Яна жила с ним уже пять лет. Точнее, когда-то они все жили вместе, но затем Варя, мать Яны и его жена, забрала дочь и ушла. На то у нее, конечно, были причины, но Максим не любил вспоминать о них: слишком тяжело. Яне тогда было восемь. И ей было десять, когда Максим забрал ее в аэропорту соседнего городка. Маленькую, напуганную, с огромным чемоданом, который она не могла сдвинуть с места несмотря на четыре колеса. Именно такой, маленькой десятилетней девочкой, она до сих пор для него оставалась, хоть он и понимал, что ей давно не десять, она не ребенок. Конечно, ей еще далеко до взрослой девушки, но она уже подросток, со своими требованиями и своим характером. К сожалению, вобравшим все худшее от обоих родителей: его гордость, граничащую с упрямством, и взбалмошность Вари. Впрочем, вполне вероятно, что пройдя переходный возраст, она угомонится. А если уж быть совсем честным, она и сейчас доставляла не так много хлопот.

Раковина в ванной неожиданно оказалась выпачкана чем-то черным. Максим несколько долгих секунд разглядывал пятна, затем потрогал их пальцами, а потом наклонился и понюхал. Пятна пахли перекисью водорода, выдавая краску для волос. Коробочка от краски нашлась здесь же, в мусорном ведре. Максим тяжело вздохнул. Кажется, от его хрупкой блондинки-дочери с прозрачной кожей осталось одно только имя.

Быстро умывшись, он направился к ней в комнату, постучал и осторожно открыл дверь. Над кроватью Яны висела новогодняя гирлянда, которую она использовала вместо ночника, а в кресле у окна сидел огромный плюшевый медвежонок, которого Максим подарил ей на первый день рождения в этом городе. Медвежонок стоил примерно треть его месячного дохода, но он так понравился Яне, которая половину дня провела в слезах от того, что мама не приехала, хотя обещала, и Максим не выдержал. Тогда они оба еще не знали, что мама больше так и не приедет, несмотря на все свои бесконечно даваемые обещания.

Яна спала на кровати, слишком большой и широкой для нее одной, свернувшись клубком и накрывшись не только большим одеялом из лебяжьего пуха, но и толстым шерстяным пледом в красно-оранжевую клетку. Бывшие когда-то почти снежно-белыми, а теперь неровно покрашенные в черный цвет пряди разметались по подушке.

Максим подошел к окну, чтобы проверить, заперта ли щеколда, и зацепился взглядом за небольшой туалетный столик, где, кроме все прочего, теперь лежал маленький тюбик красной помады. Никогда раньше ему не приходило в голову, что стоит, наверное, уже начать выделять дочери несколько больше карманных денег, чтобы хватало и на косметику. Он еще помнил, с каким трудом пережил тот позор, когда мать Алисы однажды выловила его и строгим шепотом сообщила, что его дочь – уже не маленькая девочка, и ему следует контролировать наличие у нее средств гигиены, необходимых всем женщинам. Видя, как он смутился и покраснел, она смягчилась и добавила, что обо всех необходимых вещах просветит девочек сама. Наверное, он потому и не возражал против дружбы Яны с Алисой, как бы ни считал, что последняя плохо влияет на его дочь. Так, по крайней мере, у Яны было кому задать все те вопросы, которые девочки обычно задают матерям.

Да уж, так себе из него вышел отец…

Словно почувствовав чужое присутствие в своей спальне, Яна зашевелилась и села на кровати, сонно потирая глаза.

– Пап? – удивленно протянула она. – Ты что здесь делаешь?

– Проверяю, не выходила ли ты ночью гулять через окно, – честно признался Максим.

Возможно, не слишком правильно было говорить это, но он считал, что учить дочь всегда говорить ему правду следовало, подавая ей такой же пример.

– Что-о? – мгновенно распахнула глаза Яна.

– Стрельников звонил, ночью в лесу поймали несколько подростков, твоя Алиса была среди них. Хочу убедиться, что ты в этот момент спала в своей постели. – И, заметив гневный взгляд дочери, добавил: – Кто-то поджег ночью лес. Если ты была там, мне лучше узнать об этом сейчас.

– Меня там не было.

– Точно?

– Мне показать тебе свои ботинки? Я еще с вечера помыла их и поставила сушиться.

Максим вздохнул.

– Я тебе верю. Просто… волнуюсь. Не хочу, чтобы ты попала в неприятности.

