Сами они были «старой закваски». Любили говорить о себе так:

– Мы покончали восемь классов на двоих, да «два коридора», но живём не хуже людей, – и гордо поглядывали на новенькие «жигули», которые купили несколько лет назад. Только машина так и оставалась новой, потому что выезжали на ней редко, да и сыну почти не разрешали брать, хоть он и работал шофёром.

Галя действительно корову доить не умела, но очень скоро научилась. Её проворные руки успевали повсюду. Ошиблись свекры – на хрупкие плечи невестки можно было смело свалить все заботы по хозяйству, но ближе от этого она им всё-равно не стала. Внешне отношения вроде выглядели нормальными, скандалов не случалось, а в душе веяло холодом от сознания того, что под одной крышей собрались чужие люди.

Любовь Галинки к мужу помогала забыть колкости и косые взгляды его родителей. А те постоянно давали понять: ты, «голуба», если не успела что-то сделать – очень плохо, а если и сделала, то не так. Самым безнадёжным было то, что свекры искренне считали себя правыми, а её виноватой во всех хозяйственных мелочах. Даже если молоко прокисло – значит, сноха не вовремя его в холодильник поставила.

Других забот они не знали, все интересы жизни сводились к собственному двору, а меркой благополучия служили слова – «живём не хуже людей».

Резкая перемена в отношениях произошла, когда молодые сказали, что скоро у них будет ребёнок. Галя заметно округлилась и через пару месяцев готовилась стать матерью. Старики-свекры не позволяли ей поднимать тяжёлое, взяли на себя заботу по хозяйству.

Первенец сын родился довольно крупным, почти на четыре килограмма, и горластым. День «перепутал» с ночью. К третьему месяцу Галина с ним совсем извелась. Лицом Юрка был «вылитый дед», как говорила свекровь, чем завоевал внимание кровной родни. Они любили с ним «сюсюкаться» на непонятном «детском» языке, гремели погремушками, целовали. А на долю молодой мамы осталось купать, стирать, укачивать, гулять с сынишкой. Ночью тоже сама к нему вставала под мерный храп остальных.

Муж большой пылкости в отношениях не проявлял и дополнительными заботами по дому себя не обременял. Галина никогда не упрекала его за это, а молча и спокойно, даже как-то незаметно тянула «семейный воз». Удивление её от повышенного внимания свёкров во время последних недель перед родами сменилось ясным пониманием того, что к ней так бережно относились, как относились бы к стельной корове или козе перед окотом. Просто старики привыкли заботиться о приплоде. Поэтому невестка и удостоилась их хорошего обхождения. Потом же всё стало на свои места: постоянные придирки, упрёки, нескрываемая неприязнь к Галине.

Только внук вызывал на их лицах улыбку. Он подрастал, пухленький, розовощёкий, а молодая мама снова похудела, словно с молоком отдавала сыну свои силы, румянец и алую вишнёвость губ.

Однажды утром Галинка собралась сходить на рынок. Юрка спал, покашливая во сне – простыл, наверное. Было ему чуть больше года. Вернувшись с рынка, она застала мужа навеселе – к нему приехал друг детства и Михаил быстренько организовал стол. Сынишка сидел на полу, играл орешками – дядя гостинец привёз – и жевал очищенные.

– Зачем вы дали ему кушать орешки, Миша? Он же кашляет, так и поперхнуться недолго.

И Галина потихоньку взяла их из маленького кулачка. Через минуту Юрик закашлял.

– Надо попарить его да травами напоить, – подумала мама.

К вечеру поднялась температура. Кашель усилился и стал продолжительным. Утром пришлось вызвать «скорую». Положили в больницу и назначили лечение, поставив диагноз орз. Несмотря на уколы, и на третий день улучшений не наступало, температура повысилась. Кашлять сын стал приступами и очень долго – по часу-два, а то и больше. Аппетит пропал. Юрка «таял» на глазах.

– Скажи, Михаил, он не давился орешками, когда я ходила на рынок? – спросила Галя в следующий приход мужа.

– Да так, немножко, я его по спине стукнул, и всё прошло.

– Почему же ты сразу не сказал?! – со слезами на глазах произнесла Галя, – я же врачей могла предупредить, что не только в простуде дело.

И она побежала в кабинет доктора с измученным от постоянного кашля и жара сыном на руках. Объяснила случившееся. Всего прошло с того злосчастного утра четыре дня.

