Валашский правитель Константин Бранкован сулил так много, что Петр даже втайне наградил его орденом Андрея Первозванного, но, когда дошло до дела, господарь, чьи земли находились слишком близко к Константинополю, занял выжидательную позицию и ничем не помог. Молдавский Дмитрий Кантемир хоть и выступил, но привел мало людей, к тому же поля его страны опустошила саранча, так что он не сумел обеспечить русскую армию и продовольствием.

Организация снабжения вопреки обычной петровской предусмотрительности вообще была продумана плохо. Петр отправился на войну, взяв с собой пока еще невенчанную жену Екатерину – словно на увеселительную прогулку. В Яссах их торжественно встретил Кантемир, и тут обнаружилось, что не запасено ни провианта, ни фуража.

Состоялся военный совет, на котором большинство генералов-иностранцев предлагали остановиться и дальше не идти, пока войско не обеспечит себя всем необходимым. Но Петра словно подменили, он позабыл о всегдашней осторожности и велел двигаться вперед, на Браилов, чтобы захватить там турецкие склады.

Несколько дней армия медленно шла по июльской жаре, испытывая нужду не только в пище, но и в воде. Отряды крымской конницы налетали со всех сторон и нарушали коммуникации.

Прутская западня. Гравюра. XVIII в.

7 июля, на полпути к Браилову, русские вошли в соприкосновение с турецким войском, которое вел сам главный везирь Балтаджи Мехмет-паша. Здесь Петр наконец увидел, до какой степени он недооценивал противника. У него было 38 тысяч, а в турецко-крымской армии насчитывалось примерно 190 тысяч человек. О дальнейшем наступлении не могло быть и речи.

8 июля русские отступали, 9 июля весь день отражали атаки. Удалось отбиться, но, пользуясь огромным преимуществом, неприятель окружил войско и прижал его к реке Прут. Петр с ужасом понял, что угодил в западню, откуда нет выхода. Датский посол Юст Юль в своих записках сообщает: Петр «пришел в такое отчаяние, что как полоумный бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова». Еще бы! Пробиться через впятеро превосходящего противника невозможно, кормить солдат нечем, к тому же на исходе боеприпасы. Вся армия и, что еще ужаснее, сам царь обречены.

К везирю отправили парламентера от фельдмаршала Шереметева с предложением «сию войну прекратить возобновлением прежнего покоя», суля в противном случае «крайнее кровопролитие». Ответа не последовало. Тогда отправили новое послание, уже не грозное, а заискивающее, обещая «полезнейшие кондиции». На это Мехмет-паша выразил готовность послушать, что за кондиции, и попросил прислать важного человека.

Отрядили вице-канцлера Петра Шафирова, хитрейшего и умнейшего из петровских дипломатов. Царь дал ему инструкцию: пообещать туркам возврат Азова; если везирь потребует, вернуть всё и Карлу – кроме Петербурга, который можно обменять на Псков; согласиться на возвращение в Польшу Лещинского. Одним словом, Петр отказывался от всего, лишь бы вырваться из ловушки. Для того чтобы «удовольствовать» везиря, ему и другим «начальным людям» Шафиров мог обещать огромные взятки – больше 200 тысяч рублей. Когда из турецкого лагеря от вице-канцлера пришло сообщение, что турки «приволакивают время», царь в панике написал: «Ставь с ними на всё, чего похотят, кроме шклявства [плена]». Это была настоящая катастрофа. Если бы везирь отказался от переговоров, Петр не избежал бы и «шклявства» – деваться ему было некуда.

Однако случилось то, что царь расценил как чудо. Условия, которые выторговал Шафиров, оказались не столь ужасны. Турки потребовали, чтобы Россия вернула Азов, срыла все построенные вокруг него крепости, в польские дела больше не вмешивалась, а шведскому королю не мешала вернуться в его владения. На том быстро и договорились, после чего Петр, не веря своему счастью, увел изнуренную армию с Прута в сторону Днестра. Преодолев границу, царь отметил возвращение благодарственным молебном и пушечным салютом, будто великую победу.

