© Новиков В., текст, 2018.

© «Геликон Плюс», макет, 2018.

Историю рассказывает не «я сегодняшний», «сегодняшнее я» настолько устоялось, что разрешает, насколько это возможно, устранить себя на какое-то время. Наверное, это трудно понять. Как можно в действительности почувствовать себя другим человеком, не тем, кто ты сейчас?! А все-таки можно.

Возвращение в свою старую шкуру – дело болезненное, и я бы не стал мучить себя попусту, но мне нужно пережить это заново, чтобы пойти дальше. Все остальное – вторично. Дрожь уже подступает, и я почти доволен. В следующую минуту я – надеюсь на это – уже не буду помнить, что мне известно, чем все закончилось.

Тогда мне нравилось ненавидеть людей и слушать песни Джонни Кэша о любви. Я писал «Оду ненависти» и не мог решить: взять в качестве эпиграфа предполагаемую эпитафию Тимона: «Здесь я лежу, разлучась со своею злосчастной душою. Имени вам не узнать. Скорей подыхайте, мерзавцы!» или строчку из песни She used to love me a lot. Я любил повторять, что слушать кантри – патриотично. Особенно в современной России.

Я никак не мог закончить свою «Оду ненависти». На работе я запирался в туалете на сорок минут в день и скреб карандашом по бумаге блокнота, но это не давало никаких результатов. Вечером, когда я мог набрать текст на ноутбуке, слова из блокнота обесценивались, становились пустыми оболочками, которые нужно было заново наполнять частью своей отравленной души.

На тот момент я уже порядком попутешествовал и не видел особой разницы, просто не мог представить, что где-то мне действительно может быть хорошо. Ощущал катастрофическую неполноту, ущербность существования, просто уже не видел выхода. Мне казалось, что от себя не убежишь, что незачем ехать куда-то, но и оставаться в этом городе я больше не мог. Нужно было прерывать это тягучее течение. Это был шанс на спасение.

На автовокзале меня никто не встретил, я стоял со своим чемоданом и глупо озирался. Прохожие присматривались: мой красный идиотский чемодан вызывал недоверие, а потрепанная табличка с надписью «г. Северокоцитовск» внушала недоверие мне. От холода у меня слезились глаза.

– Тебе куда, сынок? – просипел забулдыга с седой, торчащей клоками щетиной.

Голос у него был еще тот. Такой не забудешь.

– На завод… на завод имени…

– А! На завод!.. Ну садись, – кивнул он на потрепанные «жигули» какой-то классической модели, – подброшу за триста.

Он закинул мой чемодан в багажник, и мы поехали на завод.

– У нас тут центр мира, – усмехнулся забулдыга; видимо, хотел наладить контакт – выглядел-то он не слишком дружелюбно.

– Ага, – улыбнулся я, как всегда лицемерно.

Он поглядывал на меня довольно часто, так что я мог убедиться, что мне не показалось: глаз у него действительно косил наружу. Странное впечатление, с таким глазом сложно понять, смотрит человек на тебя или на дорогу.

– Ты сам-то откуда будешь? – спросил он.

– Из Петербурга.

– О-о! И как это тебя к нам занесло?

– Да вот, работать приехал.

– Рабо-о-отать? – протянул он с удивлением. – И кем тут работать?

– Ну инженером хотя бы.

Он засмеялся. Это был грубый, злорадный смех. Он не скрывал своей неприязни ко мне.

– А что тут смешного? – спросил я спокойно. – Я приехал работать инженером на завод имени… хм…

– Да нет тут никакого завода. Там склад теперь, его все так, кхе-кхе, – откашлялся он, – так, по привычке называют заводом. Так что успокойся.

– Нет завода? – заволновался я. – Мне вакансию подобрали… в Интернете.

– Где? – воскликнул он удивленно.

– В Интернете, – спокойно повторил я.

– А-а, – он закивал, как будто бы понимающе, – вот оно что! Ну раз в тырнете, тогда ясное дело!

