С большим трудом Борисенко привел израненную машину на аэродром. Техник самолета Семенов ахнул, увидев, в каком состоянии самолет.
— Да, работка предстоит немалая, — произнес он, осматривая машину.
— На недельку хватит? — спросил командир.
— Что вы, на недельку! Завтра к вечеру будет готов! Но дело не в этом, Евгений Иванович!
Здесь мне хочется прервать разговор двух сдружившихся товарищей по работе и поговорить о техниках, о наших с ними взаимоотношениях.
Мы часто употребляем слова «боевая слетанность», и относятся эти слова к боевым и деловым взаимоотношениям между летчиком и штурманом — основным ядром экипажа, между летчиком и стрелками — в воздушном бою с фашистскими истребителями, между штурманом и стрелком-радистом — в вопросе радионавигации, между командиром корабля и всеми остальными членами летного экипажа во всей работе.
Но есть у летчика, у командира корабля еще и другой вид «слетанности» — деловой сработанности, психологической совместимости. Это между летчиком и техником самолета, между летной частью экипажа и наземной.
Летный и технический состав — люди разных профессий, разной боевой деятельности. Их объединяет конечная цель — выполнение поставленного командованием боевого задания. Работа той и другой категории очень разная. А если вникнуть глубже, это единый, крепко спаянный коллектив, и объединяет их не только единство цели, но и человечность, взаимопонимание и взаимоподдержка.
Летчик улетает, техник остается на земле. Но незримая нить, связывающая их, не порывается. Летчик выполняет боевое задание и на какой прибор ни глянет, за какой рычаг ни возьмется — все в норме. Это плоды труда техника. И когда, выполнив боевое задание и пробыв в воздухе около десяти часов, летчик возвращается на свой аэродром, он готов расцеловать своего техника, технический состав всех служб (что часто и делается) за отличную работу моторов и всех других агрегатов в воздухе. Техническая служба доверие летного экипажа оправдала.
Летчик улетает, техник остается на земле. Но без дела он не сидит. На земле всегда работа для техника найдется: на каком-то самолете в эскадрилье меняют моторы, на другом — чинят повреждения, и все это делается сообща, коллективно, вплоть до разгрузки бомб, набивки патронов в пулеметные ленты и других работ.
Техник трудится не покладая рук, а душой — там, вместе с летчиком. Всегда озабочен: не подвела бы техника. Периодически справляется, если есть возможность, как там идут дела. Штабные товарищи знают о беспокойстве техников за состояние своих кораблей, они ставят их в известность о положении дел в воздухе, если представляется возможность.
И вдруг с кем-то прервалась связь. Техник — как на иголках, из рук все валится. Что могло случиться, неужели подвела материальная часть, неужели подбили?!
Но вот подходит время возвращения самолетов. Все техники у своих стоянок. Не сидят спокойно, Они в напряжении. Ждут. Как там, все ли в порядке. Своих узнают по звуку мотора или по другим, знакомым только техникам, признакам, или летчик, даст условный сигнал — вернулся! Сколько радости!
Самолет заруливает на стоянку, техник впереди самолета шагает, машет руками на себя, будто приглашает поставить самолет. Тоже большое искусство — поставить с ходу самолет на колодки всеми тремя колесами. Уважающий труд своих техников летчик в первую очередь, сев за штурвал, обращает внимание именно на эту процедуру: поставить самолет тремя колесами на колодки. Кажется — мелочь. А техники сразу проникаются уважением к своему командиру, они чувствуют в этом доброе отношение к ним и дают соответствующую оценку. Часто бывает: прилетает летчик с задания, заруливает кое-как, выключает моторы и уходит, самолет стоит наперекос. И техники вручную, а то и с применением трактора исправляют неряшливость летчика. На это затрачивается много сил и времени, и, конечно, этот маленький штришок невнимательности к труду техника омрачает их взаимоотношения.
