И без того знали – горе. Потому что герои – народ мстительный. Ты им отказал в очищении после убийства детей – а они свершили десять подвигов и двинули счеты справлять. Собрали армию, воспылали жаждой мести – и идут теперь. Герои.
Герой.
Единственный, кого, может статься, удалось натаскать.
Остальные не смогли. Не дошли. Персея погубило желание мирной жизни, Беллерофонта – гордыня, Тесея – привязанность к другу, Ясона – собственная измена и жена-колдунья. Есть еще другие, но сравнивать их с тем, кто выбил меч из рук Таната Жестокосердного, кто одолел морского старца, смог выстоять на челне Гелиоса…
Все равно, что сравнивать шавку с драконом.
– Я воспитывал Алкида, любимчик, – лезет в память Хирон, учитель героев, – я учил его не думать о том, кто перед ним. Не видеть: чудовище это, человек или бог. В бою он не соизмеряет: возможно ли победить. Он побеждает. Он боролся с Аполлоном, и победу не одержал ни один… но это было давно, а люди растут быстро. Быстрее бессмертных. Теперь я не поручусь…
Жаль, что ты не можешь поручиться, кентавр. А вот мне нужно поручиться. Нужно получить ответ на вопрос: сможет ли Алкид выступить против того, кто непобедим для смертного?
Забавно, что проверить это решил не я один.
– Наверное, у мачехи просто терпение лопнуло, – развел руками Гермес. – То есть, она, конечно, тайком, в полной секретности… но с любимым сынком все-таки поделилась. А у меня шлем-невидимка. Нет, отца я предупреждать не стал: к чему?! Такое зрелище…
Очень-очень захватывающее зрелище – я обещаю тебе, Гермес. Потому что Ареса и Геры может оказаться недостаточно – чтобы понять, насколько Геракл готов быть защитой для олимпийских паразитов от матушки-Геи.
Двузубец под пальцами хранил странное тепло: будто ободрить хотел.
Хтоний вновь сослужил добрую службу: в нем я осмотрел приготовления к обороне, заключил, что поспешил с появлением, и без шума дошел до пиршественного зала. В городе царила предбитвенная суматоха – а во дворце было тихо, только носились быстрее моих скакунов слуги по коридорам, и глаза у них были белыми: они знали, какие гости нынче пируют у их господина…
Вернее, еще не совсем знали.
Появляться раньше нужды не было смысла: пройди я по городу в открытую, покажись на колеснице – и слух о моем появлении мгновенно достиг бы войска Геракла (а где нет перебежчиков?). И тогда… слава – неверное подспорье. Алкид явился бы сюда с горсткой таких же неистовых, как и сам он.
Но мне не было и нужды играть в любимое богами «подайте нищему кусок хлеба, ведь Громовержец привечает гостеприимцев»: те, кто сейчас в гостях у Нелея, узнают меня в секунду.
Все было просто и скучно, и до боли божественно: я открыл дверь, шагнул в зал, закрыл дверь, снял шлем и молча направился к пиршественному столу, в упор не замечая позеленевшего Нелея. В первые секунды он точно решил, что я по его душу, не сообразив, что это слишком высокая честь.
Одиннадцать сыновей помертвели заодно с отцом, двенадцатый коротко свел брови – и торопливо склонился до земли. Первым.
Что-то зашептал отцу, кажется.
Гера и Арес, игравшие в переглядки на своих ложах, поднялись и тоже склонились – я ответил небрежным наклоном головы и поджатием губ.
– Радуйтесь! – бросил, как плащ с божественного плеча.
Чего-чего, а это им бы не помешало.
– Воистину великая честь созерцать тебя, о, Владыка Мертвых, вне твоих подземных чертогов! Честь и радость, однако же страх сжимает мое сердце: не дурные ли вести заставили владыку, столь отягченного заботами, покинуть свой мир и явиться к нам?
И с тобой что-то случилось, Гера. Ты научилась улыбаться медовее Аполлона, я почти скучаю по твоим надменным хмыкам, многозначительным гримасам и раздраженным жестам: улыбка и усталые глаза вечной хранительницы очагов тебе совсем не идут. Это замужество или зрелость, или просто бессмертие?
– Вести носит Гермес, – сухо бросил я, почти не размыкая губ при этом. – Я являюсь там, где пожелаю.
