Он разговаривал таким тоном… ну точно как эти дяди из первого отдела, с моей старой работы. Клещами в тебя лезут, а ты лишь чувствуешь усталость.

– Не в этом дело, – ответил я.

– А в чем? – наступал он и поганил мне настроение.

– Не хочу рассказывать.

– Натворил чего в Питере?

– Да нет… – замялся я. – Просто захотелось сменить обстановку.

– Обстановку он захотел… – буркнул Глеб. – Поехал бы в Москву. Чем плохо?

– Ничем не плохо. Я просто хотел отдохнуть от города. Ну хотя бы какое-то время. У вас тут спокойно, тихо, места красивые, лес, берег моря недалеко, – оправдывался я по старой глупой привычке.

– Снег один, – снова буркнул он и отхлебнул чаю.

– Ничего, все равно должно быть красиво, – несу я какую-то чушь. Боже! Но это не важно, все ничего, лишь бы от него отделаться. Он начинает дергать струны моей души, играть на них, как на какой-нибудь балалайке.

Глеб наконец замолчал, а я, немного придя в себя, стал думать о Лизе. Что с ней? Такое стечение обстоятельств, как я, существующий в этом холодном, безразличном ко всем нам мире, не дало ей покончить со своим страданием? Это меня удивляет. Это странно для меня. И будет еще страннее, если она снова не попытается, фигурально выражаясь, взять расчет.

Я встал из-за стола и пошел в сарай. Хотел посмотреть на веревку, которая там, разумеется, уже не висела. Тогда я вернулся за стол, где, к моей радости, Глеба уже не было. Старый сукин сын ушел ковыряться в своей развалюхе. Пусть лучше в ней ковыряется, чем в моей душе. Может, хоть пальцы себе отморозит.

Затем пришла Лиза. Она молча села напротив меня и налила себе уже холодный кофе из моего личного кофейника, привезенного из Петербурга. Она глубоко вздохнула, убрала свои крашеные локоны за уши и стала приглядываться ко мне. Щурилась зачем-то… Один глаз прищуривался больше, чем другой. Что-то в этом было. Ах, но что? Не могу подобрать слово. Что-то потустороннее?.. Да ну, глупое слово. И почему оно пришло мне на ум? В общем, красиво она щурилась и притягательно. И я, несмотря на всю свою внутреннюю дерзость и внешнюю скромность – а может, именно от этого неестественного, невротического сочетания, – несколько засмущался.

«Хорошо, – подумалось мне, – хорошо, что я никогда не краснею. Не так уж и плохо быть мной, тощим сутулым брюнетом, который не умеет краснеть. У каждого человека свои достоинства. Я вот не краснею, а некоторые и этого не могут. Встречал я таких людей. Что тут сказать, жалкое зрелище».

– Я хочу с тобой поговорить, – сказала Лиза своим тихим приятным голосом.

– Да? Конечно, о чем ты хочешь поговорить?

В соседней комнате Татьяна гладила белье и напевала что-то деревенское, народное.

– Давай лучше прогуляемся? – предложила Лиза.

– Там холодно… – на мгновение я задумался. – Ну хорошо, давай.

Мы вышли на улицу и пошли в сторону центра. А через несколько минут я не выдержал:

– Слушай, о чем ты хотела поговорить?

Она ответила не сразу.

– О вчерашнем…

– Хм… не припомню, что было вчера, – ляпнул я.

– Ты все помнишь, – сказала она очень ровным, спокойным тоном, – строишь из себя простака.

– Ладно, извини, я просто старался быть тактичным… вежливым. Вежливость – это моя большая проблема. Разве я не говорил? – пытался я применить свое секретное оружие, то есть ущербное чувство юмора.

– Просто пообещай, что никому не расскажешь о том, что видел. У меня могут быть неприятности.

– Не в моих правилах, знаешь… Но… может, ты сама хочешь об этом поговорить?

– О чем? – устало вздохнув, спросила она.

Подобный тон заставляет почувствовать себя идиотом. Но я продолжил:

– Ну, в смысле, что на тебя нашло вчера ночью? Ты бы это… в самом деле? Ну, того… или как? – не нашел я подходящих слов.

– Думаешь, я стану делиться этим с первым встречным? – она испытующе, но без злобы смотрела на меня.

– Не знаю… Я просто подумал – может, тебе не с кем поговорить. Ты подумай, я уеду, и ты никогда меня не увидишь. Это, если вдуматься, все-таки неплохая гарантия.

