По счастью, вылетал Дракон не слишком часто.

У Дракона за эти годы чутьё только обострилось, и он безошибочно находил менестреля, где бы тот ни находился, даже не используя обоняние: он просто его чувствовал, вот и всё.

В тот самый момент, когда войско короля Айрена вступило на границу Серой Башни, Эмбервинг как раз собрался улетать: нужно было наведаться к горам и глянуть, не завёлся ли там ещё один дракон. Хёггель, как помнится, был препоручен эльфам, и Талиесин, изредка заглядывающий в башню, но уже без букетиков и вообще с опаской, приносил вести о том, как обстоят дела с его обучением и приручением.

Дела обстояли не слишком хорошо: Хёггель, проснувшийся и обнаруживший, что его в мешке притащили невесть куда, разбушевался и выжег эльфийские луга на четверть, прежде чем удалось его усмирить. Алистеру пришлось даже наложить на него запрещающее заклятье — чтобы Хёггель оставался исключительно в человеческой форме, пока сам Алистер не разрешит ему обратное. Но несмотря на это, король эльфов был доволен, что в его распоряжении оказался настоящий дракон, пусть и не совсем драконистый, как бы ему хотелось, но всё же…

Голденхарт остался ждать возвращения Дракона. Чтобы отвлечься от ноющей боли в груди, он сначала почитал книжку — на драконьем языке, — потом вышел во двор проверить, не снесли ли куры новых яиц. И вот как раз тогда, когда менестрель полез под куст смородины, где у самых корней белелось что-то круглое, наверняка яйцо, к башне подъехали рыцари Айрена.

— Есть ли кто дома? — звучно крикнул король Айрен, спешившись и подходя к изгороди, но не переступая через неё. Прошлых ошибок повторять не стоило.

Менестрель отозвался из-под куста:

— А вы кто и с чем пожаловали?

— Голденхарт? — обрадовался Айрен, на свой страх и риск отпирая калитку и идя на голос.

Юноша между тем уже выудил яйцо из-под смородины и вылез, вытряхивая из волос обломанные веточки и каких-то букашек. На незнакомого мужчину он взглянул с опаской, но поймал себя на мысли, что уже где-то его видел: лицо уж больно знакомое…

Король Айрен и вовсе опешил, увидев менестреля. Он ничуть не изменился за эти десять с лишним лет. Пожалуй, даже стал ещё моложе и прекраснее, чем прежде. Несомненно: колдовство! Айрен попятился и осторожно произнёс:

— Голденхарт, ты ли это, или мои глаза обмануты каким-то наваждением?

— Айрен? — узнал, наконец, брата менестрель и поразился тому, как тот постарел… нет, скорее возмужал, а не постарел.

Оба какое-то время смотрели друг на друга молча, будто силясь понять, что же это такое перед их глазами находится.

— А я тебя и не узнал сначала, — засмеялся Голденхарт, — так изменился… Как люди меняются с годами!

— А вот ты совсем не изменился, — после паузы возразил Айрен. — Под силу такое ли людям?

Улыбка сползла с губ менестреля. Он тронул волосы рукой, отвёл взгляд и пробормотал:

— Да, быть может, я уже и не человек… Однако же! Что привело тебя в Серую Башню после стольких лет?

Король Айрен решил зайти издалека. Для начала он справился о Драконе и, получив ответ, что Эмбервинг по-прежнему здравствует, передал ему привет от вздорной принцессы. Менестрель улыбнулся. Дальше Айрен пустился в пространный рассказ о своей жизни в качестве короля, сообщил, что у Голденхарта уже пять племянниц, а скоро будет шесть, потом спросил нехотя, не слышал ли менестрель что-нибудь о Тридевятом королевстве. Юноша поморщился и ответил, что слухами земля полнится, но не всему же верить? А вот дальше Айрен замялся.

Проницательный Голденхарт сразу понял, что брат явился неспроста, но терпеливо ждал, когда тот перейдёт к истинной причине его приезда в эти земли. Заминка Айрена только подтверждала его собственные догадки.

— Ладно, — со вздохом сказал Голденхарт, — выкладывай, зачем приехал. Не просто так ведь?

Айрен тоже вздохнул и подал брату оба письма. Юноша прочёл письмо короля-отца кронпринцу и поморщился.

— Говорил же, что не вернусь, — дёрнулся он.

— Я так ему и отписал, — оправдывался Айрен, — но ты же знаешь отца…

— Стать кронпринцем и жениться на покинутой невесте, — с усмешкой подытожил Голденхарт. — Если бы я объявился в Тридевятом королевстве, сколько бы шума моё появление наделало!

