– Я поняла, тебя не разубедить.

Оля улыбалась, обнажая острые как у хорька зубки, – она была счастлива.

– У меня нет таких шмоток.

– Я отдам тебе своё новое платье, красное, хочешь?

– О, ты моя лучшая подруга, Зоя!

Мне не хотелось даже думать, в какую передрягу загнала себя бедная Оля.

– Поедешь со мной?

– Куда?

– Пожалуйста, поедем со мной на встречу с ним.

В назначенный день Оля надела моё новое африканское красное платье в полосочку, длиной до пола, и заперлась в ванной. Через час она вышла с плотным слоем тонального крема на лице, наподобие посмертной маски.

– Умойся, Оля, зачем ты так?

– Я закрасила веснушки.

– Чем плохи твои веснушки?

– У Труссарди их нет.

Оля верила, что сейчас она похожа на девушку с картинки. Она была похожа на клоуна в рабочей раскраске, к тому же с причёской она тоже «поиграла»: толстые прямые волосы были уложены в сальные рожки. У Оли тряслись от волнения руки, и она не могла разговаривать.

Мажор Димка жил не в центре города, как можно было подумать, а в далёкой себарбии: клубная фауна часто изображает из себя не то, что есть. Несмотря на влюблённость Димки в тувинскую модель – мы ехали с пересадками, куда Макар костей не гонял. Он не пригласил даму в театр, в ресторан, погулять в парке, он разрешил подъехать к себе. Напуганной жизнью Оле хорошее человеческое отношение казалось влюблённостью в неё.

Люди в метро периодически останавливали взгляд на Олиной рыжей маске, контрастирующей с шеей и руками. Она сосредоточилась на предстоящей встрече. Я видела, как взгляд Оли становится всё более затравленным и обращается внутрь.

Мы подошли к подъезду бетонной многоэтажки и стали ждать. Дима вышел – он был по-спортивному элегантен, но сильно пахло парфюмом. Он остановился как вкопанный, глядя то на меня, то на Олю.

– Привет! – Оля набралась храбрости и кокетливо улыбнулась. – А я с подругой!

Дима сделал шаг назад.

– Ты не она, ты не Труссарди!

– Ты что, это же я!

– Ты что, это же она! – вскрикнула я.

– Ты Оля, ты тусуешься в «Титанике» с Анжелой-проституткой, я тебя узнал. – Дима отрывисто и зло бросал слова через плечо, не глядя на Олю. – Ты давно за мной ходишь, я же просил тебя – не звони мне, ты мне не нравишься! Ты страшная.

Дима стремительно прошёл мимо нас и направился в центр двора, на волейбольную площадку, где играли несколько парней.

Оля, застыв, хлопала глазами, по оранжевой маске потекли слёзы.

Я решительно двинулась за Димой на волейбольную площадку. Я встала перед сеткой, прервав игру, и посмотрела Диме прямо в лицо. Остальные парни начали свистеть и ругаться.

– Ты зачем так Оле сказал?

– Она меня обманула.

– Ну и что? Ты не видишь, она в тебя влюбилась? Обязательно быть такой сволочью, говорить такие грубые слова? И почему ты сказал, что она страшная? Она ничем не хуже той модели, понял?

Я развернулась и увела Олю за руку к метро. Всю дорогу она бурчала, что я её лучший друг.

За кухонным окном я созерцала больницу, выстроенную напротив. Я представляла, как из-за поворота выплывали дамы в кринолинах, а над ними медленно опускались в воздухе красные кленовые листья.

Зазвонил кухонный телефонный аппарат, на втором звонке запищал определитель номера.

– Алло.

– Привет, это Дима.

– Какой Дима?

– Ты притворяешься, что не помнишь.

Я замолчала, я действительно притворялась. Я не была удивлена – на волейбольной площадке он смотрел на меня слишком внимательно. Ему понравилось, как я ругалась на него. Ему понравился мой гнев, прилившая к лицу кровь и сверкающие глаза.

– Где ты взял мой номер?

– Я хочу тебя снова увидеть.

Я вешаю трубку, но, подумав, перезваниваю.

Оля пришла в гости и пьёт чай со сладкой булкой. Она в подавленном состоянии и прогуливает школу. Кажется, Анжела иногда даёт ей наркотики.

