Старейшина выдержал паузу, дождавшись, пока все осознают глубину случившегося, потом вновь заговорил.

– Но у нас есть кое-что. Точнее, кое-кто, – сказал он. – Многие из вас думают, что жена жнеца Ромура, безродная. Но думать так не верно. Об отце ее мне действительно не известно, но мать…

Он сделал специальную паузу, все затихли и перевели взгляды на мою мать, которая застыла, как каменное изваяние с алебастровым лицом. Из-под чепца выбилась белокурая прядь и прилипла ко лбу, который покрылся крупными бисеринками пота. Об истории родителей мне тоже было не известно, и я смотрела на всё такими же круглыми глазами, как остальные.

– Ее мать, – продолжил старейшина, – та самая ведьма Кирка, которая зачаровала колодец. История Ромура такова. Он однажды встретил прекрасную Мэри возле самой окраины Терамарского леса. Они полюбили друг друга. Но Кирка не позволила дочери уйти с возлюбленным. Да только та ослушалась и сбежала. А когда выяснилось, что Мэри понесла, Кирка так разозлилась, что отправила её к Ромуру, сказав, мол, раз она ослушалась, пусть теперь Ромур и разбирается. А сама в одиночку пересекла Терамарский лес.

Все заохали и запричитали. Я ошалело ворочала глазами, пытаясь понять, как хрупкая женщина, пусть и ведьма, решилась отправиться в самый страшный опасный лес во всем королевстве. Потом стало медленно доходить, что это не самая главное в этой истории. Мать сидела бледная и не шевелилась, словно ожидает приговора, отец, такой же бледный, незаметно сжал её пальцы за лавкой, а я затаилась, как мышь.

Старик медленно перевел взгляд на них и произнес:

– Так ли все? Или я сказал не правду? Коли так, исправьте меня и скажите, как было.

Послышался шумный глоток отца. Он прочистил горло и пару секунд готовился, затем произнес неожиданно охрипшим голосом:

– Все так старейшина. Ты нигде не обманул и не приукрасил.

– Хорошо, – протянул старик. – Значит, ты прилюдно признаешь, что жена твоя Мэри дочь ведьмы Кирки, которая смогла зачаровать колодец?

Отец кивнул и сказал хмуро:

– Признаю.

– Тогда, – неожиданно громко провозгласил старейшина, вскинув ладони. – Пусть она вернет нашему колодцу былую мощь! Пусть вода перестанет уходить! Пусть применит свою магию! Если Мэри действительно стала истиной женой своего мужа, истиной селянкой, и чтит наши традиции и законы, она тот же час согласится и выполнит нашу общую просьбу! Говори Мэри, я дозволяю тебе.

Я видела, как побледнели губы матери, как затрясся подбородок. Она прижала одну ладонь к груди, а другой еще сильнее сжала ладонь отца. Затем шумно сглотнула и проговорила еле слышно:

– Я… я не… Я не могу.

Народ загалдел, но старец взмахом длани всех утихомирил и спросил терпеливо:

– Почему, дитя мое? Значит ли это, что ты отказываешься исполнить свой долг преданной жены и селянки?

Мать так быстро замотала головой, что из-под чепца выбилось еще несколько белокурых прядей.

– Н-нет, старейшина, не отказываюсь, – произнесла она. – Я бы сделала всё, что в моих силах. Но у меня таких сил нет. Мне не передалось ничего от матери.

Старейшина что-то промычал и кивнул, будто подтвердил собственные мысли.

– Значит, надо связаться с ведьмой, – произнес он задумчиво. – Воззовем к ее совести. Несите таз, будет лить тёмную воду.

Все вновь охнули, а я сжала пальцы до белы костяшек. О темной воде слышала лишь раз от старшего брата, который ездил в город. Он поведал, что тёмную воду льют только в самых крайних случаях, когда нужно связаться с ведьмой. Ведьмы не любят, когда их беспокоят, поэтому обряд считается опасным. Ходили слухи, что во время обряда пропадают люди и творятся странные вещи.

Тогда я и подумать не могла, что своими глазами увижу такое, и меня переполнило любопытство вперемешку со страхом.

Тем временем несколько смельчаков всё же притащили корыто. Поставив его перед старейшиной, они опасливо попятились к толпе, а старейшина опустил конец клюки в воду и вытащил из-за пазухи мешочек. Затем очень осторожно, будто внутри спит рой пчел, развязал и взял щепотку чёрного порошка.