Удивительная покладистость Мехмет-паши породила слухи о том, что везиря подкупили. У многих авторов можно прочитать, что Екатерина якобы отдала для взятки везирю все свои драгоценности, но это маловероятно. Скорее всего Мехмет-паша был не осведомлен о бедственном положении окруженного противника и не очень верил в боевые качества своей армии. Накануне в неудачных атаках он потерял семь тысяч янычар, и уцелевшие не слишком рвались в бой. Вероятно, везирь рассудил, что лучше синица в руках, да и предлагаемые условия вполне хороши – Турция давно уже не побеждала в войнах.

Иначе считал Карл. Он примчался в турецкий лагерь, как только узнал, что Петр выторговал себе спасение, просил дать ему тридцать тысяч солдат для погони, но было уже поздно. Недоволен остался и султан. Мехмет-паша потерял свой пост и отправился в ссылку, где впоследствии был умерщвлен. Условий договора это, конечно, изменить уже не могло.

Хоть Петр считал, что легко отделался, на самом деле плата за его ошибку была недешевой. Кровь, пролитая в азовских походах, тысячи заморенных на строительстве Воронежского флота работников, миллионы потраченных рублей – всё пропало зря, а решение черноморского вопроса было отсрочено на долгие десятилетия.

Потерянное время

1712–1714

Петр хорошо усвоил горький урок и впредь старался избегать риска, иногда даже перебарщивая по части осторожности. Напряженность в отношениях с Турцией длилась еще долго. Два раза, в конце 1711 года и в 1712 году, султан разрывал перемирие, угрожая войной – сначала из-за проволочек с передачей Азова, затем из-за присутствия русских войск в Польше.

Опасаясь нового столкновения с турками, Петр наконец отдал Азов со всеми пушками, срыл таганрогскую и другие крепости, даже поспешил увести свои полки из Польши в Германию. Но турецкая угроза миновала не из-за петровской уступчивости, а вследствие внешнеполитических причин. Война за испанское наследство заканчивалась, в Утрехте шли мирные переговоры. Австрия, вечный враг Турции, выходила из конфликта очень усилившейся, и в Константинополе заторопились уладить отношения с Россией. 24 июня 1713 года в Адрианополе подписали договор, повторявший Прутские кондиции. Лишь теперь у Петра развязались руки для более активных действий на Балтике.

А там дела шли трудно. Прутская катастрофа и долгая вынужденная пассивность главного участника антишведской коалиции дала шведам возможность оправиться. Удобный момент для быстрого завершения войны был упущен.

Шведское правительство – канцлер Арвид Горн и Сенат – предпринимали отчаянные усилия, чтобы мобилизовать все ресурсы. Было сокращено жалованье чиновникам, вдовствующая королева распродала дворцовое серебро, сестра Карла принцесса Ульрика пожертвовала своими драгоценностями – и собрали новую армию. Даже две: одной (она главным образом действовала против датчан) командовал уже упоминавшийся Магнус Стенбок, другой, сражавшейся с саксонцами, генерал фон Крассов.

Союзники, ссорясь между собой, безуспешно осаждали в Германии шведскую крепость Штральзунд. Меншиков надолго застрял у Штеттина. Сам Петр прибыл туда, чтобы ускорить дело, – и тоже ничего не добился.

Тем временем Стенбок с семнадцатью тысячами солдат перешел в наступление, оккупировав страгически важное княжество Мекленбург и взяв его столицу город Росток. В декабре 1712 года под Гадебушем он нанес датчанам тяжелое поражение, истребив почти половину их армии.

Силы все же были неравны. Троекратно превосходящее русско-датско-саксонское войско заставило Стенбока отступить в Голштинию, где он заперся в крепость Тённинг.

В целом же тяжелая германская кампания, по оценке самого Петра, «пропала даром».

Оставив войско на Меншикова, царь весной 1713 года вернулся в Россию. Подписание Адрианопольского мира давало возможность активизировать войну на Балтике. Возник новый план: принудить Швецию к миру, напав с другого фланга – со стороны Финляндии. «Я от верных людей подлинно уведал, – писал Петр, – что ежели до Абова дойдем [тогдашняя финская столица Або, теперешний Турку], то шведы принуждены будут с нами миру искать, ибо все их пропитание из Финляндии есть».