тулупе. У него были маленькие злые глазки, и через весь лоб проходил шрам, рассекающий бровь.

– Приветствуем вас, граф Вальтеоф, – сказал он. – Мы едем к королю Вильгельму и просим у вас приюта на ночь.

Вальтеоф посмотрел на них настороженно:

– Пожалуйста. Присаживайтесь к столу. – И указал на дальние места.

Однако этот человек подошел к графскому столу, и все увидели, что он держит в руках нечто, завернутое в холстину.

– Да, король рад будет видеть нас, господин граф. Думаю он много заплатить за то, что мы принесем. – Он снял тряпку и поднял свою ношу высоко, чтобы все видели. – Смотри, граф, это – предатель!

Наступила путающая тишина, Вальтеоф с ужасом смотрел на мертвые глаза Эдвина, глядящие на него с окровавленного лица, на рот, раскрытый в диком оскале, и в какой-то момент почувствовал, что его сейчас вырвет. Тут вскрикнула Эдит, и он ослеп от ярости. Перегнувшись через стол так, что полетели чаши и блюда, он схватил пришельца за тулуп и потащил через весь зал, и в этот же момент Осгуд и Торкель, выйдя из оцепенения, бросились за двумя остальными вместе с полдюжиной воинов. В доме начался кромешный ад, потому что Вальтеоф схватился с одним из мерзавцев; тот кинул голову, и она прокатилась вперед, споткнувшись о нее, он растянулся на полу, таща за собой графа, все еще державшего его за тулуп, пока тот не разорвался у него на спине. Выкрикивая ругательства, он схватил свою добычу и крепко ее зажал в руках.

– Король за это заплатит, – прорычал он, – Ты не смеешь меня останавливать. Он был беглецом и предателем…

Вальтеоф ударил его по губам и спустил вниз по лестнице. Он снова упал, все еще цепко держа в руках голову, и Вальтеоф прыгнул вслед за ним. Он схватил его за горло и готов уже был задушить, но вдруг наверху раздался крик.

– Мой господин, скорее! Графиня…

Это был бледный от испуга Ульф, и, оставив своих людей довершить начатое, проклиная незнакомцев, он бросился назад, перепрыгивая через ступеньки. Тут он нашел Ателаис и Ричарда, склонившихся над Эдит. Ричард держал в руке чашку с вином. Эдит была пепельного цвета, с закрытыми глазами, и когда он вошел, она схватилась за свой вздувшийся живот и снова закричала. Он растолкал собравшихся вокруг нее и, встав рядом с ней на колени, взял ее за руку.

– Сердце мое, они ушли. Все кончилось. Посмотри на меня, Эдит, любовь моя.

Она открыла глаза, и он увидел, что они потемнели от боли.

– Ребенок, – прошептала она.

– Иисус! – он поднял ее на руки. Если эти люди причинили вред ей или ребенку, он найдет их и убьет собственными руками. Послав Торкеля за повитухой, он положил Эдит на постель, и они с Ателаис осторожно ее раздели и покрыли простыней. Она вся дрожала под впечатлением этой ужасной сцены, и он стоял рядом с ней, держа ее за руки и шепча все ласковые слова, которые когда-либо приходили ему на ум. Ее дамы, ужасно испуганные, собрались вокруг кровати, смотря на свою госпожу, и именно Ателаис взяла все в свои руки, посылая их за всем необходимым.

Вскоре вернулся Торкель с повивальной бабкой.

– Да, да, моя госпожа, – сказала она, только взглянув на графиню, – началось. Теперь не стоит беспокоиться. – Тут Эдит содрогнулась от нового приступа боли. – Эта боль принесет жизнь и радость. Одна из вас, – она кивнула дамам, – подержите ее руки, а в вас, господа, мы не нуждаемся. Идите, господин граф, пока я не приму вашего ребенка.

Она выставила его из комнаты; выйдя в зал, он стоял, совершенно не зная, что же теперь делать, чувствуя, что на лбу у него выступил пот, что он дрожит с ног до головы. Все разговаривали, понизив голос, пока слуги убирали со столов. Подошел Ричард и взял его за руку:

– Пойдем, друг мой. Навряд ли мы уснем этой ночью, и нам не обойтись без вина. – Он повел Вальтеофа к столу, а Торкель налил всем вина. Вальтеоф выпил.

– Господи! – проговорил он и выпил снова. – Господи!

Ребенок родился как раз перед рассветом, Вальтеоф мерял шагами двор, стараясь сбежать от звуков, которые, казалось, раздирали его собственное тело. Всю ночь его преследовали воспоминания о голове Эдвина, катившейся по полу, о лицах людей, которые это совершили, мучило предчувствие, что он из-за этого потеряет Эдит и ребенка, и так продолжалось, пока он совершенно не обессилел. И, наконец, когда появились первые лучи солнца, из дома вышел Ульф с сияющим лицом.

– Женщины говорят, вы можете войти, мой господин. Графиня разрешилась от бремени.

Он, перепрыгивая через ступеньки, вошел в дом и услышал тоненький плач. При дверях комнаты он увидел стоящего на часах Оти, его лицо морщилось в широкой улыбке, когда он открыл дверь графу. Внутри комнаты было темно, и он поначалу не видел ничего, кроме бледного лица Эдит. Быстро пройдя через комнату, он склонился к ней. Видно было, что она истощена, на лбу крупные капли пота, темные волосы разметались по подушке, глаза ее казались больше, чем обычно, и минуту он не мог вымолвить ни слова, только прижимал к губам ее руку в невыразимой благодарности за то, что она жива.

Она глубоко вздохнула:

– Я хотела сына. Ты разочарован, мой господин?

Он еще не успел подумать о ребенке, но тут он повернулся к повитухе, держащей в руках сверточек.

– Посмотрите, господин граф.

Он распрямился и посмотрел на маленькое сморщенное личико, закрытые глазки и крохотные сжатые кулачки. Это была его плоть и кровь, потомство Сиварда. Женщина положила ребенка ему на руки.