«Еже будет наш князь Всеволода Ярославича держаться, а мамашу свою прегордую поменее слушать, мирно и спокойно на Волыни будет», – рассуждал Радко.

Всего-то седьмицу прожил он у харчевника, разговорил за чарой доброго вина нескольких иобагионов из королевской стражи, и теперь, довольный, мыслил возвращаться проторенной дорожкой обратно на Русь. Перед самым отъездом решил Фёдор поглядеть на торгу знаменитых угорских скакунов. Благо серебро звенело в дорожной калите, можно было б и потратить его на доброго фаря. Хороший конь всегда пригодится княжескому дружиннику.

Пробирался Радко через толпу на пристани, когда вдруг возник перед ним злобно ухмыляющийся знакомец – Жольт, коего три года назад пытал он во Владимире на дыбе.

– Попался ты, мечник! Не уйдёшь от нас!

Обступила Фёдора толпа человек в пятнадцать. Потянулся он было за мечом, но уразумел тотчас: не выдюжить ему супротив стольких. Верно, давно выслеживали, шли по пятам. Да, промахнулся он на сей раз, не почуял, не заметил вовремя грозящей опасности.

Его грубо схватили за плечи, вырвали из портупеи меч, связали за спиной руки, потащили через подвесной мост в крепость.

– С моста бы тебя в ров швырнуть, ядовитая гадюка! – хрипел Жольт. – Помню, как ты меня на дыбе угощал! До сей поры кости болят! Помучаешься теперь ты у меня в подземелье, похрустишь косточками! Наорёшься вдоволь!

Со скрипом затворились за Фёдором железные ворота. Опустилась вниз решётка. Бросили его вниз по каменным ступеням в сырую мрачную клеть. Звякнул наверху в замке тяжёлый ключ. Тьма окутала дружинника. Понял он, что если и выйдет отсюда, то весьма нескоро.

Спустя недолгое время явился к нему Жольт с двумя подручными. В деснице он держал факел, рукава рубахи были закатаны по локоть.

– Ну, вражина, сейчас ты у меня получишь! На дыбу его! – приказал злобный угорец.

Как мог терпел Радко дикую, пронизывающую боль. Его стегали плетьми, жгли огнём, Жольт метался вокруг и яростно орал по-русски:

– Отвечай! Что вынюхивал?! Кого искал?! С кем говорил?! Ну! Живо!

Собравшись с силами, плюнул Радко ему в рожу кровавой слюной. В дикое исступление пришёл Жольт. Выпучив глаза, стеганул он Фёдора по лицу плетью. Ударил один раз, второй, замахнулся опять, норовя, видно, выбить узнику глаз. Один из подручных решительно ухватил его за запястье.

– Королевич запретил его калечить, – заявил он.

В остервенении швырнул Жольт плеть в стену, выругался по-угорски, прохрипел:

– Ничего! Вдругорядь153 достану тебя! Не уйдёшь от меня! Гадюка ядовитая!

Весь сгорая от лютой ненависти, метнулся он наверх.

Один из катов154 развязал Фёдору руки, бросил его, обессиленного пыткой, на солому, коротко промолвил:

– Сиди тут! И благодари Господа! Жольт бы тебя прикончил, если бы не заступничество королевича Коломана!

…Медленно потянулось для Радко время в мрачном узилище. Его скудно кормили, но, слава Христу, более не пытали. Сколько минуло дней и ночей, он не ведал. В темнице во всякое время суток царил полумрак, лишь один факел тускло горел наверху над лестницей.

На душе было уныло, тоскливо, скверно.

Порой снилась ему ангельская улыбка молодой княгини Ирины, словно наяву, слышал он её беззаботный, заливистый смех. И не хотелось просыпаться, видеть опять это подземелье, этот опостылевший факел, вкушать чёрствый хлеб, пить тёплую, затхлую воду.

Долгие часы отрок Радко стоял на коленях и молил Всевышнего о милости. Но избавление от темницы никак не приходило.

Стремительный Грон, спускаясь с отрогов снежных Татр, шумно втекал в широкий и более спокойный Дунай. Вода в Гроне в любое время года была холодной, почти ледяной. От холода ломило зубы. Склонившись над журчащей рекой, Володарь и его спутники, уставшие после перехода через знойную, раскалённую пушту155, жадно и долго пили.

