Познакомившись с ХР8112 в буквальном смысле поближе, я поспешил спуститься на ее поверхность. Многомесячный перелет утомил настолько, что мне не терпелось скорее приступить к тяжелой, скрупулезной, физически изматывающей работе. В моем распоряжении была всего неделя. Ровно через семь дней, по строго выстроенному графику, сюда прибудет целый отряд ученых вооруженных приборами и сложной техникой, с целой исследовательской лабораторией на борту. Нужно, как всегда спешить, чтобы успеть собрать основную информацию о планете. Это сухие, бесцветные цифры и до предела лаконичные данные, которые позволят прибывшей группе исследователей чувствовать себя в относительной безопасности в новом мире. Благодаря мне, они будут осведомлены о сейсмических колебаниях в радиусе долгосрочных баз и перепадах температур в исследуемых зонах. Портативные станции, которые мне предстояло разбросать по всей планете, должны ежедневно оповещать о возникающих извержениях, возможных цунами, пожарах и наводнениях. И только после этого начнется поэтапное, подробнейшее исследование всей планеты.
Но, как бы я не торопился, сам спуск на поверхность, это совсем другая история, рассказывать которую нужно не спеша и осторожно. Место лирики и душевных переживаний, философских размышлений и элементарной спешки быстрее сделать свою работу, занимает максимальная сосредоточенность. Во время спуска всегда предельно внимателен, даже когда внизу тебя ждет ярко освещенный космопорт. Что говорить о неизведанном мире, где нет и следа от человеческого ботинка. Я всегда стараюсь избежать самых незначительных на первый взгляд ошибок, приводящих к роковым последствиям, как случалось уже не раз с моими коллегами. И мне бы не хотелось пополнить этот траурный список.
Когда я отстыковываю от корабля спускаемый аппарат, устремляя его на незнакомую поверхность, ошибаться недопустимо. На этих ошибках невозможно учиться, они всегда одновременно первые и последние. Я всегда один на один с техникой и стихией неизведанной планеты. За моей спиной также безлюдно, как и в ожидающем меня мире. В случае неисправности или аварии, помощь прибудет только через неделю. Каждый раз я бросаю нашпигованный аппаратурой катер вместе с собой в неисследованный, полный тайн и загадок мир, становящийся от этого еще более опасным и в то же время гипнотически притягательным.
Запеленговав место своей посадки, я поспешил заняться делом. Местом первой высадки было предгорье высоченного хребта, подножие которого обдували ветра, обдавая его песчаными волнами огромной пустыни. В моей практике были десятки посадок в неизведанных мирах, но каждый раз я переживал их по-новому. Планета приближалась стремительно, но еще стремительнее удалялся мой корабль, последняя ниточка, связывавшая меня с моим родным, далеким миром. Но, как я уже говорил, во время спуска, мою голову занимали далеко не лирические мысли.
Быстро плывущие облака говорили о ветреном ненастье на поверхности. Мой челнок, входя в верхние слои атмосферы, словно ударился о плотную, напоминающую водную массу, субстанцию. Меня резко бросило вперед, но аварийные ремни удержали мое тело на месте. В глазах потемнело, в ушах стоял противный звон, тошнота подступила к самому горлу. Приборы вздрогнули, показатели метнулись к запредельным цифрам, напоминая человека, поднявшего в удивлении брови. Данные спектрального анализа не сообщали о наличии столь плотной, на этой планете, атмосферы. Дальнейший спуск вызвал сильнейшие перегрузки, из-за которых я потерял сознание. За время моего беспамятства, продолжавшегося считанные секунды, мне успел привидеться кошмар. Нелепые образы, странные и, в то же время страшные картинки ворвались в мое сознание, наполняя его до краев. Я быстро пришел в себя – зрение сфокусировалось на приборах, звон в ушах стал медленно затихать. Я не помнил ничего, что видел только что, но тяжелый, гнетущий осадок остался. Перегрузки продолжали возрастать, но разыгравшееся от происходящего любопытство не дало потерять сознание. И страх, вновь увидеть то, что видел сейчас, но уже успел забыть.
