— Какая похвальная оперативность! — восхитился этот… этот подлец. — Моим бы подчиненным столько рвения в исполнении служебных обязанностей!

Я почувствовала, как утихшая было жажда крови разгорается вновь.

— О, не берите в голову, я всего лишь хочу поскорее отделаться от неприятной просьбы! — сладко пропела я, разом давая понять, что уж для него-то я бы точно торопиться не стала, и напоминая, что я ему не подчиненная.

Он не может мне приказывать.

Только просить!

— Удачи вам, мастер, — неожиданно серьезно произнес вдруг вервольф, отставив в сторону обмен колкостями, и я удивленно вздернула бровь.

— Как?! Это все? Больше никаких указаний не будет?

— Никак нет, мастер, — отозвался он, привалившись к косяку двери.

Выражение лица у него при этом было каменно-серьезным, но я не могла отделаться от ощущения, что он улыбается. Что-то плескалось в глубине глаз — неоформленное, бездоказательное, но остро улавливаемое мной.

От этого ощущения хотелось то ли взвыть досадливо, то ли вогнать все десять ногтей в волчью морду.

— А что ж такое? Воображение иссякло? — сочувственно уточнила я, в отчаянной и как пить дать бесплодной попытке проковырять все же эту броню и добраться до податливого мяса.

— Просто я уже сказал всё, что хотел, — легко отозвался он.

Я, понимая, что этот раунд уже не спасти, надменно развернулась — волосы мазнули по коже — и с достоинством пошла к лестнице.

Когда наверху захлопнулась дверь в капитанскую квартиру, я замерла, краткий миг еще борясь с искушением, а потом с наслаждением ему поддалась.

Назад, к заветной двери, я поднялась гораздо быстрее — и гораздо тише, чем спускалась.

О, это непередаваемое чувство, испытанное в тот момент, когда я вытряхивала дорогие духи из узкого увесистого флакона на капитанский коврик!

Упоение! Экстаз!

Никогда я еще не испытывала такого острого удовольствия от мелкой по сути пакости.

Мысли о том, что это, вообще-то, подарок, что эти духи стоят, как два моих месячных жалованья, меня не тревожили — рука не дрогнула, и остановилась я только, вылив под дверь половину содержимого флакона.

И только после этого, с чувством глубокого морального удовлетворения от добротно и с душой сделанной гадости, расправив плечи и победоносно улыбаясь сама себе, спустилась вниз, где меня поджидал заблаговременно вызванный личный экипаж.

Каждая встреча с мастером Элисавифой Алмией вне служебной обстановки оставляла после себя самые яркие, но весьма противоречивые впечатления, — подумал капитан шестого отделения Лидийской стражи Вольфгер Лейт, закрывая дверь за упомянутой коллегой.

Второй за день визит мастера в его скромное жилище вполне соответствовал этому описанию.

С одной стороны, отправляя сотрудника добывать информацию, капитан предпочитал знать, где и когда он будет это делать, просто на случай неприятных сюрпризов. Так что, несомненно, госпожа Алмия поступила исключительно верно, уведомив его о перемене в планах.

С другой… мало, что ли, ему было витающего в кухне и гостиной тонкого запаха гостьи, мало было звонкой дроби мечущихся шагов над головой?

Обязательно нужно было добить?

Открытая шея, щекочущие горло сияющие волосы, терпкий пряный аромат духов, проникающий сквозь поры в кровь…

И обязательный скандал.

Мастер ведь ради него и пришла — ей до зубовного скрежета не хотелось допрашивать подругу для управления стражи, она злилась, что не сумела отвертеться, и пришла стравить эту злость.

Что ж, вполне разумное решение, а капитанской шкуре не привыкать исполнять роль игольницы для госпожи старшего эксперта — тем более, что нынче он наплевал на привычную сдержанность и мало-помалу позволял себе куснуть госпожу эксперта в ответ.

При этой мысли воображение почему-то нарисовало непристойную, но привлекательную в своем восхитительном безобразии картину: волк — здоровенная серая зверюга — прижавший многоуважаемую госпожу старшего эксперта к полу мохнатой тушей, придавивший ее тяжелыми лапами поперек узкой спины (почему-то обтянутой зеленым платьем), с удовольствием покусывающий зафиксированную жертву.