– Ты уже как марсианка с метро «Аэропорт».

– С какого метро «Аэропорт»?

– Ну, помнишь, твой Дима путешествовал на такси под кислотой?

– Я не говорила, что это было метро «Аэропорт».

– Да, разве не говорила?

– Зоя, откуда ты знаешь, где это было?

– Там «Титаник» рядом, ты забыла просто.

– Я ничего не забываю!

Я молчу, мне нечего сказать, я села в калошу.

– Всё понятно, ты затусовалась с Димой! Я так и знала, что ты подлая змея! – подруга хлопает дверью в прихожей.

Я смотрю на Олю с балкона – перед глазами всё та же больничка. Оля перебегает дорогу – она в моём платье. Красная африканская ткань облегает Олину стройную талию, подчёркивая её наискосок проведёнными коричневыми линиями. Она больше не гримирует веснушки и научилась скалиться острыми резцами как кошка – отметила я.

Через полгода она позвонила мне.

– Ты не будешь меня уважать, если узнаешь.

– Буду, брось.

– Помнишь мою сестру из «Титаника»?

– Анжелу? Которая продаёт девушек?

– Да, она продала и меня.

– Как?

– Богатому мужчине в сауне. Понимаешь, это хорошие деньги – я же девственница.

– И как это было?

– Он постелил мне полотенце.

– А там ещё кто-то был?

– Да, другие девушки.

– Страшно было?

– У меня теперь денег полно… Хочешь, пойдём в ресторан.

Так Оля лишилась девственности. Не знаю, как судьба устраивает это, но нам так и не случилось встретиться, я больше не видела её.

Ершов наливал коньяк, мы с Машей делали вид, что нам весело и легко общаться.

Вообще-то мы были в ссоре, я и Маша, уже год. На первых двух курсах были «неразлейвода», и шкафчик в нашей мастерской носил имя «Маш-Глаш», а потом поссорились на производственной почве, когда я снимала свой первый фильм.

Один студент-оператор как-то с гордостью признавался: «Я вас с Машей даже со спины различаю!» Очевидно, мы были похожи. Первого сентября, в первый день во ВГИКе, на просьбу ректора встать-показаться первому курсу режиссёрского факультета, встали только мы с Машей, две семнадцатилетние блондинки в гольфах и косичках, остальные одногруппники то ли курили, то ли ещё куда-то вышли, и весь огромный актовый зал слёг от хохота.

Мы были жутко бедовые девки. В день знакомства мы выпили и доехали до моего дома автостопом, по Москве. И ближайшие два года продолжали в том же духе. Ездили автостопом, пили, знакомились с мужчинами, посылая им записки в кафе, искали себе приключений и, разумеется, «снимали кино». Учёба нас привлекала в том смысле, чтобы похохотать на некоторых лекциях – мы их посещали исправно. Правда, лекторы нас, шумных, недолюбливали и путали друг с другом на экзаменах.

Однажды зимой мы ехали на день рождения нашего мастера, где должны были изображать ангелов в белом. Чтобы не потерять свои наряды на нетрезвую голову, мы решили не устраивать переодеваний, а поехать прямо в костюмах. И вперёд по льду в белых туфлях и кружевах. На дороге все приняли нас за сбежавших невест и довезли до центра бесплатно, хотя мы пели песни и требовали остановки, чтобы купить выпить. Это в целом был наш образ.

Правда, взгляды на искусство у нас разнились. Я считала, что искусство – это святое и мы что-то типа жрецов в этом храме. Маша считала, что лучше накормить голодных детей, чем нарисовать картину, и проку от украшателей жизни мало. В кино её интересовала карьера.

Но с некоторых пор дружбу девичью нашу как отрезало. Маша – человек активный и в нашей паре (а в любой паре, как известно, всегда так) была ведущей. Мне было интересно подчиняться, в ту пору мой мир расширялся, но ровно до тех пор, пока Маша на меня не наорала по телефону, самым некрасивым образом, с ругательствами. Я взяла директором картины ту же девушку, что работала на картине у Маши, и Маше эта история почему-то не понравилась. Логики в этой ссоре изначально было мало, но для меня это был переход дальней черты. Я поменяла директора без лишних слов и старалась держаться подальше от Маши.