– Хорошо, я беру вас на должность офицера технической службы в свой дивизион. Слушайте первый приказ. Вам надлежит забрать в вашей старой казарме в Лихтерфельде предназначенные для нас восемьдесят грузовиков. Завтра рано утром вы отправите их в Хамм[30]. Тогда наш дивизион тяжелой артиллерии будет готов к маршу. Мы входим в состав лучшей в истории дивизии СС[31] и должны поторопиться, иначе война закончится без нас!
Мое громкое «Так точно!» в полной мере отразило радость по поводу продвижения по службе и перевода на новую должность.
В Хамм я прибыл в три часа утра, потеряв по дороге двадцать шесть грузовиков.
«И как доложить об этом своему новому командиру? – подумал я. – Немедленно назад!»
Через два часа тринадцать автомобилей мною были благополучно найдены, и в семь часов я вернулся в казарму. Позже, когда командир выслушал мой довольно робкий доклад о количестве доставленных машин, к моему величайшему изумлению, он не выказал серьезного недовольства, заметив только, что самое позднее к вечеру все автомобили должны быть на месте, так как отбытие назначено на следующий день.
«Разве так должно выглядеть выступление части на войну? Неужели все будет так буднично? Когда же мы наконец понюхаем пороху?» – подумал я.
Все-таки как странно устроен мир и как мало времени он дает на то, чтобы поразмышлять над подобными вопросами. Требования марша превалируют над временем и все вытесняют. Конечно, мысли о доме неизбежно закрадываются в голову, особенно если ты только что получил письмо от своих близких, написанное накануне. Однако их тут же перебивает вид стоящей на обочине машины твоего дивизиона. Ты немедленно останавливаешься, чтобы оказать помощь. Иногда приходят мысли о том, что будет, если в тебя попадет кусок железа, но тут мимо проезжает офицер и свистом подзывает тебя, указывая на то, что далеко позади возникли какие-то проблемы. Ну их к черту, эти тяжелые мысли, подумать над которыми до конца все равно не удается!
Через древний Аахен[32], город коронации королей, мы проехали, сопровождаемые приветственными криками местных жителей. Вскоре должна была показаться граница и начаться вражеская земля!
«Интересно, как нас там встретят?» – подумал я.
Перевернутые пограничные столбы в горячке движения мы даже сразу не заметили, ведь впереди была война! Следы от боев почти не просматривались, но первые воронки от разрывов снарядов и первые развороченные стены зданий представляли для нас, новеньких, такую картину, которая заставляла оглядываться назад. Однако останавливаться было нельзя, нам следовало двигаться дальше.
Бельгийцы, с которыми нам довелось повстречаться во время короткого отдыха, не были настроены враждебно, но вели себя довольно сдержанно. Люттих[33] наш дивизион проследовал ночью, и вскоре на каком-то поле мы разбили свой первый бивак.
Через несколько часов все опять пришло в движение, и под Динаном[34] нам повстречалась первая большая колонна пленных. Это были молодые бельгийцы под конвоем нескольких солдат полевой жандармерии. Пленные шли, повесив головы и устало переставляя ноги.
«О чем они думают? – пронеслось у меня в голове. – Скорее всего, чувствуя себя в этой куче народу в безопасности, тоже, как и мы, мечтают о скорейшем окончании войны».
Наверное, чувство того, что ты плетешься под конвоем в качестве военнопленного по родной земле, которую призван был защищать, является отвратительным. Взгляды местных жителей не могут не причинять боль.
Наша колонна проследовала города Живе, Сине, а также Ирсон, когда почувствовалось приближение фронта. Над нами часто пролетали эскадрильи наших самолетов. Затем они возвращались, идя низко и в том же порядке, почти как на маневрах. Однако иногда звенья были неполными. Услышав на одном из привалов отдаленный грохот, мы переглянулись: вот она – война, которую нам так хотелось нагнать.
Мы стояли на обочине, тщательно «замаскировавшись» – каждая машина расположилась под молодым, жалким деревцем! Требовалось соблюсти предписания Полевого устава, в котором значилось: «Дистанция между машинами двадцать метров! Использовать любое укрытие! Применять маскировочные сети!» Приходилось прислушиваться к рекомендациям, ведь война только начиналась. Это уже позже опыт, полученный в ходе боевых действий, заставил пересмотреть необходимые предписания.
Нам раздали обед. Не передать словами, каким вкусным показался мне айнтопф[35], вкушаемый на обочине дороги! Его не портили ни тучи пыли, ни песчинки, хрустевшие на зубах.
Вновь проследовали бесконечные колонны пленных с изможденными и запыленными лицами. На сей раз это были французы, а затем и англичане в своих приплюснутых касках. Я видел порой летящие в сторону плененного противника куски хлеба. Мой же водитель отдал страждущим нашу флягу с водой. Молодежь Европы и тогда не испытывала ненависти друг к другу!
Затем мы двинулись дальше, оставив позади себя Ле-Като и другие небольшие городки, почти не тронутые войной. Вокруг нас лежала Франция. Вечером показался город Камбре, и я вспомнил, что в годы Первой мировой войны здесь произошло первое в истории танковое сражение.
Наш путь лежал через Балом и Перонну. Последний городок пострадал достаточно сильно. По только что возведенному саперами мосту мы перешли через реку Сомму, после чего был объявлен большой привал – требовалось пропустить различные колонны саперных и других воинских частей, в которых срочно нуждались наши войска на фронте. Я решил воспользоваться предоставленным нам временем и осмотреться. В ходе прогулки мне случайно попалась французская заправочная станция, а немного в стороне – французский военный грузовик.
Усевшись на водительское сиденье, я сделал еще одно важное открытие, обнаружив дорожные карты Франции. Они подходили для осуществления маршей не хуже, чем наши карты Генерального штаба. На заправке и в гараже по моему требованию меня снабдили дополнительными комплектами карт.
Я сделал для себя соответствующие выводы и после при каждой остановке в каком-либо населенном пункте пытался проделать то же самое. Вскоре в моих руках оказалось сначала тридцать, затем пятьдесят, а потом и восемьдесят таких карт, многие из которых повторялись. Тогда мне пришло в голову сделать подарок нашим командирам батарей, отдав им дубликаты. В самое ближайшее время выяснилось, что карты являлись весьма точными. На них имелись мельчайшие подробности, и пользоваться ими было удобнее, чем нашими топографическими картами.
Дальнейший наш путь лежал на Сен-Кантен. В городе было повреждено всего несколько зданий, а величественный собор по-прежнему устремлял свои башни к небу. Здесь обнаружилось, что многие жители ушли со своих насиженных мест, а чуть позднее мы догнали на дороге длиннющую колонну беженцев, направлявшуюся на юг и стоявшую вне проезжей части. Поток беженцев не только усиливал сумятицу, но и способствовал развитию нищеты и страданий, которые привнесла с собой в эту страну война. Мы же старались успокоить их и подвигнуть к возвращению к родным пенатам.
В долине департамента Уаза части нашей дивизии вели бой, однако о наличии чего-либо похожего на линию фронта не было и речи. Просто некоторые относительно крупные и мелкие подразделения французской армии не сложили оружия, пытаясь обороняться то тут, то там. Пришлось нам, тяжелому дивизиону артиллерийского полка, «потрудиться», перемещаясь из одного места в другое. Другими маршевыми точками при продвижении вперед явились города Руа, Мондидье и Кюйи.
Нас, конечно, разбирало любопытство, проследуем ли мы прямиком в Париж? Но скоро выяснилось, что у немецкого военного командования были иные планы. Наши части стали охватывать столицу большой дугой.
