– Угу, – согласился он. – А главное – ни во что не верить, кроме вложенных создателем истин.

Олег сел, потянувшись за стоящим на тумбочке стаканом воды.

– Истины – это и есть создатель. Ведь так? – Она поудобнее устроила голову на его коленях.

–  Да. Именно так.

–  А идеальная истина – любимый.

– Или любимая.

– Зай, слушай, а давай еще по капелькам, м?

– Ну я от тебя балдею! – Воскликнул он, гладя ее по голове. – Вчера два пузырька угрохала, а утром еще просит.

– Всего чуть–чуть.

– Ты пойми, – грубо и настойчиво начал он. – Мне не жалко капель – тебя жалко, твое здоровье. И вообще, это забава для подростков.  Давай лучше пойдем прогуляемся, купим пива по дороге, будем пить, обсуждать извечные проблемы мироздания, шатаясь по парку моего детства?

– Давай, – охотно согласилась она, кивнув. – Только я думала, клей – это забава для подростков.

– И клей тоже. Нас один раз родители застукали, когда мы с другом в подъезде клеем дышали. Крика было ты не представляешь столько. Сейчас покурим и пойдем.

– Ты клей нюхал?!

– Ну да. Давай тут, прямо в спальне покурим.

– Давай, – достала она тонкую сигарету с ментолом из пачки и, щелкнув зажигалкой, затянулась дымом. – Ловлю себя на мысли о том, как хорошо что мы живем одни без родителей. Это такое счастье – спокойная жизнь.

– Да уж. Моя мать точно бы разоралась, видя нас, курящих в спальне. – Он потянулся к лежащей на тумбочке зажигалке и за открытой дверцей увидел лежащие на полочке ампула. – Во! Хочешь, Дим, почувствовать себя лучше?

– В смысле? – удивилась она.

– Я введу тебе вот это, – показал он ей ампулу с маслянистой жидкостью внутри.

– Что это? Я улечу?

– Нет. Ты молодая еще, ни разу по–настоящему не летала.

– Ой–ой, от кого я слышу!

– А что?! Я почти что до сорока лет дожил – столько всего попробовал!

Он взял две ампулы из одной пачки, вторую из другой, положил их в низкий стеклянный стакан и пошел на кухню. Из–за любопытства Диметра за ним.

– Подогреть надо, зай. Раствор–то масляный, иначе расходиться в тканях плохо будет, – держал под струей горячей воды он стакан.

– Мне чем дальше, тем интереснее.

– Ну вот, готово, – вернулся в спальню он, распаковал одноразовый шприц, открывая, отломил ампулу и заполнил ее содержимым шприц: сначала одной, потом второй, наполнился двух кубовый шприц.

– Снимай трусики, Милая.

Олег обработал спиртом ее правую ягодицу, мастерски ввел иглу и густая жидкость растворенного в оливковом масле для инъекций эфира плавно и медленно проникала в ее ткани.

– А это для меня. – Он проделал то же самое, но с другой ампулой и столь же мастерски сделал укол себе. – А теперь пошли гулять! – внезапно огрубевшим голосом воскликнул он.

– А я–то думала, это полет.

– Это другое! Сама заметишь:  сиськи становятся больше, а голос – выше. Мимо моей старой работы пойдем – может получится что.

Он одел широкие джинсы, большие черные кроссовки, накинул кожаную куртку и ждал ее, наносящую на губы бесцветный блеск. Весенний воздух улицы ударил в нос прохладной свежестью пасмурного дня. Шли  они молча, взявшись за руки. Круглосуточный магазин не радовал разнообразием: трое пьяных возле на лавке горлопанили едва разборчивые песни, дверь отторгала запахом разлившегося вина из разбитой бутылки. Олег вошел первым, попросил две бутылки пива и, к удивлению Диметры, две чекушки.

– А водку зачем?

– Увидишь, – хитро ответил он, блеснув глазами.

Лента асфальта по бокам была украшена деревьями с голыми ветками.

– Вон, видишь корпуса больницы? – Он указал на здания с лева. – Я тут в хирургии раньше работал.

За забором все напоминало хитросплетение лабиринта корпусов, в котором разобраться было трудно.

– Здорова, Михалыч! – поздоровался и протянул руку он стоящему возле двери мирно курящему медбрату в зеленой медицинской одежде.

