– Моё.

– Ну, так вот, поздравляю! Экономия за первый год его использования внушительная!

– Ренат Агнасович, а то, что я предлагаю с котлами-утилизаторами – на порядок больше даст экономию, чем то, за которое диплом этот…

– Ну, ты и язва! – Главный посмотрел на остальных присутствующих, будто ища подтверждения. – Где твои предложения?

– В техническом отделе. С отрицательным заключением вашего зама.

– Забери и неси мне! Будем разбираться. – Он энергично взял со стола шапку. – А пока, Василий Анатольевич, – он обратился к Ганину, – пока не наладите режим и не начнёте давать качественную продукцию, буду считать, что в цехе с кадрами итээр плоховато. И надо смотреть этот вопрос…

«Как же так, – удивился молча Ковальский, – он с нами вместе всё смотрел? Причину сразу трудно определить. Сам это понимает. Ситуация каверзная и требует каких-то необычных решений. Сам не предлагает, но требует. Так разве можно?»

…Когда главный пригласил его к себе, Ковальский воодушевился. Ему понравился такой подход: «приходи – разберёмся». Ну, а потом, здесь?.. И в операторной?..

Главный ушёл, не позволив начальнику цеха проводить его. Ганин сказал, словно межу провёл между Ковальским и собой.

– Ну и завариваешь ты кашу на нашу голову.

– Какую кашу?

– Такую! Ты пытался на равных при нас говорить с главным инженером.

– А как надо? Полагаю, когда говорят специалисты – начальства нет. Все равны, – спокойно возразил Ковальский.

Ему досадно, что и начальник цеха, и его заместитель смолчали. Хотя совсем недавно, каких-то две недели назад, все его предложения одобрили.

– И потом: я ведь прав.

– Голубчик, чтобы нравиться людям, а значит, и начальникам, надо ни в коем случае не давать им намёка, что кто-то может быть разумней, чем они, – наставлял начальник цеха.

«Они, кажется, с Новиковым «японцы – яйца без скорлупы», – подумал Ковальский.

– Но мы не на улице и не на девичнике: «нравится-не нравится»? На производстве – это общее дело! – попытался он поразмыслить вслух.

Ганин терпеливо продолжал:

– Как сказать?.. Общее… Да. Но важно, где сказано и когда? Ты уж поверь мне! Совет, который дают в присутствии других, воспринимается как упрёк. А тут похуже того. Ты втолковывал ему, что лучше понимаешь ситуацию. А сам вместе с нами не можешь вывести установку на режим. Пятый день не даём нормальный готовый продукт. Главного инженера обычно в таких случаях вызывают «на ковёр» в Москву объясняться. Понял, какое настроение у него? Целая отрасль скоро начнёт задыхаться. Каждый отвечает за своё. Вся страна связана в нефтехимии в единую технологическую цепочку. Готовый продукт одних – сырьё для других. Планы, встречные планы, социалистические обязательства многотысячных коллективов связаны друг с другом. Рапорта, митинги, знамёна…

– Это разные вещи, – возразил Александр.

– Разные? Вот съездит в Москву и схлопочет там выговорёшник. Думаешь, кого вспомнит в первую очередь? Тебя, милок, да меня… Мы получим из-за твоей строптивости поболее, чем могли бы… А с учётом желчного темперамента нашего главного… Надо бы смотреть на этот его брык как на природное явление.

– Но ведь это похоже на угодничество! Где-то так можно! Наверное, на стороне, где спокойнее, а здесь? Непростое производство… – не соглашался Александр.

– Я тебе – одно, а ты – другое… И у заместителя его ты теперь будешь, как бельмо…

«В споре нельзя победить, – вспомнил Ковальский давнишние слова Анны. – Всегда противник может сказать, что ты не прав. А я и не собираюсь спорить, пусть Ганин говорит. Мне надо знать, как он мыслит. Он в чём-то прав, только я пока концы не свяжу», – вёл он молча диалог с Анной. Её лицо светило издали, из глубины памяти.