За затылок, сквозь золотистые щекотные волосы.

За бочок — обязательно, да, куда же без дани традициям и сказкам?

За запястья — тонкие, пахнущие собственно мастером и памятными духами.

За шею. Чуть ниже затылка, где светится сквозь кожу голубоватая жилка, где касается горла прядь, измучившая капитана во снах…

Капитан глубоко вдохнул. Выдохнул. И распахнул окна, изгоняя из квартиры будоражащий приснопамятный аромат. Высунулся, опершись руками о подоконник, вдыхая глубоко и медленно запахи вечернего Лидия. Вот уж ни к чему ему сегодня дурацкие сновидения. Есть множество других вещей, о которых можно — а, главное, нужно — подумать.

Он вдыхал и выдыхал, прикрыв глаза, но вместо того, чтобы успокоиться, с раздражением ловил себя на странном ощущении — запах, который должен был выветриться без следа, наоборот, только усиливался. Он накатывал волнами, превращаясь из ненавязчивого знакомого аромата, вполне приятного, если бы не ассоциация с его носительницей, в удушающую вонь.

Вервольф сильнее высунулся наружу, пытаясь понять в чем дело — и понял. Вонь шла из квартиры. Вернее, из коридора. Еще вернее — с лестничной площадки, на которую капитан вышел, наплевав на гордость и уткнувшись носом в сгиб локтя. Запах, как самый лучший яд, проникал в ноздри и сквозь шерсть свитера, но так, по крайней мере, был терпим.

Источник же «божественного аромата» обнаружился быстро…

«Стерва. Гадина. Убить мало. Змеища. Кошка драная».

Капитан уже в третий раз намыливал руки, пытаясь избавиться от въедливого запаха. «Обгаженный» коврик был отнесен на помойку за пару кварталов от дома, но стойкие — высшего качества, чтоб их! — духи успели пропитать и площадку, и квартиру, и самого капитана. Не поддался им только благословенный свитер («С меня еще одна шоколадка!»)

Мысленно вызывая на голову и прочие части тела мастера все возможные кары, Вольфгер едва не выл. Хотелось обернуться и закружиться на месте, вцепившись зубами в собственный хвост.

В очередной раз вытерев руки, вервольф рыкнул, открыл настежь все окна в квартире и вылетел из нее, громко хлопнув дверью. И даже столь беспечная для капитана стражи мера его не волновала — лучше пережить нашествие домушников, чем ночевать в провонявшей квартире.

Отделение стражи встретило своего капитана ночным умиротворением. Дейв Смиттс, придремывавший на посту над чашкой кофе, сначала бросил на вошедшего ленивый взгляд и только потом вытянулся, приосанился, расправил плечи, мигом изгнав с лица дрему, как опытная ведьма — порчу.

— А вы что здесь делаете, капитан? — изумился он.

— Не спится, — буркнул Лейт. — Патруль вышел уже?

— Так точно!

— У себя буду — зови, если что, — по-медвежьи проворчал Вольфгер и направился в родной кабинет.

Однако придуманный по дороге план — завалиться в отделение и поспать там, пусть и на стуле, зато без вони — провалился. В крови кипел разбуженный белобрысой стервой адреналин. Мозг, надышавшись сначала в переизбытке парфюма, а затем свежего воздуха, очумел от смеси и взбодрился. И капитану теперь действительно — не спалось.

Он померил шагами кабинет — тот, как был пять на семь, так и остался. Полистал стопку бумаг на столе и, поморщившись, бросил. И уже и вовсе было собирался плюнуть и уйти на поиски какого-нибудь злачного места, где можно спустить пар, набив несколько откровенно бандитских рож, но тут в дверь просунулась рожа стражеская.

— Капитан, там тип, говорит, что от Шляпника, и что расчет только золотом примет. Насчет золота распоряжения не было, и раз уж вы тут…

Дейв Смиттс служил в отделении всего полгода. Зеленый, как весенняя травушка, но исполнительный и, как это водится у зеленых, полный энтузиазма. Про Шляпника ему, знамо дело, сказали, да в финансовые подробности, видать, посвятить забыли.