А с Гертой было… сложно. Боялась она только отца и его старших братьев (которых вечно не было в замке, а если и были, то у них хватало других забот), а слушаться тех, кого не боялась, не считала нужным. Так что в конце концов пришлось Елене перекинуть бедняжку, которую все безвинно ругают, через колено и хорошенько объяснить через попу, раз уж через голову не доходит, что пакости — даже ненавистным кузенам — делать нехорошо.
После этого, естественно, неизбежен был разговор с матерью незаслуженно наказанной малютки, и случился он на храмовой площади, едва Елена вышла из притвора.
День был морозный, но ясный. Тонкий сухой снежок играл на солнце искрами, небо было безмятежно-чистым, народ, даром что день был не праздничный, воспользовался хорошей погодой, чтобы сходить в храм, а после с чистой душой и спокойной совестью поболтать с соседями и родственниками на его ступенях — зрителей у представления, устроенного Катериной, хватало. А первая красавица Волчьей Пущи, пылая праведным негодованием, неслась к храмовой лестнице, не сводя с Елены гневно сверкающих глаз. Сира Симона посмотрела вопросительно: перехватить? — но Елена мотнула головой в подаренной супругом собольей шапочке. За своих детей она тоже готова была убивать — но только в том случае, когда им грозило что-то действительно плохое, а не рядовая, причём совершенно заслуженная порка. Катерине следовало прийти и разобраться по-хорошему, что случилось и почему её кровиночку наказали. Она захотела скандала? Что ж, будет ей скандал.
Не вцепляться с ходу в волосы законной супруге своего породистого любовника Катерине всё-таки хватило ума, хотя имелось у неё такое желание, явно имелось. Но то ли наёмниц побоялась, то ли гнева сира Ламберта, только она остановилась за пять-шесть шагов и громко, чтобы все слышали, объявила:
— Что ж вы, сударыня, слова своего не держите? Заступницей нашей Канн клялись, что ругать и бить мою дочку не станете, а сами?!
— Клялась, что зря наказывать не стану, — скучным пустым голосом ответила Елена, лишь слегка выделив слово «зря». Говорила она, в отличие от Катерины, негромко, и жители городка разом перестали шушукаться, замерев, чтобы не пропустить ни слова. — А про то, что стану терпеть глупые выходки, никаких обещаний я не давала.
— Какие ещё такие глупые выходки? — возмутилась Катерина. — Врёте вы всё, вам моя доченька просто как бельмо на глазу, сира Ламберта дитя, вот и наговариваете на неё!
— Полегче, милочка! — осадила её Симона… сира Симона из Люпинов, шестнадцатое колено благородной крови, которая самого барона про перчатку спрашивала. Вид и тон у неё был такой, что Катерина сразу умолкла, спинным мозгом почуяв, что такую лучше не злить — себе дороже. — Твою бестолочь малолетнюю я поймала, когда она хотела пол под дверью детской маслом натереть. — Набравшаяся понемногу толпа приглушённо ахнула. — И она очень легко отделалась, что её госпожа Ферр ремешком по заднице отстегала. У сиры баронессы за попытку покалечить её сыновей, думаю, одной поркой бы дело не обошлось. А теперь попробуй только мяукнуть, что я вру. На виру за убийство тупой деревенской девки у меня точно денег хватит.
— Да как же, — разом растеряв свой пыл, пробормотала Катерина, видимо, представив себе, что кто-то из младших сыновей барона падает, поскользнувшись на масляном пятне, и ломает руки-ноги, а недолгое разбирательство выявляет виновницу. — Она ж дитя совсем, не понимает, что творит. Дразнят её, вот она и…
— Пакостит исподтишка? — подсказала Фрида, до сих пор молчавшая. — Воля ваша, госпожа Ферр, но я бы на вашем месте такое сокровище подальше от своих детей держала. А то назовёт её ваша дочь в сердцах дурёхой и будет потом в лубках лежать.
— Кто к ней по-доброму, тому она пакостить ни в жизнь не станет, — обиделась Катерина.
— Да ну? — удивилась магесса. — А врать и наговаривать на женщину, которая её учит читать-писать и чаем с пирожками угощает — это как?