Я попал в очень непростую ситуацию, оказавшись в плохих погодных условиях с приборами, выдававшими немыслимые показания – то я внезапно оказывался гораздо выше реальной высоты, то проваливался ниже уровня моря, когда приборы указывали высоту со знаком минус, это было равносильно тому, что я летел бы под землей. При этом я чувствовал себя так, словно пытаюсь взлететь с планеты с сильнейшей гравитацией. В подобной ситуации не могло быть и речи о попытке совершить посадку на незнакомом рельефе. Возможно, я попал в ураган, разыгравшийся в верхних слоях атмосферы, а бешеные показания приборов списал на магнитные аномалии, природу которых еще предстояло изучить. Решив обойти циклон, я попытался подняться на несколько километров, чтобы выйти в более разряженные слои неприветливой атмосферы. Приборы сразу пришли в норму, но радость моя была недолгой. Корабль затрясло мелкой дрожью, показатели энергетического запаса честно отмечали колоссальный расход, грозящий мне остаться без тепла и света, и главное, без связи. Возникла реальная угроза провала, только что начавшейся экспедиции. У меня было два пути: первый – выжать все соки из себя и машины, но выйти в безопасный космос, отложив попытку, второй – попытаться сесть, рискуя практически всем. Первый вариант был куда практичнее безрассудного риска, который предлагал второй. Я решил вернуться на свой, ставший орбитальным шатл, где мог в спокойной обстановке выяснить причины таких больших энергозатрат. На все размышления ушло не больше секунды, не теряя их еще больше, я стал набирать высоту. Расход топлива превышал все допустимые нормы. По опыту я знал, что даже при взлете с поверхности уходит куда меньше. Утечку из-за дефекта топливного резервуара я исключал, но судя по тому, как таяли запасы, был готов поверить во что угодно.
С таким расходом топлива я не мог выйти на орбиту, так как мне было необходимо сделать по меньшей мере еще один виток, чтобы вырваться из магнитного поля планеты. Сажать машину на неподготовленную площадку можно только по приборам, но они в свою очередь, с приближением к поверхности вытворяли нечто невообразимое. И конечно, в придачу, отвратительные погодные условия. Усовершенствованные литиевые батареи с ядерной начинкой проявили солидарность с топливным отсеком, расходуя бесценную для меня энергию неизвестно куда, продолжая беспричинно разряжаться. На табло мигали красным невеселые цифры «47%» – меньше половины заряда! Этого мне никак не хватит на неделю даже в экономном режиме.
Чувство паники неумолимо росло, заполняя все большее пространство, отведенное под холодные, расчетливые мысли. Я прекрасно понимал, что мне надо обязательно вернуться на орбитальную базу, где можно попробовать устранить неполадки или, хотя бы, установить их причины. А если выйти в открытый космос так и не удастся, при этом израсходовав все топливо, я устремлюсь вниз, как метеорит и сгорю, так и не долетев до поверхности. Да, это будет страшно красивая смерть, красоту которой некому будет оценить на этой безжизненной планете. Никто не загадает желание, глядя на падающую звезду, объятую огнем, сердцем которой будет мое заживо кремированное тело. Это меня устраивало меньше всего и я, наконец, признался сам себе, что не смогу уже самостоятельно взлететь. Даже столь рискованное приземление выглядело как спасение. Если посадка пройдет успешно, а я верил в свои силы и опыт, то у меня будут неплохие шансы выжить, продержавшись до прихода основной группы.
Не рискуя совершать резкое снижение, я выровнял свою машину стараясь удерживать горизонтальный полет по ненадежным приборам и, только после этого приступил к снижению с уклоном десять – пятнадцать градусов относительно горизонта. Мои надежды, что расход топлива сократиться, не оправдались. Энергетический заряд батарей снижался все с той же подозрительной скоростью. С такими темпами, даже удачно приземлившись, я останусь без средств к существованию. Выбора не оставалось. Я пустил свой челнок в крутое пике, подвергая себя и машину дополнительным перегрузкам. Тучи рваными клочками проносились мимо меня, открывая панораму поверхности. В нескольких километрах подо мной проступил суровый силуэт каменного хребта, вершина которого была сглажена царившими на этой высоте ветрами. Дальше, на многие километры простиралась песчаная пустыня и лишь у самого горизонта, на северо-западе, она прерывалась горным массивом, вершина которого была окутана грозовыми, клубящимися облаками.