– Надо срочно везти мальчика в город, чтобы сделать бронхоскопию, у нас нет условий и возможностей, – взволнованно сказал врач. – У вас есть шанс, только найдите машину, найдёте?

– Скажу родителям мужа, у них «жигули» на ходу.

Но свёкор развёл руками:

– Сломана машина, нельзя ехать, что-то там не то, – и отвёл глаза в сторону.

Галя стала просить помощи на работе, откуда ушла в декрет. Там ответили, что для такого дальнего рейса нужны хорошие колёса, а в их легковушке покрышки «лысые».

– Но не терзайся, давай попробуем найти колёса. Ты звони по телефону из больницы, а мы проедем по знакомым.

Солнце перевалило за полдень, когда охрипшей от переживаний и слёз матери пообещали в одном колхозе снять новые колёса с легковушки. К вечеру выехали.

Юрик уже не плакал, а жарким комочком прижался к материнской груди и затих, полузакрыв глаза. Потом опять закашлял, долго и надрывно. Пять часов до городской больницы казались вечностью.

Наконец они с направлением у дежурного врача. После осмотра он уверенно сказал:

– В бронхах справа инородное тело: будем извлекать. А вы, мамаша, езжайте домой. Дети у нас лежат сами, родителям не положено.

– Что вы, доктор, я ни за что не уеду, – и расширенными, полными слёз и мольбы глазами, она смотрела перед собой, ничего не видя.

– Ну, хорошо, можно остаться в отделении, если оформитесь санитаркой на время болезни малыша, у нас как раз их не хватает. Но надо мыть коридор, столовую, палаты и подсобные помещения.

– Я согласна, согласна! Только не отправляйте меня отсюда никуда.

Сынишку понесли в операционную. Галя не находила себе места, пока его не отдали ей, спящего от наркоза, и показали пять осколков от ореховых ядрышек.

– Кажется, все достали, возьмите себе «на память».

Юра лежал на кровати и никак не мог проснуться. Галя гладила его по бледным щёчкам, легонько хлопала ладошкой, но разбудить не удалось.

Страшно смотреть на любого человека, приходившего в себя после наркоза, а тем более – на ребёнка: лицо бело-восковое, глазки закатываются, если он пытается их открыть, тельце вздрагивает, а потом беспомощно затихает.

Через неделю Юрик стал крепнуть, поправляться, на лице засветилась улыбка. Нетвёрдыми ножками он вперевалку бежал по светлому коридору, который мама вымыла до блеска, и теперь выкручивала тряпку, чтобы протереть пол в столовой. Сынишка протянул ручки и Галя, подхватив его, подбросила над собой, сияя от счастья. Юрка восторженно смеялся, он не боялся высоты.

– Солнышко моё, роднулечка, – приговаривала мама, прижимая к себе сына и нежно целуя в висок.

Дома ждали возвращения снохи и внука. Одна знакомая в автобусе спросила у свёкра:

– Что там с вашим маленьким случилось?

– Не усмотрела, поганка худосочная. Если не сбережёт хлопца – ведро помойное на голову одену.

Море семейной жизни сильнее и сильнее раскачивало утлое судёнышко – всё, что осталось от былого благополучия, согласия и любви… Причём, у Алексея сердце пылало всё тем же юношеским огнём, когда он смотрел на жену, чувствовал её присутствие рядом, обнимал. А она отталкивала, строя недовольную гримасу.

– Что ты всё тискаешь меня? Отстань, прилип, как банный лист…

Двое маленьких сыновей любили маму, а в отце просто души не чаяли.

– Санёк, Вовчик, одевайтесь потеплее, пойдём в снежки играть и бабу снежную лепить, – звал Алексей.

Радостные мальчишки бежали на улицу и кричали маме:

– И ты с нами!

– Идите с отцом, мне некогда, – а сама усаживалась к зеркалу «наводить красоту», как называли нанесение макияжа сыновья и муж.

Почти каждый выходной Катя навещала подруг. По крайней мере так она говорила мужу. Алексей давно догадывался, что у жены есть любовник, но молчал и думал, как же вернуть их прежние отношения. Ведь женились они по любви, всё у них было: первое свидание, трепетные поцелуи, нежность во взглядах и сердцах. Казалось, это будет продолжаться вечно. После свадьбы прошло пять лет и что-то изменилось. Катюша стала другой.