А начальник цеха думал о другом: «Птицу по полёту видно. Наработаемся ещё, возможно, под началом Ковальского. Замах не то что у нас – поболее. Оттого ли, что мы вечерний институт кончали, привыкли с рабочих в подчинении, или потому, что семейные и это заставляет быть покладистыми… Не затыркали бы… Аппетит у него на работу крепок… И вот эта его способность независимо мыслить…».

Если бы Ковальский знал, о чём сейчас думает Ганин! Пожалел бы, что сгоряча сравнил своего начальника с Троекуровым. А может, и нет. Александр понял уже, что Ганин вовсе не злой человек и его несдержанность идёт часто от желания сделать дело лучше. Но столько разных препятствий… Он уже начинал понимать, что одно дело – инженерная работа в технологии, другое – руководить людьми. Не смог же родной дядька работать на стройке прорабом. Когда бригадир, не выполнив норму, настаивал на закрытии липовых объёмов, с досады ударил его по спине подвернувшимся рулоном рубероида и уволился.

«Не такая ли участь ждёт и меня? Я, очевидно, больше специалист, нежели руководитель. Часто всё делаю грамотнее и быстрее, чем многие. Если бы имел профессию, которая связана только с собственной умелостью и работоспособностью! Больше бы успевал! Есть ли такие профессии? Есть! Часовые мастера, зубные врачи… Кто ещё? – думал он. – Вообще врачи. Но ведь это не моё. Очевидно, писательство!? Но этот род деятельности непостижим для меня. Здесь всё решает особый литературный дар. Талант!»

…Они с Новиковым всё-таки вывели цех на режим. Всю ночь были на ногах. Возились с наладкой контрольно-измерительных приборов. Дважды останавливали работу колонн.

В кабинет вошли около шести утра. Там Ковальский протянул Новикову аккуратный лист бумаги.

Тот деловито принял и прочёл с расстановкой:

– «Прошу принять меня в члены Коммунистической партии, так как хочу быть в активных рядах строителей светлого будущего нашего народа».

– Ну, вот и замечательно! Это – программа на всю жизнь. Она не даст ни хандрить, ни расслабляться… – заключил Новиков.

«Почему он проявляет такой повышенный интерес ко мне? Чувствует, очевидно, вину передо мной. Назначен на обещанную мне должность, а сам ещё только учится на четвёртом курсе. Мужик-то работящий и совестливый…»

Через неделю на техническом совете у главного инженера в присутствии Ковальского согласно его предложению решили по утверждённому графику установить дополнительные котлы-утилизаторы.

А через год новшество появилось уже на всех родственных предприятиях отрасли. Министерство стимулировало внедрение передовой технологии и техники. В ежеквартальных отчетах предприятий, копии которых оно рассылало, это отмечалось особо.

…Когда Ковальский вошёл в приёмную, секретарь Светлана приветливо улыбнулась:

– Заходите, Александр, Валентин Сафронович говорил о вас. В кабинете двое: Самарин и тот «Лановой», которого Александр видел здесь раньше.

Выйдя из-за стола и протягивая руку, Самарин сказал:

– А это наш молодой, но очень перспективный инженер Ковальский.

Александр кивнул сдержанно головой.

– Виталий Викторович, – представился гость. Руки он не подал и не встал.

Ковальский присел к столу.

Самарин, продолжая, очевидно, начатый до него разговор, произнёс:

– …такие объёмы, такие масштабы – архиважны! Но эти же масштабы и умножают воздействие на среду обитания. Так обстоят сейчас дела в Чапаевске. Я родом оттуда. При выпуске отравляющих веществ столько заболеваний и отравлений было во время войны! И сейчас хлорорганика делает своё… И наша нефтехимия…

– Ты хочешь сказать, надо сокращать производства?

«Кто позволит?» – спросил мысленно Ковальский.

– Нет, я не за это, – чётко ответил Самарин. – Не за сокращение. А за создание малоотходных технологий. За то, чтобы сам процесс, как таковой, был безопасным для окружающих. Науке надо крепко над этим поработать. И отраслевой, и вузовской. Вот увидишь: партия за это дело скоро серьёзно спросит. Инженеров надо со студенческой скамьи учить беречь природу. А вы, проектировщики, совместно с исследовательскими институтами должны создать общую концепцию…