– Сегодня я ваш лекарь.

– Делайте, что хотите, – сдался Эмилио, и Исабелла с трудом удержалась от того, чтобы скользнуть губами по его губам, когда увидела расслабленное выражение усталости на лице.

«Не всё сразу», – одёрнула она себя, а вслух произнесла:

– Тогда нам лучше пойти туда, где нас не потревожит прислуга. С какой бы любовью вы не относились к своим дворецким.

К удивлению Исабеллы, Эмилио спорить не стал. Он провел гостью в будуар и остановился у узкой кровати в стенной нише, в которой явно никогда не спали.

– Что дальше? – спросил он, останавливаясь напротив Исабеллы, и на сей раз девушка заметила в его глазах любопытство и лёгкую усмешку. Эмилио будто ждал и хотел узнать, как далеко Исабелла собирается зайти.

Исабелла шагнула вплотную к нему и, дёрнув ремень, спустила с мужчины нижнюю часть туалета. Затем скосила глаза, глядя на откровенно довольный ситуацией пах – и тут же отвернулась, делая вид, что ничего не заметила.

– Сядьте, – Исабелла сопроводила свои слова лёгким толчком в грудь, и Эмилио тут же упал на кровать.

Исабелла присела на корточки у его ног и провела ладонью по обнажённому теперь бедру. Кожа у графа была бледная, и к ней было приятно прикасаться. «Вряд ли он всё ещё служит… чем же он занимается теперь?» – промелькнула в её голове короткая мысль и тут же исчезла, когда она коснулась бинта и принялась медленно распутывать его.

Исабелла не боялась крови, но и не сказать, чтобы любила её. Кровь незнакомых людей была ей безразлична. Рана же на бедре Эмилио вызвала отчего-то острый приступ сочувствия, и она осторожно погладила розовую кожу совсем рядом кончиками пальцев, от чего Эмилио вздрогнул и тут же затих. А ещё…

– Рана совсем свежая, – произнесла она тихо и подняла взгляд на лицо Эмилио.

Тот молчал.

– Я думала, вас беспокоит старый шрам, – пояснила Исабелла.

– Это что-то меняет? – спросил Эмилио резко и попытался сесть, но Исабелла тутже толкнула его в живот, заставляя опуститься обратно на подушки.

– Лежите смирно и не мешайте мне. Поговорим потом.

Исабелла принялась обрабатывать края раны, затем снова прикрыла её бинтом и, уже поднимаясь, сказала:

– Не нужно вам вставать. Я завтра приду и проведаю вас. Если понадобится, нанесу мазь ещё раз.

Эмилио смотрел на неё удивлённо. Исабелла явно перешла ту границу, за которой по представлениям Эмилио должна была повернуть назад. От осознания этого Исабелла вовсе не почувствовала торжества, напротив, теснота в груди стала ещё сильнее. Захотелось наклониться и поцеловать всё-таки эти упрямые губы, но Исабелла снова сдержалась.

– Кто вас ранил? – спросила она, стараясь не выходить более за рамки светской вежливости.

– Это не ваше дело.

Исабелла посмотрела на него и поджала губы.

– Знаете, граф Кавалли, вы редкостный грубиян. Будь на вашем месте кто-то другой, я бы давно уже плюнула на него.

– Так чего же вы ждёте? Что во мне такого, что вы ко мне прицепились как клещ?

– Я к вам… – Исабелла задохнулась от возмущения. Не говоря больше ни слова, она вскочила и пулей вылетела в коридор. Вихрем пронеслась к выходу и запрыгнула в карету.

Всё дорогу в ней клокотала ярость, и только у самого дома она успокоилась немного. Едва увидев Джудитту, Исабелла потребовала чернила и перо, а когда получила то, что просила, набросала несколько строк и всучила конверт служанке.

– Ты знаешь, кому.

Спала Исабелла плохо. А едва проснулась, получила ответ.

«Вы просили выяснить, что делал наш протеже последнюю неделю. Это было нетрудно. В первый день он много ездил по городу, был у нескольких знатных господ. Прислуга с охотой сообщила нам, что он искал неких незнакомцев, предпочитающих фиолетовые маски и кинжалы из Дамаска. В конце концов, он отыскал таковых на второй день – как говорит горничная дома Нери, эти господа находятся на службе у графа Нери.

Утром следующего дня наш протеже был столь неосмотрителен, что его видели у монастыря Сан Бернандино. Он дрался на шпагах с неким господином в пунцовом плаще. Неизвестный получил отметину на щеке в виде буквы „V“, а наш друг – довольно серьёзное ранение в ногу. С тех пор он своего особняка не покидал».

Исабелла уронила руки на покрывало и ошарашено уставилась перед собой. Перед глазами её как наяву стояли фиолетовые маски двух насильников и Джиовачино, прикрывающий щёку плотным шарфом. А ещё – некрасивая, ещё не до конца подсохшая рана на сильном бедре, от вида которой сжималось сердце.

Нога болела. Несмотря на все уверения вздорной девчонки, боль не только не исчезла – к ней прибавилось жжение, от которого хотелось лезть на стену. И хотя Эмилио обычно равнодушно относился к боли, с каждой минутой он испытывал всё меньше доверия к чудотворному бальзаму, который неизвестно где откопала проклятая Исабелла.

В том, что Исабелла была проклятьем, Эмилио убедился уже довольно давно. Мысли о маркизе так прочно засели у него в голове, как не могла засесть в теле стрела с раздвоенным наконечником.

Трижды проклял Эмилио тот день, когда впервые увидел её на карнавале. Мысли об Исабелле делали Эмилио слабым. Они не давали сосредоточиться и сбивали привычный ритм жизни, отмерянный до мелочей.

Эмилио поддался этой слабости, когда Исабелла прижималась к нему всем телом, будто ненароком поглаживая бедро сквозь тонкую ткань – и теперь Эмилио платил за эту слабость своей болью.

Мысль о закономерности наказания успокоила Эмилио. В отличие от всех других мыслей об Исабелле, она приводила мироздание в порядок, объясняя причины и следствия событий.

Другие были куда менее утешительными и роились в голове, как тысяча диких пчёл, не давая сосредоточиться ни на одной.

Всё ещё тяжело опираясь на правую ногу, Эмилио прошёлся по спальне из одного конца в другой, а затем, вернувшись, остановился у туалетного столика и сдёрнул покрывало с огромного зеркала в витой золотой оправе.

В комнате тут же запахло пылью, и Эмилио чихнул – сдувая новые пылинки и заставляя их кружиться в воздухе.

– Луиджи! – крикнул он. Где-то далеко послышался шум, который мгновенно стих. – А… – Эмилио махнул на дверь рукой, и сам, скомкав в ладонях покрывало, протёр зеркало, образуя посередине него чистое пятно. Посмотрел на отражение своего изрезанного шрамами лица и тут же отвернулся к окну.

Даже сам он с трудом мог смотреть на то, что стало с его лицом. Что уж говорить о том, чтобы наказывать подобным образом молодую красивую девушку.

Эмилио давно понял, что любовные утехи не для него.

Он, безусловно, оставался мужчиной и, как и прочие его братья по Ордену, не брезговал городами для развлечений. Однако Обет давался ему куда легче, чем многим другим, потому что он давно уже понял, что любить его таким, каким он стал, не станет никто.

Вот уже двадцать лет прошло после его путешествия в Пасталону. Путешествия, которое не имело смысла, как и все восемь предыдущих походов за море. Семьдесят его братьев оставили на Святой Земле жизнь. Он – всего лишь будущее, которого у него и без того никогда не было.

Эмилио было пятнадцать, когда он принял обеты. Он был молод, глуп и выполнял последнюю волю той, что умирала у него н руках. Той, кого далеко за морем успел полюбить больше чем любил зелёные берега родной земли.

Когда Калила покинула его, Эмилио поклялся, что будет хранить траур о госпоже своего сердца до конца дней и никогда более не вступит в брак. Не было этих сомнений у него и все последующие двадцать лет.

Он давно уже думал, что его сердце умерло. Обеты надёжно защищали Эмилио от новых глупостей. И если даже кому-то приходило в голову добиваться его внимания, Эмилио всегда твёрдо знал, что причина тому – лишь деньги, которые в случае его смерти вне брака должны отойти Ордену, да титул графа Савойского, охотников за которым всегда было немало.

Эмилио не позволял себя одурачить никому. Он не был стар – ему едва исполнилось тридцать пять – но о том, какой внезапной порой бывает смерть, он знал очень хорошо. Подпускать к себе кого-то, кто желал бы ему этой смерти, Эмилио не наверевался – тем более, что ни одно гибкое тело не вызывало у него более чем желания, а ради телесной жажды он не собирался рисковать ни званием Рыцаря Чести и Преданности, ни собственной жизнью.