Что-то прошептав, старейшина высыпал порошок в воду и стал водить клюкой по часовой стрелке, бормоча при этом слова на непонятном языке.

Селяне жались к стенам, пятились, время от времени слышала, как кто-то возносит молебны богам. Всё время, пока находилась в комнате, меня не покидало ощущение, что за мной наблюдают.

Улучив момент, я осторожно оглянулась и в груди ухнуло. Из противоположного конца помещения на меня смотрел Грэм. Казалось, его не волнует ни пересыхающий колодец, ни обряд темной воды, ни старейшина.

Он смотрел на меня так, как отец смотрел на мать, когда я однажды рано вернулась домой и застала их слишком близко друг к другу.

Его правая рука елозила в кармане, а губы что-то шептали. Мне не хотелось знать, что, но спина невольно взмокла, а сердце застучало чаще. Я вспомнила его руки на себе, запах хмеля изо рта и подумала, что если это счастье, то немудрено, что моя, как выяснилось, бабка сбежала от него в Терамарский лес.

Тем временем старейшина продолжал мешать воду. Та потемнела, как ночное небо, показалось даже замерцала. Сперва все выглядело невинно, как детская шалость, но едва додумала, свет факелов колыхнулся. На улице что-то загрохотало, а окна с грохотом распахнулись, и в помещение ворвались ледяные порывы.

Люди закричали, некоторые вскочили с мест и бросились к двери, но та оказалась заперта. Ее дергали, пытались выломать, но дверь словно вросла в стену. Я сжалась в комок, моля богов, чтобы все поскорее кончилось, чтобы это собрание, Грэм, истории про бабку ведьму оказались сном. Но стены задрожали, с потолка посыпалась труха, и я поняла, что пробуждение не скоро.

Старейшина воздел длани и прокричал:

– О, Кирка! Мы взываем к тебе! Смилуйся! Яви свой лик!

Ветер и дрожь стен стихли, но воздух остался таким же холодным, и когда выдохнула, изо рта выкатился клуб пара.

Я сидела достаточно близко к тазу, в котором старейшина крутил палкой, поэтому заметила, как в темной воде проступил силуэт. С каждой секундой он становился всё яснее, и вскоре увидела облик престарелой женщины с глазами цвета льда и серебристыми волосами на плечах.

– Ты ли это? – донесся насмешливый старческий голос, и показалось, он исходит отовсюду. – Эол? Теперь старейшина? Хе-хе. Ну, как старствуешь? Всё ли ладно в вашей деревне?

Старейшина сдвинул брови, и проговорил:

– Не глумись, Кирка. Ты знаешь, почему мы к тебе воззвали.

– Ох, Эол, знаю, – отозвалась ведьма усмехаясь. – Как же не знать. Я уж пол века жду, когда наведешь темной воды, а я всласть посмеюсь над всей вашей деревенькой, которая черной неблагодарностью отплатила мне за добро.

В её голосе звучало столько злорадства, что я с трудом верила, как моя мать, я и эта старуха могут быть родственниками. Люди сбились в кучу, как перепуганные цыплята под дождем, отец обнял мать, а про меня, казалось все забыли. Все кроме Грэма, который прожигает мне взглядом спину.

Глава деревни набрал воздуха и сказал:

– Дела давно минувшие. Ты не должна держать обиды так долго.

– Не указывай мне, что я должна, а чего нет, старик! – громыхнул голос ведьмы.

– Прости, Кирка, – тут же проговорил старейшина, – я не хотел тебя гневить. Но прошу вернуть нам воду и снова зачаровать колодец. Иначе вся деревня зачахнет без воды.

Ведьма хохотнула.

– А мне какое дело? – спросила она. – Эта деревня палец о палец не ударила, чтобы защитить меня от тебя, мерзкого, гнусного лжеца и предателя. А потом укрыла мою дочь, посмевшую ослушаться материнского наказа. Пускай хоть в пустыню превратится ваша деревня. Я буду смотреть на это через свой хрустальный шар и ухмыляться.

– Ты стала черствой, – устало произнес старейшина.

– Вашими стараниями, – бросила в ответ Кирка. – Но спасибо, что сообщил мне об этом прелестном событии. Теперь я смогу насладиться созерцанием.