Нелей с его сыновьями, поняв, что перед ними мало что Аид Безжалостный, так еще и не в настроении, помертвели окончательно – хоть ты Таната не зови.
Арес наконец проглотил свое вино и подал голос:
– Не гневайся, суровый властитель умерших! Прости матери ее вопрос. Ведь не можешь ты не знать, что мы собрались здесь, дабы выступить против Алкида. И если твоя воля на то, чтобы мы сей же час вернулись на Олимп…
Хаос предвечный – это Афродита научила своего любовника таким речам? Или за то время, пока мы не виделись, что-то стряслось на Олимпе? Прежде Арес в лучшем случае брякнул бы мне в лицо: «Дядя, ты-то что тут делаешь? Препятствовать нам решил?» – и искренне недоумевал бы, почему на него все смотрят с ужасом.
– Кто я, чтобы отдавать вам приказы? Я здесь, чтобы выступить на стороне Пилоса.
И милостивый кивок в сторону совершенно зеленого Нелея – вот уж одарил так одарил.
И со скукой выслушать ползающего в ногах царька: мол, не ждали такого…не чаяли… чтобы сам Щедрый Дарами… чтобы снизошел… подумать не могли… что нам теперь Геракл…
Он бы ползал до вечера, но я сдвинул брови – и Нелей шустро пополз от меня подальше, не переставая славить – теперь уже нас троих, почтивших его дом.
Сыновья мертвели дальше – кроме того самого младшего, тот склонился вторично и осмелился пригласить меня к столу.
Я занял место Нелея – все равно он бы не рискнул его занять при мне – и оказался под прицелами взглядов Геры и Ареса. Молчаливое напряжение было столь велико, что царские сыновья по одному начали куда-то исчезать, а темная кожа эфиопских рабов посерела окончательно.
– Раздели же с нами трапезу, хозяин, – с усмешкой позвала наконец Гера. – Тебе нечего бояться. Немногие удостаивались чести принимать такого гостя, и никто не удостаивался принимать помощь от него. Владыка Мертвых оказывает тебе великую милость этим – так радуйся же!
Он все-таки был дельцом, этот басилевс Пилоса – и он мгновенно нацепил на физиономию масляную маску радости, прямо-таки неземного счастья. Незаметно замахал руками на сыновей – кыш, мол, кыш… такие гости.
С отцом решился остаться тот самый… Нестор, кажется – смышленый мальчик. Стоял, потупив глаза в пол, не глядя, как я подношу к губам чашу с вином – Нелей же провожал взглядом каждый мой глоток, как голодная собака, на глазах которой едят жаркое.
– Скажи-ка, дядя, – наконец начал Арес без церемоний, – за что ты так возлюбил Пилос? Не знал, что этот город под твоим покровительством. Иначе я бы не явился. Зачем, если можно быть спокойным за стены?
– Жители приносят обильные жертвы тебе и твоей царице? – поддакнула Гера, и басилевс подавился вином, мысленно тут же поклявшись построить мне храм вот сразу же после битвы. Это отчетливо изобразилось на жирных складках его лба.
– Видимо, как и вам, – отозвался я, отправляя в рот кусок сыра. – Вы ведь тоже прониклись милостью к Пилосу.
Ни с того ни с сего.
Гера пресно улыбнулась.
– Нелей и его народ щедры жертвами богам и почитают их исправно. Однако меня сюда привела вражда с Алкидом, – она выплюнула это имя. – Его назвали «отмеченный Герой»! Нельзя дать ему захватывать города, какие он того пожелает. Он остановится в Пилосе.
Навеки – это ли в твоих глазах сестра?
Арес пожал плечами и издал пару каркающих смешков.
– Война является туда, куда ее позовут: позвали – и я здесь. Слава о Геракле всколыхнула небеса. Хочу померяться с ним силами: Аполлон не смог – кому как не мне? Он изменит свой путь, и вместо Пилоса его войско войдет…
И оскалил зубы, поднимая чашу, со значением глядя на меня.
– Готов принять, – буркнул я.
– Так значит, и ты здесь по схожей причине?
– Мой вестник, – отрывисто напомнил я. – Мой страж. За такие оскорбления платят.
Слава – о, моя слава! Они даже не усомнились в моих словах, только мелькнула на лице Геры брезгливая усмешка при упоминании Таната – и тут же исчезла, стоило мне перевести глаза на жену Громовержца.
