Возникла короткая пауза, потом по основному каналу базы они услышали хриплый голос на фарси, вклинившийся в трансляцию с 206-го. Голос говорил секунд тридцать, потом замолчал.
– Иншаллах! – пробормотал Массил.
– Кто это был, черт его возьми?! – вскинулся Эйр.
– Мулла Хусейн, ага.
– Что он сказал? – спросил Эйр, забыв, что Мануэла говорит на фарси.
Массил замялся. Мануэла, страшно побледнев, ответила вместо него:
– Мулла говорил: «Во имя Аллаха и во имя вихря Божьего, разите!» – снова и снова, просто раз за… – Она замолчала.
С противоположного конца летного поля донеслись приглушенные звуки автоматной стрельбы. Эйр тут же схватил микрофон.
– Marc, à la tour, vite, immédiatement![17] – приказал он на прекрасном французском, потом, прищурившись, посмотрел в сторону базы в полумиле от них.
Из казарм выбегали люди. Некоторые держали в руках автоматы. Несколько человек упали, когда другие люди открыли по ним огонь. Эйр распахнул одну из створок окна, чтобы лучше слышать. Крики «Аллах-у акбаррр» смешивались с хриплым треском автоматических винтовок.
– Что это там? Рядом с воротами, с главными воротами? – спросила Мануэла.
Массил вскочил на ноги и встал рядом с ней, столь же потрясенный и изрядно испуганный.
Эйр протянул руку к биноклю, навел окуляры:
– Боже всемогущий, солдаты стреляют по базе, и… грузовики штурмуют главные ворота… их штук шесть… «зеленые повязки», муллы, солдаты выпрыгивают из них…
На канале базы вдруг возник возбужденный голос, что-то кричавший на фарси, потом так же внезапно оборвался. Мануэла снова перевела:
– «Во имя Аллаха, убивайте всех офицеров, которые против имама Хомейни, и берите в свои руки…» Это революция!
Внизу они увидели, как из вертолета выбрались мулла Хусейн и двое его людей из «зеленых повязок», с автоматами в руках. Мулла махнул Марку рукой, чтобы тот вылез из кабины, но пилот лишь помотал головой, ткнул пальцем вверх, показывая на вращающиеся лопасти, и продолжил процедуру отключения. Хусейн на мгновение растерялся.
На всей территории «С-Г» работа остановилась. Люди высовывались из окон или выбегали на бетон и стояли там безмолвными небольшими группами, глядя вдаль через летное поле. Стрельба становилась громче. Неподалеку джип и автоцистерна с топливом, которые должны были обслуживать приземлившийся 206-й, остановились, визжа тормозами, едва только началась стрельба. Хусейн, знаком приказавший джипу остановиться, двинулся к нему, оставив одного человека охранять вертолет. Водитель увидел его, выскочил из машины и бросился наутек. Мулла послал ему вдогонку проклятье и вместе с «зеленой повязкой» забрался в джип, сел за руль и на полном газу понесся по дороге вдоль периметра базы в сторону дальних казарм.
Дюбуа взлетел по лестнице, прыгая через три ступеньки. Ему было тридцать шесть лет – высокий, худой, темноволосый, с проказливой улыбкой. Он тут же вытянул руку и обменялся рукопожатием с Эйром.
– Мадонна, ну и денек, Фредди! Я… Мануэла! – Он тепло расцеловал ее в обе щеки. – С Дюком все в порядке, chérie. Он просто разругался с муллой, который сказал, что больше с ним не полетит. Бендер-Дейлем не… – Он замолчал, вдруг остро ощутив присутствие Массила и не доверяя ему. – Мне нужно выпить. Давайте пойдем в столовую, а?
До столовой они не дошли. Марк вывел их на бетонированную площадку и свернул за угол здания, где они могли за всем наблюдать, не опасаясь быть услышанными.
– Нельзя быть уверенным, на чьей стороне Массил… э-э… да и вообще большинство из наших сотрудников. Если они и сами могут это сказать, бедолаги.
На другом краю поля раздался громкий взрыв. Из одного из подсобных строений вырвалось пламя, заклубился дым.
– Mon Dieu, это что, топливный склад?
– Нет, где-то рядом с ним. – Эйра переполняло беспокойство.
Еще один взрыв отвлек его внимание, потом к беспорядочной автоматной стрельбе примешался тяжелый, гортанный раскат пушечного выстрела. Танки.