Самолет на стоянке, а техник уже на крыле. Он бегло осмотрел машину, на слух определил работу моторов, и все равно: летчик открывает колпак кабины (а может, он уже был открыт), а техник взглядом окинул все приборы, задает летчику традиционный вопрос: «Ну как, товарищ командир?» И, если услышит в ответ «Все в порядке», успокаивается и помогает командиру подготовить моторы к выключению, заодно прослушает их работу и сползает с крыла. На этом заканчивается цикл боевого полета. Для летчика. А для техника, для всех технических служб работа продолжается даже в таких случаях, когда техник получил ответ «Все в порядке». Нужно все просмотреть, проверить, подготовить, заправить, протереть, почистить, поправить, короче, нужно машину подготовить к следующему боевому вылету.
Техник вложит в дело все свои силы, все свое знание и умение, чтобы со стороны летного экипажа не было к нему претензий, безотказно работала материальная часть. И командир, настоящий командир, никогда не оставался в долгу. Он платит бережным отношением к машине, хорошей, грамотной ее эксплуатацией, отличным выполнением боевых заданий и дружеским вниманием к своему товарищу.
Техник всегда под открытым небом, зимой и летом. Его обдувает ветрами, омывает дождями, изнуряет зноем. И самое невыносимое — это зимняя стужа и морозы, а он, несмотря ни на что, стоит на стремянке у мотора, ввинчивает свечу, ставит цилиндр или соединяет, регулирует тягу управления мощностью мотора. Работа ювелирная, в рукавицах ничего не сделаешь, все надо делать голыми руками при тридцатипятиградусном морозе, как это было в декабре 1942 года во время Сталинградской битвы.
При таком морозе моторы без подогрева не запустить, а самолеты нужно держать в боевой готовности и беспрерывно подогревать, иногда так бывает до утра.
Александр Семенов с начала войны обслуживал самолет командира эскадрильи Михаила Брусницына. Потом эскадрилью принял Евгений Борисенко. И с тех пор летчик Борисенко и техник Семенов не разлучались до самой демобилизации.
Они сдружились так, что позволяли себе называть друг друга по имени-отчеству или просто на «ты».
— А в чем же дело, Саша?
— Зачем лезешь на рожон? Тебе мотор подбили еще до цели: имеешь право сбросить бомбы на запасную и — домой. И нечего рисковать зря, и не было бы этих рваных…
— На запасной тоже бьют.
— Ну, просто в поле…
— Просто, Саша, нельзя, это наша земля, и каждая лишняя, без надобности воронка наносит ей ущерб. А вообще я признаю только одно правило — бить немцев, пока они топчут священную мою землю, понял?
— Так тебя же могли сбить над целью в таком аварийном состоянии и на такой высоте.
— Конечно могли. Могли, но не сбили. А вообще — война, могут и сбить.
— Ты прав… Знаешь, что я тебя попрошу? Разреши мне хоть разок слетать на боевое задание! Вместо стрелка.
— Вместо или в качестве?
— Как хочешь.
— Лишний балласт мне не нужен. Я лучше вместо тебя возьму лишнюю бомбу. Как никак — сто килограммов потянешь?
— Не шути, Женя, я тебя серьезно прошу.
— Ну, а если серьезно… Изучи все то, что должен знать стрелок, сдай экзамен инженеру эскадрильи по вооружению, и тогда будем говорить.
Техник Семенов овладел специальностью стрелка, часто летал на боевые задания, обстреливал из крупнокалиберного пулемета эшелоны и даже участвовал в бою с фашистскими истребителями.
И не только Семенов, многие техники летали со своими летчиками в качестве стрелков и даже штурманов на боевые задания. Командование этому не препятствовало, наоборот, приветствовало такую инициативу, чтобы и техники знали, какому риску подвергаются летные экипажи, чтобы они не только видели настоящую войну, но и принимали в ней личное участие, чтоб, как говорится, не закисали на однообразной работе. Знакомство техников с военным небом еще больше придавало им сил в благородной и нужной работе. А многие молодые техники и мотористы становились стрелками насовсем.
На второй день во время обеда Семенов официально доложил Борисенко:
