Уже решив, что час поздний и пора спать, провожая кузена в приготовленную для него комнату, Клавдий спросил:

— А что за дела у тебя с Храмом?

— С Храмом? — удивился вопросу Гай.

— Да послание с храмовой печатью у тебя с другими документами лежит, — и он кивнул на стол, куда были аккуратно выложены все бумаги Гая.

— А, это, — тот махнул рукой. — Наш солнцеликий просил передать, когда узнал, что я еду в Медвежью Берлогу. Скуповат он у нас, не захотел тратиться на курьера, если можно передать донесение бесплатно.

***

— Мазога!

— Я теперь Лидия, вождь людей.

— Ты стала Лидией, а я остался вождём людей? — усмехнулся Айс. Орчанка промолчала, опустив глаза. Красные глаза с припухшими веками, словно плакала всю ночь. И вообще, она выглядела куда хуже, чем её бывшие сёстры по несчастью: похудела, подурнела, голос стал такой… неживой. Злиться на неё было сложно, но Айс спросил неприязненно: — Солнцеликий сказал мне за вчерашним обедом, будто ты обещала избавить Семь Водопадов от Хозяина. Не слишком ли самонадеянно?

— Я не знаю такого слова, вождь… Владетель, — тихо ответила она, не поднимая глаз и нервно теребя широкие рукава неумело перешитой линяло-жёлтой мантии (не иначе, солнцеликий свою пожертвовал первой в Верхних Землях орчанке, принявшей веру в Отца-Солнце). — И я не обещала избавить вас от Хозяина, нет. Я сказала сыну солнца, что знаю, как сделать, чтобы Хозяин не сердился больше и не насылал болезни и неурожай… Я правильно сказала это слово? Мне нужно пойти к нему.

— К Хозяину? — хмурясь, спросил Айс.

— К нему, — кивнула она.

Он вздохнул, безнадёжно глядя на глупую девку. Когда он хотел умереть, он думал просто прыгнуть в Ведьмин Котёл и никого тащить за собой не собирался. Эта дура, скорее всего, умрёт сама, убьёт своего будущего ребёнка и навлечёт неприятности на людей, владетель которых имел глупость предоставить Мазоге кров и еду. Чего ей показалось недостаточно.

— Когда ты поссорилась со своим кланом, почему ты не пришла ко мне? — устало спросил он. — Я бы нанял тебя служанкой.

Она уставилась в ведро с мокрыми опилками, которыми посыпала пол, когда Айс вошёл в часовню. Вечерняя службы уже полчаса, как закончилась, солнцеликий в это время принимал ванну, подготовленную для него послушницами, потом ужинал, и это было лучшее время для того, чтобы поговорить с Мазогой-Лидией без его присутствия.

— Солнцеликий не требовал, чтобы я вставала на колени, — пробормотала она. — Он говорил, что все верующие в его Отца-Солнце — одна семья.

— А я, стало быть, злобный высокомерный ублюдок, издевающийся над орками, попавшими в беду, и унижающий их? Спасибо, буду знать.

Она только шмыгнула носом, и Айс не стал добавлять, что службу свою Курак, брат вождя, ему откровенно навязал. Вместо этого он, не удержавшись, сказал (хоть и понимал, что это и жестоко, и недостойно):

— А потом оказалось, что в семье этой голодно и работы куда больше, чем у злого Снежного Кота, а одеваться придётся в чужие обноски, которые даже вышивкой украсить нельзя. А хуже всего — что ребёнка твоего отберут сразу, едва он сможет перенести дорогу в столицу, и больше ты его никогда не увидишь, потому что его отец — Солнце, а просто отца у него никогда не будет. Так?

Мазога заплакала, но Айс только поморщился от брезгливой жалости.

— Теперь я ничем не могу тебе помочь, — сказал он. — Я должен думать о своих людях и не людях — как обезопасить их от недовольства Хозяина. К сожалению, я не представляю, что я для этого могу сделать. Разве что самому к нему пойти, так ведь не дадут. Понимаешь, ты, дурища? Если б ты не была послушницей, я бы сам отвёл тебя к нему, и все остались бы довольны. Но теперь ты принадлежишь Храму, и я на тебя никаких прав не имею. Если я тебя отвезу в Потерянное Ущелье, меня обвинят в том, что я принёс в жертву ложному богу храмовую послушницу…

Не договорив, он махнул рукой, швырнул золотой в чашу для пожертвований и вышел из часовни, а орчанка, придушенно всхлипывая, снова взяла ведро с мокрыми опилками и продолжила посыпать ими пол, чтобы смести их потом вместе с грязью.