— Да уж… — неловко засмеявшись, согласился Айрен, — ты ведь… ничуть не изменился. Скажи, а… ты это серьёзно, что… ты уже не человек?

Голденхарт задумчиво покачал головой:

— И сам не знаю. С чарами никогда не знаешь наверняка. Но обратно в Тридевятое королевство мне в любом случае дороги нет: доживать буду, сколько мне отмерено, в Серой Башне.

— Тогда уж сделай милость, сам отпиши отцу о своём решении, — сказал Айрен. — А я с себя всяческую ответственность слагаю. Мне бы в своих собственных делах разобраться, куда уж в чужие лезть!

— Хорошо, хорошо, — покивал менестрель. — Ты, верно, домой торопишься, раз даже коня не расседлал?

Айрен смутился:

— Мы с войском думаем на восток податься, парочку замков иноверцев захватить. Даже не представляешь, как скучно королём быть! Насилу от… — Он едва не сказал: «отпросился», — но всё же вывернулся и докончил: — …вырвался.

— Крестовый поход? — с улыбкой уточнил менестрель, и улыбка эта говорила, что оговорку брата он прекрасно понял.

Айрен кивнул и поспешил распрощаться: с Драконом ему встречаться не хотелось, а Голденхарт упомянул между делом, что тот возвращается в башню. Голденхарт помахал королевской рати рукой вслед и развернулся в другую сторону, чтобы встретить Дракона.

Тот прилетел минут через двадцать после отъезда Айрена, спустился на луг, ещё не превращаясь в человека, подёргал головой в разные стороны, принюхиваясь, и потом спросил:

— Кто-то был здесь, пока меня не было?

— Айрен проездом, — сообщил Голденхарт, демонстрируя Дракону свёрнутый пергамент. — Привёз мне письмо от отца.

— Хм, — только и сказал Эмбервинг, — отчего же не дождался моего возвращения? Я бы его поприветствовал.

Менестрель засмеялся. Улыбнулся и Дракон.

Юноша между тем повертел пергамент и пробормотал:

— И что он там мне может писать…

Он потянул со свёрнутого письма кольцо. Зрачки Дракона вдруг вытянулись, по позвоночнику пошла дрожь, неясно почуялось какое-то чужое колдовство, и он поспешно крикнул:

— Не открывай!

Но Эмбер опоздал: Голденхарт уже развернул пергамент. Ничего-то на нём не было написано. Менестрель фыркнул и начал было:

— Что за глупые шутки…

Пергамент вдруг сам собой вспыхнул в его руках, разгорелся, превращаясь в портал, из которого вытянулась рука и, крепко ухватив юношу за плечо, втянула его внутрь. Пергамент рассыпался искрами, и портал исчез. Подлетевший Дракон схватил пальцами пустое место. Опоздал! На землю брякнулось кольцо, задымилось и истлело, оставив на земле темноватый выжженный след. Чёрная магия!

«Менестрелеметр» подсказывал ему, что юноша уже бесконечно далеко — на другом конце света. По счастью, он его чувствовал, так что безошибочно знал, в какую сторону лететь.

Дракон издал страшный рёв, от которого полегли на несколько миль вокруг деревья. Докатились отголоски и до отъехавших уже порядочно рыцарей Айрена. Лошади взбрыкнули, с трудом удалось их успокоить.

Эмбервинг был страшно зол! Глаза у него стали уж совсем драконьи, а ярость была настолько сильна, что рога отросли до их обычной длины всего за пару мгновений. Золотое сияние вокруг стало огненным, трава скукожилась и оплавилась, изгородь задымилась, поймав искру…

Сбежавшиеся на рык крестьяне сгрудились поодаль, не решаясь подойти: в таком состоянии своего господина они никогда прежде не видели.

Дракон ничего не видел и не слышал. В нём просыпалась давно утихшая жажда убийства, присущая всему драконьему роду: именно она толкала древних драконов на резню, о которой до сих пор говорят шёпотом. Драконы выжигали целые города, не оставляя ни одного выжившего, без особой на то причины. Просто так требовала драконья натура, и всё тут. Эмбервинг полагал, что был способен держать её в узде, и за всю свою жизнь буйствовал лишь единожды — в битве с Нордью. Но сейчас… О, сейчас он едва себя контролировал! От век по лицу побежали во все стороны чешуйки, искажая красивые черты, пальцы вытянулись когтями, от всей его фигуры пошёл густой дым.