— Не надо, — устало сказала Елена. Никакого удовольствия от унижения якобы соперницы она не испытывала, только разочарование и досаду: ей ведь даже понравилась сначала и сама Катерина, и её дочка. Или просто она настолько скучала по своим детям, что готова была родительские чувства перенести и на “гоблина в юбке”?— Не хочешь зла — не делай добра. Я сама виновата, нечего было лезть к чужому ребёнку. Я признаю’, что мне не следовало наказывать Герту. Мне она никто, это барону она племянница, вот сир Георг пусть с нею и разбирается. Прости, Катерина, больше я не стану пытаться воспитывать твою дочь, честное слово.
Она неторопливо спустилась, спиной чувствуя любопытные взгляды. Ну да, ну да, приехала городская заносчивая сучка и бьёт чужих детей. Из ревности, конечно — сир Ламберт-то как захаживал к мельничихе, так и продолжает её навещать, а супруге и утешиться не с кем: здесь, чай, не Озёрный, с бароном и его братьями связываться дураков нет.
— Надо к пекарю зайти, — сказала она своим охранницам. На них продолжали пялиться, но именно поэтому Елена и вела себя как обычно. Или кто-то правда решил, что она теперь сбежит в замок и запрётся там? — Хочу медовый пирог с ягодами. Помните, на прошлой неделе покупали?
— Помню, что покупали, — фыркнула Фрида. — А вот что ели — не помню. Один благородный сир, который не любит сладкое, считай, в одиночку его умял.
— Ну, благородный сир опять ловит разбойников, так что мы умнём пирог на троих.
— Да сейчас же, — хмыкнула сира Симона. — А сира Дианора?
— Ой, ну хорошо, хорошо, — закатила глаза Елена, — купим два пирога. Или четыре — всем по пирогу.
— Купим четыре разных пирога, — покладисто согласилась Фрида, — и съедим по четвертушке каждого.
— Потом обед ни в одну из нас не влезет, и сира баронесса наговорит мне гадостей, потому что я кормлю её дочь чем попало и когда попало…
— А ей ни разу не перепало ни кусочка. Плюньте, милая, — Фрида похлопала Елену по руке. — Вот просто плюньте. Ни одна из здешних сикушек не стоит того, чтобы из-за них хмуриться.
— Знаю, — вздохнула та. — И понимаю, что сама сглупила, но всё равно… а, к троллю в задницу всё! Сира Симона, я сегодня напьюсь до поросячьего визга, а вы никуда меня не пускайте, ладно?
— Ладно, — ухмыльнулась та. — Но чур, я следующая.
***
Ламберт спешился, рассеянно потрепал жеребца по шее и бросил поводья конюху. Поездка на этот раз вышла совсем короткой, потому что диковатая шайка под началом типа с дивным прозвищем Аспид выследила остроухую банду так легко и просто, словно за отбившимися овцами шла по вспаханному полю. Магией, что ли, отыскали?
Он посмотрел на дриад, переговаривающихся меж собой на своём птичьем языке. Его учили Старшей речи, но он и читал-то с заметным трудом, а уж на слух это чириканье разбирать… Егеря косились на лесных лучниц с опасливым неодобрением — тех это не заботило ничуть, и Ламберт почему-то сразу же подумал о супруге. Впрочем, почему «почему-то»? Потому и подумал о ней, что ей так же не было никакого дела до чужих взглядов и пересудов за спиной.
Ну, вот только подумал о ней — и пожалуйста, она вошла во двор в сопровождении своих наёмниц и с какими-то свёртками в руках, как всегда. И почему это женщины не могут выйти из дому без того, чтобы не потратить хоть пару медяков? Это, конечно, её деньги, но сама эта женская привычка — обязательно хоть что-нибудь купить…
Дриады тоже посмотрели на этих троих, одна бросила какую-то фразу, и обе рассмеялись. К удивлению Ламберта, Елена живо отозвалась на их чириканье. Дриады заинтересовались, о чём-то спросили. Она подняла глаза к низкому, совсем уже зимнему небу и, взяв свёрток левой рукой, точно лютню, изобразила правой, будто играет на ней, а ещё что-то в такт с подвыванием прочла-пропела. Теперь уже засмеялись все трое… нет, четверо — чародейка тоже ухмыльнулась, а Елена, сдвинув шапку, прижала ладонь к уху и помотала головой.
— Это был даже не медведь, — сказала она, переходя на человеческий язык, — а дракон после спячки, но меня всё равно заставляли учиться играть на лютне и исполнять Энн-Сеннат. Бедные мои наставники, никакие деньги не стоили таких мучений!