– Привет! – пожал ему руку тот. – Ты тут мимо проходил или по делу?

– Конечно мимо! – Он протянул ему две стограммовых бутылочки с водкой.

– Да вы как нельзя кстати! Представляешь, у нас же тут не выпьешь теперь!

– Что так?

– Да главная намешала спирт с хлоргексидином. А моя последнее из карманов вытащила. Пиздец вообще! – Он выпил одну практически залпом, не запьянев. – Ну ладно, парочку ампул я вам спишу. На большее не рассчитывайте.

– Да нам и этих волшебных ампул хватит хватит!

– А Вы, дама, ничего, – бросил он на Диметру вожделенный взгляд.

– Моя – гордо обнял ее Олег.

Спустя некоторое время он, шатаясь, вернулся и дал ему две ампулы. Попрощавшись он и она медленно пошли вдоль аллеи по направлении к прудам, находящимся внутри огромного благоустроенного парка. Внутри, за огромной черной оградой парк начинался с детской площадки и тройки скамеек, на одну из которых они сели.

– Смотри–ка, свежий и пятипроцентный раствор, – смотрел на свет ампулу он.

– Настоящий полет?

– А то!  

– Я всегда думала: и почему мы вынуждены искать окольные пути вместо того, чтобы просто купить в аптеке необходимый препарат? – Она положила голову на его плечо.

– Потому, что это мы такие, – медленно и тихо начал он. – А ты подростков представь. Общество настолько омерзительно, что направлено исключительно на порабощение человека, исключительно на стирание его личности, способностей к творчество. Общество топчет, ломает, душит, бьет, кусает и подростку не остается ничего кроме изменения состояния своего сознания.  – Он пронзительным взглядом смотрел на неподвижные воды пруда. – И теперь представь: ни кем не понятые личности в бесполезной жизни будут снова и снова злоупотреблять препаратами если их легализуют.

– Ах, вот оно как.

– Угу. Но конечно есть одно НО, как я думаю. Вот имеет человек душевные проблемы, так ему обязаны дать доступ абсолютно ко всем препаратам списка А.

– Правильно, согласилась она. – Список А – это ведь прямое нарушение прав человека на свободу выбора!

– Это из–за наркоманов. Я вот готов поспорить: кинь я наш препаратик в воду – ты бы даже и не расстроилась.

– Конечно! Ведь есть ты и это самое важное. Вопрос отсутствия веры. Любимый – это истина в последней инстанции и доверять больше не следует никому.

– Молодец! Ну что, давай выпьем? – Он достал из пакета пиво и дал ей.

– За нас!

– Хорошо–то как, – сделал глоток он. – Всю жизнь так бы просидел.

– И я… Здесь… С тобой…

Холодно что–то. Давай пересядем? – предложил он, садясь на спинку скамейки  и ставя ноги на само сидение. – Так теплее.

– Давай, – повторила за ним она. – Тоже замерзла. И домой хочется.

– А пошли! – Он спрыгнул и подал ей руку.

Пасмурный день не проявлял ни солнца, ни ветра, а они шли навстречу полету, таящемуся в кармане Олега.

Кодовый замок в двери не работал, в прочем как всегда. Никто из жильцов дома и не помнил, когда он был в рабочем стоянии. Подъезд с выбитой лампочкой был полон пустых бутылок, разбитых на острые осколки и целых, стоящих с остатками не выпитого содержимого. Возле стены стояла треснутая тарелка с кем–то налитым молоком, которым мирно лакомилась рыжая бродячая кошка. По–геройски резко пнув одну из бутылок он тем самым расчистил путь к лестнице, ведущей на второй этаж и площадку, в свою очередь ведущую на этаж выше, и так по пункта назначения – четвертого этажа. Облупившаяся зеленая краска на стенах лестничных клеток обнажала бетонный материал стен по цвету такой же серый как и полы в местах выбившейся от старости плитки, мелкой и желтой. Нетленные произведения юных художников – нечитаемые надписи баллончиком краски – под гордым названием «Граффити» встречали гостей, оставляли равнодушными жителей среднего возраста и приводили в бешенство видавших виды довольно–таки пожилых, живущих в том доме очень–очень давно. Межэтажные окна едва пропускали дневной свет, сквозь толщу годовой пыли день казался матовым, непроглядно мутным.