Вокруг простирались многочисленные слободы, яблоневые и грушевые сады, виноградники. Через Дунай к строениям Эстергома вёл плавучий мост, сооружённый из связанных друг с дружкой крепкими канатами перевёрнутых ладей. Спешившись и ведя за поводья лошадей, путники осторожно, медленно стали переправляться.

Впереди виднелись каменные зубчатые стены, обведённые рвом. В нескольких местах внутрь крепости вели подъёмные дощатые мосты на цепях. Вокруг стен раскинулись предместья. Крытые черепицей домики торгово-ремесленного люда густо облепили низину и склоны окрестных холмов. Сам Эстергом лежал у подошвы уходящих на восход Вишеградских гор. Крепость располагалась на более высоком месте, чем посады, местами стена подходила к самому обрывистому берегу Дуная. Кое-где из-за стены проглядывали высокие башенные строения – там находился королевский замок, а также дома знати и королевских приближённых.

Володарь, хорошо знавший угорскую молвь, первым делом направился на кишевший людьми торг. Кого здесь только не было! Расположенная в самой сердцевине Европы, на перекрёстке торговых путей, угорская столица вбирала в себя самых разных людей, разной веры, разного языка, разных одежд. Жили тут и славяне, и немцы, и франки, и валлоны, и оседлые печенеги, и валахи, и греки. Удивительно мирно в тогдашней Угрии уживались православие и католицизм, никто никого не преследовал за веру. Реки были богаты рыбой, пастбища – сочной травой, земля щедро согревалась солнцем и давала добрые урожаи пшеницы, поэтому в стране почти никогда не бывало голода – этого страшного бича соседних европейских держав.

Купцы из западных и восточных стран, ремесленники – в основном славяне, паломники-монахи, странствующие рыцари, лошади, огромные верблюды, одногорбые и двугорбые, мулы, стригущие длинными ушами ослы – всё это сгрудилось на подобном муравейнику торжище.

В порту чуть пониже переправы теснились ладьи, среди них преобладали ромейские хеландии и лёгкие быстроходные славянские струги. Пристань, как и соседний торг, пестрела разноцветьем одежд. Вдоль берега рядами тянулись деревянные гостиные дворы и харчевни. Ноздри щекотал аромат готовящихся яств.

Володарь, ранее не раз бывавший в Эстергоме, быстро договорился с хозяином одного из постоялых дворов – сутулым широкоусым угром. Своё дело сделали серебряные номисмы-скифагусы156. Дружинников разместили в нескольких просторных помещениях на верхнем жиле. Спустившись вниз, они смогли утолить голод и жажду мясом с острым перцем и белым виноградным вином.

Володарь на гостином дворе задерживаться не стал. Взяв с собой одного только Халдея, направил он стопы в крепость.

– Родичей ближних повидать надобно. Братцев двухродных. В прошлый раз помогли мне, пособили, упредили о ковах Ярополковых, – счёл он нужным сказать хазарину.

Когда шли они мимо лавок менял, Халдей вдруг остановился.

– Дозволь, светлый князь, я расспрошу того менялу в синем халате. Он – мой единоплеменник. Узнаю от него, что творится в городе и в стране. Такие сведения никогда не бывают лишними. Я догоню тебя у крепости, – предложил хазарин.

– Добро, – кивнул Володарь. – Ступай, но поторопись.

…Запыхавшийся от быстрого бега Халдей нагнал его уже внутри крепости.

– Король Ласло сейчас находится в своей резиденции в Фехерваре, – сообщил хазарин. – Объезжает владения. Это он делает каждый год. А старший из твоих двоюродных братьев, о доблестный, здесь. С ним его мать, русская княжна.

– Воистину добрая весть! – Володарь заметно оживился. – Стало быть, вовремя я.

– Ещё… Меняла сказал… В Эстергоме недавно побывал посол из Киева. Король Ласло и князь Всеволод заключили мир. Князь не стал воевать с королём, хотя его просил об этом германский император Генрих. Вот… такие имею новости.

Смуглое лицо Халдея было испещрено капельками пота. Он снял с кудрявой головы войлочную шапку и отёр ею чело.