Яна снисходительно улыбнулась.

– Я слишком умная для этого.

Максим еще несколько долгих мгновений разглядывал ее лицо, а затем тоже улыбнулся.

– Ты покрасила волосы?

Она кивнула, почему-то смутившись. И это смущение невероятно обрадовало его: по крайней мере, она все еще не до конца отбилась от рук.

– Мне надоело быть безликой мышью. Правда, получилось не очень.

Максим подошел ближе и зажег лампу на прикроватной тумбочке. Волосы были покрашены пятнами и полосами. Внешностью Яна пошла в мать, но если та предпочитала поддерживать образ блондинки, то дочь, видимо, захотела другого.

– Если тебе теперь нужно немного больше денег, ты можешь мне сказать, – мягко произнес он, приподняв над ее головой одну прядь. – Мне, конечно, не нравится, как разукрашивает себя твоя Алиса, но я понимаю, что ты не хочешь чувствовать себя белой вороной среди друзей.

Яна несколько секунд смотрела на него, а затем рассмеялась.

– Ну, теперь-то уж белой я точно не буду. Приготовишь мне завтрак?

– Конечно.

Максим немного неловко погладил дочь по голове и направился к выходу. Лишь когда за ним закрылась дверь, Яна облегченно выдохнула. Слава богу, отец не стал проверять ее ботинки. Она ни минуты не верила в то, что лес действительно подожгли ее друзья, но наверняка не знала, поскольку ушла раньше всех, еще двух часов не было. Но попробуй докажи это отцу. А если он увидит грязь на ее ботинках, в жизни ей больше не поверит. Как хорошо, что она всегда обыгрывала его в покер, обыграла и в этот раз.

Ровно в 7.55, как и каждый будний день, Элиза переступила порог школы. Она приходила всегда в одно и то же время вне зависимости от того, был у нее первый урок или нет. Сегодня его не было, однако работы с документами, журналами и тетрадями учителям всегда хватает, а она, в отличие от коллег, домой ничего не брала. Дома у нее были другие заботы. Завистники шептались, что у «англичанки» просто мало нагрузки, попробовала бы она со всем справляться в школе, если бы вела математику или русский язык, но Элиза точно знала, что все дело в правильном распределении времени. Она не отвлекалась на бесконечные чаепития, не мыла кости физруку, который вчера ушел домой с химичкой, не обсуждала новую прическу завуча, поэтому успевала сделать работу там, где ее нужно делать.

Этому ее с детства приучили родители-спортсмены. Отец был успешным биатлонистом, мама – лыжницей. С пеленок ее день был подчинен строгому графику, все делалось по расписанию. Саму ее с шести лет отдали в секцию синхронного плавания, поэтому спортивный режим и ей был не чужд, хоть и отчаянно не соответствовал характеру.

В глубине души Элиза любила свободу. Хотела вставать тогда, когда выспалась, ложиться, когда слипаются глаза. Однажды собрать рюкзак и рвануть в путешествие, никому не сказав, куда уехала и когда вернется. Стоять на вершине самой высокой горы и смотреть вниз, на расстилающиеся перед ней бескрайние поля, усыпанные цветами. Вдыхать полной грудью свежий воздух, кричать во все горло, зная, что никто не услышит, позволять ветру взметать вверх распущенные волосы. Быть свободной.

Но каждый раз, когда она представляла себе эту картину, все заканчивалось одинаково: в ее мысли врывался проклятый огонь. И вот она уже смотрела на горящую траву, на едкий дым, устилающий долину внизу. На вспыхивающие как свечки тела животных и птиц. И эта картина внезапно приносила еще большее удовольствие. Это пугало Элизу, пугало по-настоящему, поэтому она никогда не сопротивлялась желанию родителей втиснуть ее в узкие рамки расписаний и правил. Без удовольствия, но она соблюдала их. Сорвалась лишь один раз, когда родители внезапно погибли под лавиной.

К тому времени с профессиональным спортом она завязала. К сожалению, генетический материал в данном случае дал сбой, и хорошей пловчихи из нее не вышло. Она продолжала каждый день ходить в бассейн, но уже исключительно для себя, училась в лингвистическом университете, и без строгих родителей, контролирующих ее расписание, дала слабину. Ничем хорошим это не закончилось, и когда перед ней встал выбор: в тюрьму, могилу или в этот город, она без колебаний выбрала город.