Джип с муллой за рулем уже исчез за бараками. Рядом с главными воротами в беспорядке стояли армейские грузовики; прибывшие на них взбунтовавшиеся солдаты и «зеленые повязки» исчезли внутри бараков и ангаров. Несколько тел лежало в пыли. Солдаты танкового подразделения охраняли здание, где размещался кабинет командира гарнизона, полковника Пешади, пригнувшись возле входа, с автоматами наготове. Другие ждали у окон второго этажа. Один из тех, что были наверху, дал автоматную очередь, когда с полдюжины вопящих солдат, армейских и из ВВС, бросились в атаку через площадь. Еще одна очередь – и все они полегли, мертвые, умирающие или тяжело раненные. Один из раненых, то ползком, то карабкаясь на четвереньках, попытался выбраться с площади. Танковая охрана дала ему добраться почти до самого края. Потом изрешетила пулями.
Мануэла простонала, и они отвели ее подальше за здание, где они прятались.
– Со мной все в порядке, – сказала она. – Марк, когда Дюк возвращается?
– Руди или Дюк позвонят сегодня вечером или завтра, я гарантирую. Pas problème![18] Великий Дюк в полном порядке. Mon Dieu, а вот сейчас я бы выпил!
Они подождали минуту, стрельба затихала.
– Пошли, – сказал Эйр. – В бунгало будет безопаснее.
Они торопливо пересекли территорию «С-Г» и забежали в одно из красивых бунгало, окруженных выбеленными известкой заборами и аккуратными садиками. В Ковиссе не содержали жилых помещений для женатых. Обычно пилоты жили вдвоем в бунгало с двумя спальнями.
Мануэла ушла, чтобы приготовить выпивку.
– Так, теперь – что произошло на самом деле? – тихо спросил Эйр.
Француз быстро рассказал ему о нападении, о Затаки, о храбрости Руди.
– Этот старый фриц действительно достоин медали! – с восхищением произнес он. – Но слушай, вчера вечером революционеры расстреляли одного из наших поденщиков за то, что тот оказался из федаинов. За четыре минуты они провели судебное заседание и привели приговор в исполнение. Сегодня утром другие ублюдки застрелили Кияби.
Эйр был в ужасе.
– Но за что?
Дюбуа рассказал ему о диверсии на нефтепроводе, потом добавил:
– Когда Руди и мулла вернулись, Затаки нас всех построил и объявил, что Кияби был казнен справедливо как «пособник шаха, пособник слуг Сатаны американцев и англичан, который годами осквернял Иран и потому был врагом Бога».
– Бедный старина Босс… Господи, он так мне нравился, он был хорошим человеком!
– Да. И открыто говорил против Хомейни, а теперь у этих ублюдков есть оружие. В жизни не видел столько автоматов, а они все глупцы, сумасшедшие. – Лицо Дюбуа сморщилось. – Старина Дюк принялся орать на фарси на них всех; вчера вечером у него уже была стычка с Затаки и муллой. Мы не знаем, что он им там сказал, но закончилось все скверно: эти ублюдки набросились на него, принялись пинать, орать. Мы, конечно, бросились было на них, потом вдруг громыхнула автоматная очередь, и мы замерли. И они тоже, потому что стрелял Руди. Он каким-то образом отнял автомат у одного из них и дал еще одну короткую очередь в воздух. Он прокричал: «Оставьте его в покое, или я перестреляю вас всех!», держа на мушке Затаки и ту группу, что была рядом с Дюком. Они и отошли. Обругав их всех – ma foi, quel homme[19], – он заключил с ними сделку: они оставляют нас в покое, мы не лезем в их революцию. Договорились, что я должен буду привезти муллу сюда, а Дюк – остаться там, а Руди оставит автомат себе. Он заставил Затаки и муллу поклясться Аллахом, что они не нарушат этого договора, но я бы им все равно не верил. Merde, они все – merde, mon ami. Но Руди, о, Руди был великолепен! Он должен был родиться французом, этот парень. Я весь день старался дозвониться до него, но никто не отвечает…
С другой стороны летного поля, с одной из улиц в дальнем скоплении казарм, вылетел танк «центурион», прогрохотал на всех парах через поле и въехал на главную улицу напротив штаба базы и офицерской столовой. Там он остановился, глухо ворча двигателями: толстый, приземистый и смертоносный. Длинная пушка поплыла в сторону, отыскивая мишень. Внезапно гусеницы ожили, танк развернулся на месте и выстрелил; снаряд разнес все на втором этаже, где располагался штаб полковника Пешади. Оборонявшиеся в здании были ошеломлены этим неожиданным предательством. Танк выстрелил еще раз. Огромные куски кирпичной кладки разбросало во все стороны, и половина крыши обрушилась. Здание загорелось.