Дальше мы ехали молча. Через десять минут водитель остановил у проходной, где полная женщина в ватнике темно-серого цвета, сидя в малюсенькой деревянной будке, словно в большом скворечнике, смотрела на нас, не выражая своим лицом ни единой эмоции. Она даже не моргала.

– Ну, приехали, – сказал водитель, – три сотни, как и договаривались.

– О’кей, – говорю я и протягиваю ему деньги.

– Чего? – не расслышал он.

– Хорошо, – сказал я.

– Да, все по-честному!

Я вышел из машины, стал скрипеть подошвой осенних ботинок по снегу. На обочине тем временем возвышались сугробы.

«Что я здесь вообще делаю? – мелькнула мысль. – Наверное, я до сих пор инфантильный юнец, раз согласился на эту нелепую затею. И ведь даже не проверил информацию…» Да, я действительно был не в себе. Надо было поднакопить денег и уехать в Индонезию или на Филиппины. В конце концов, это было бы разумно… Но я уже тогда смутно чувствовал, что разум меня подводит, что вскоре что-то иное будет вести меня по жизни. И я уже шагал к будке.

– Здравствуйте, – крикнул я женщине.

– Чего там? – ответила она, неожиданно резко распахнув окошко.

– Здравствуйте, я инженер, приехал на работу устраиваться.

– Кто ты? – женщина, недоумевая, нахмурила брови.

– Инженер, из Петербурга. Меня тут ждут. Должны были встретить, но, видно, забыли, – и я неуклюже развел руками и улыбнулся. Хотел выглядеть безобидным недотепой. Так безопасней. Так легче. У меня ведь есть кое-какой опыт в таких делах. Нельзя недооценивать подлость незнакомцев. В жизни я натерпелся, у меня теперь нюх на всякую сволочь. С самого детства я терпел неудачи и наблюдал жестокость. Я был внимателен к таким вещам.

– Не, – ответила женщина.

– Что, простите?

– Не велено, говорю, сегодня никого пускать, кроме заказчиков, – покрутила она головой. – Ты не заказчик?

– Кажется, нет, – развел я руками.

Она захлопнула окошко так же резко, как и открыла, а я посмотрел на своего водителя: он улыбался, был доволен, что оказался прав. Длинная седая щетина на его щеках выглядела сейчас, словно кошачьи вибриссы. Сраный кот Базилио! Он смотрел на меня, как на мышь. Но и у меня имеются зубки… А пока что я затаюсь.

– Ну что? – кивнул он. – Куда теперь поедем? Могу тебя еще куда-нибудь отвезти, если хочешь. Ну! На лесопилку поедешь?! – рассмеялся он своими гниловатыми передними зубами.

И тут я задумался. Что мне делать? Я приехал… Конечно, конечно, были у меня мысли… Но мне бы подзаработать чуть-чуть. Все-таки рановато я сорвался. Рановато. А вообще, конечно, стыдно признаться, при всей своей нелюбви к родине я все-таки хранил деньги в рублях. Ах, последняя капля надежды высохла во мне. Возможно, в душе я большой патриот, и оттого тошнит меня от России сегодняшней. Настолько тошнит, что я даже никому не рассказываю о своем отвращении. И на этом закончим.

– Послушайте, а кем тут вообще люди работают? – спросил я водителя.

– Кем? – пожал он плечами. – Да не знаю я кем. Как завод закрыли, так и некем особенно-то… Вон, эта, – показал он рукой в сторону женщины, которая так же бездумно смотрела на нас своими большими синими глазами, – эта вот хорошо устроилась, в будке сидит. Сука! А я… а я дерево пилил на лесопилке, пока не уволил… пока сам не уволился… А теперь… Ну это, временно… стою на вокзале, чтобы таких, как ты, по городу катать. Хрь-тьфу, – плюнул он в снег и вытер губы толстой варежкой.

– А есть тут приличная гостиница? – продолжал я.

– Что значит – приличная? Молодой человек, – заговорил он серьезным, назидательным тоном, – тут есть гостиница, только там, понимаешь, клопы водятся. И две тысячи за ночь стоит. И клопы! Понимаешь?