Она ничего не ответила, мы подходили к центру города. Людей на улице стало больше. Они были в меховых шапках, дубленках, дутиках, пальто – в общем, как и везде. Только меха чуть больше, а лица чуть мрачнее. И валенки встречаются время от времени. Я-то свои – особо уродские и на три размера больше, чем следует, – я свои не надел.

Кажется, разговор был окончен, но мне-то хотелось продолжения. И я спросил в надежде:

– Тут есть какой-нибудь бар?

– Тут есть кафе.

– Недалеко?

– За тем домом, – показала она на грязно-желтую пятиэтажку.

Кафе называлось «Серебряная ложечка». Посетителей там почти не было. Так, несколько человек за дальним столиком да одна официантка. Кафе – что-то вроде опрятной столовой, но в меню имелись напитки. То есть, я хотел сказать, там как будто был неплохой выбор выпивки. Ну, я взял пшеничное пиво, а Лиза заказала вишневый сок.

– Ты не пьешь? – спросил я.

– Сегодня нет, – ответила она, пожав плечами. А потом добавила: – Обычно я заземляюсь алкоголем.

– Это как? – спросил я.

– Что-то не хочется рассказывать, – покачала она головой.

Мы сидели и молча пили свои напитки. Мне хотелось ее расспросить, но я никак не мог сообразить, с чего нужно начать. Не помню, чтобы мне приходилось говорить с кем-нибудь о подобных вещах, ну то есть о жизни, о смерти… Я всегда увиливал и мусолил это в одиночку, в своей голове.

– Послушай, я никому об этом не расскажу, и если ты не хочешь говорить о вчерашнем, – продолжаю я, – не надо. Я только хотел помочь, понимаешь? У меня у самого не все так гладко, как кажется.

– Ну раз ты в этой дыре, то, полагаю, не все, – улыбнулась она довольно хитро, опять прищурив один глаз больше, чем другой, и это показало мне, что, может быть, все не так безнадежно.

Вот описание Лизы. У нее вытянутый тонкий нос, словно у лисицы. И губы у нее такие… не пухлые, но слегка выдающиеся вперед. Талия тонкая (под курткой не видно), ноги чуть-чуть кривоваты, но длинные и все-таки красивые. Про каре я уже говорил и о светло-карих глазах тоже. В общем, симпатичная очень.

Она улыбнулась, и я почувствовал, что все налаживается. Люблю, когда все налаживается. Нет, в самом деле, я смакую эти моменты, вглядываюсь в них, просто играю с ними. Не каждому дано получать глубинное удовольствие от подобных вещей. Это еще одно мое достоинство, я могу найти удовольствие там, где другим и не снилось. У меня свой, так сказать, прииск, свой маленький Клондайк чувств. И это нельзя похитить.

– Лиза! – раздался голос у меня за спиной. – Привет!

К нашему столику подошел парень лет, думаю, двадцати трех от роду или что-то вроде того. Одет вполне по-городскому: длинное серое пальто, полосатый шарф повязан поверх воротника, кожаные перчатки…

– Привет, Ян, – спокойно, даже немного устало сказала Лиза.

– Кто это с тобой? – кивнул он на меня. – Из города, что ли?

Лиза задумалась.

– Это наш жилец, – ответила она, – комнату у нас снимает.

Он сел за наш столик, пожал мне руку и, многозначительно кивая, довольно долго всматривался в мое лицо. Я даже недовольно прищурился и отвернулся. Стал смотреть в окно и пить большими глотками свое пшеничное пиво. Что за свинство, в конце концов, так разглядывать чужие лица?! Что у него в голове? Опилки?

– Лиз, а ты на встречу идешь? Там все будут. Даже кто в город перебрался.

– Не знаю пока, – отмахнулась от него Лиза.

– А чего так? Приходи, весело будет. Ты так ни разу и не пришла.

– Я подумаю, – ответила она. – Ладно, Ян, мне надо идти.

Она встала и пошла без меня, а ее, как я понял, бывший одноклассник так и не встал со своего стула. Он испортил нам разговор, сукин сын, и вызвал мое неудовольствие. Но этого ему было мало, он продолжил:

– Жилец, значит? – обратился он ко мне.

– Кто? – недопонял я.

– Комнату, значит, снимаешь? – продолжил он наступление.