*

Лето началось так внезапно, словно наверху резко отдёрнули тяжёлый занавес тёмных туч, полных то дождя, то редкого, мокрого, но всё же снега, и на землю полилось мягкое солнечное сияние, согревая и высушивая её. Отзывчивая на ласку, неизбалованная северная земля живо оделась зеленью и цветами, но Гая эти яркие цветные картины, как и наступившее наконец тепло, не особенно радовали — очень уж странным было распоряжение командующего, которое он вёз в Семь Водопадов.

Он собирался поздороваться с Аскольдом с прохладной вежливостью нелюбимого и равнодушного старшего супруга, но едва увидел, как тот бледен и подавлен, Гай разом перестал притворяться чужим и холодным и потребовал у младшего ответа, что случилось. И получил в ответ тот же вопрос. Реакция Котёныша, мягко говоря, Гая удивила. Когда обычно скованный ледяным панцирем Снежный Кот хватил об пол первое, что под руку попалось, и потащил старшего в часовню, это было… очень странно. И неожиданно приятно — всё-таки парень его ценил и не хотел терять.

Хотя вёл он себя со служителем Отца-Солнца совершенно недопустимо, конечно.

— Да поймите вы, что вы посылаете людей даже не на верную смерть, а куда хуже! — Гай и не знал, что Котёныш умеет не только шипеть и рычать, но и орать, да ещё как.

— Не надо на меня кричать, сын мой, — с достоинством ответил солнцеликий. — Я всего лишь отправил донесение моим старшим братьям, и наш глава решил, что если юная дева готова пожертвовать собой ради торжества нашей веры, мы не должны ей в этом мешать.

— А легионеры-то тут при чём?! Вызывайте тогда свой орден Света Разящего, и пусть очередная дюжина фанатиков гибнет во славу вашего Отца!

— Айс! — рявкнул Гай. — Выбирай слова!

Но на душе у него было погано: требуемая с него поддержка служителям Храма выражалась в том, чтобы доставить послушницу Лидию («Не везёт же мне с Лидиями», — с нервным смешком подумал Гай) в Потерянное Ущелье, дабы она попыталась с помощью Отца-Солнце одолеть злого духа, которому вынуждены поклоняться жители Горного Угла и даже его владетель. А Гай помнил слишком хорошо свои ощущения от этого ущелья — в которое даже не входил. До сих пор мороз по спине от прямо-таки осязаемого присутствия кого-то, не слишком довольного визитом докучливого чужака. Он потому и положил на каменный стол фляжку с гномьей выпивкой, чтобы продемонстрировать Хозяину отсутствие злых намерений, но в этот раз он повезёт не законного владетеля с подарками, а храмовую послушницу, вздумавшую потягаться с Хозяином, так что впору завещание писать.

Котёныш стиснул зубы, явно стараясь удержаться от совсем уж грязной брани.

— Прошу прощения, солнцеликий, — с нечеловеческим усилием проговорил он. — Но вы совершенно точно оставите меня вдовцом во второй раз.

— Если на то не будет воли Отца нашего, то вы не овдовеете, сын мой.

— А если будет, то овдовею, — буркнул Айс. — Всего хорошего.

Гай проводил его взглядом: тот опять хромал, как перед свадьбой, когда сбивался с ног в попытках всё успеть и быть разом в десятке мест. Вечерняя служба закончилась, масло в огромной полукруглой чаше Живого Огня догорало, гасли понемногу свечи, но умиротворяющий закатный свет лился сквозь слюдяные окошки, окрашивая стены и скамьи в масляно-жёлтый цвет. Вот только в душе легионера не было и следа умиротворённости.

— Когда мне ехать, солнцеликий? — спросил Гай.

Тот переплёл пальцы на животе, подумал немного и спросил:

— А что за необходимость ехать вам, сын мой? Отправьте верных людей с толковым десятником. Вовсе не обязательно говорить им всё, пусть просто доставят девицу к Ущелью, но сами не входят туда, а лишь проследят, чтобы вошла она. А там как Отец наш решит.

«Такая же сволочь, как мой первый капитан», — греховно подумал Волк, вспомнив такого же любителя отсидеться за чужими спинами, а потом выставить себя перед начальством бесстрашным героем. Вслух же сказал суховато: