Под Городцом мне удалось наведаться в бывшую маленькую электростанцию. Ее внутренние помещения оказались совершенно пустыми. Такого мастерски проведенного демонтажа оборудования с последующей эвакуацией я еще не видел – не осталось ни одного выключателя, ни единого лампового патрона, ни даже обрывка кабеля. Часть демонтированного материала мы все же обнаружили. Он в беспорядке валялся на близлежащих железнодорожных путях. Видимо, приказ об эвакуации запоздал, и она проводилась в спешном порядке.
Двигаясь дальше в восточном направлении, мы натолкнулись на заболоченные территории Припяти. Для чужаков они были непроходимыми. Тем не менее советское командование именно их мастерски использовало для подтягивания свежих крупных воинских частей.
К северу от маршрута нашего продвижения местность была слегка холмистой. Необъятные пахотные колхозные поля перемежались с такими же бескрайними невозделанными зелеными лугами. Их разделяли большие лесные массивы. Судя по всему, здесь ничего не знали о прореживании – для заготовки дров просто начисто вырубались большие просеки. Окультуриванием лесных массивов здесь никто не занимался.
Деревни, через которые мы проходили, оказывались по большей части пустыми – население по распоряжению властей отправлялось на Восток. Линии фронта как таковой не было, и немецкие дивизии просто маршировали в восточном направлении. При этом тылы за ними часто не успевали, и снабжение удавалось налаживать с большим трудом. Области, которые мы проходили, от остатков вражеских частей не очищались. Поэтому любое отставание в результате поломки автомашины представляло собой большую опасность. Ведь в тылу орудовали регулярные воинские подразделения противника, которые нападали на небольшие колонны, двигавшиеся в сторону главных сил.
Фронт, по сути, превратился в многочисленные отдельные схватки небольших подразделений и частей. Растянувшись по фронту, части нашей дивизии тоже сражались на значительном удалении друг от друга, причем головные из них находились уже в районе реки Березины. Они собирались было переправиться на другой берег, как вдруг натолкнулись на ожесточенное сопротивление русских. Это привело к тому, что разведывательный дивизион и пехотный батальон, поддерживаемый батареей нашего артиллерийского дивизиона, застряли. В нескольких километрах позади них на перекрестке дорог остановился и штаб дивизии. Небольшой жилой автоприцеп командира нашей дивизии, которого мы меж собой называли «папашей Хауссером», встал возле опушки леса. Здесь же был и небольшой штаб моего полка, в котором находился и я.
– Уже час дня, а у меня в животе урчит, – ругался полковник Хансен. – Было бы неплохо перехватить чего-нибудь горяченького.
– Этому можно помочь, – ответил я и, к его великому изумлению, словно фокусник, извлек из своей машины пару яиц и шмат сала.
Перед ступеньками штабного вагончика я развел костерок, и вскоре немного подгоревшая и подкопченная на дыму яичница была готова. Не успели мы толком поесть, как вдруг полковник резко вскочил и, приказав мне следовать за ним, бросился к опушке леса, находившейся сразу же за нашим вагончиком. Внезапно позади нас раздались три или четыре, не помню точно, хлопка от разрывов снарядов. Все стены вагончика были иссечены осколками, а нам хоть бы что. Столь ярко выраженную способность чувствовать приближающуюся опасность, какую обнаружил командир нашего полка, я наблюдал впервые в своей жизни. Позднее о ней слагали чуть ли не легенды.
Генерал Хауссер вызвал к себе на совещание командира полка, который, вернувшись, ознакомил нас со сложившейся обстановкой. Головные части дивизии, в том числе и мы, слишком далеко оторвались от основных сил, и было совершенно неясно, свободна ли от противника дорога, по которой нам надлежало идти. Мощности же наших радиостанций не хватало, чтобы по радио запросить подмогу авиации, базировавшейся в ста двадцати километрах от нас. Поэтому следовало, как минимум, подтянуть остатки моего артиллерийского дивизиона.
Я вызвался вернуться за ними. В мое распоряжение выделили мощный вездеход «Хорьх» и пятерых солдат в сопровождение. Все наше вооружение состояло из одного пулемета и пяти автоматов. На моей карте маршрут нашего движения был отмечен, и мне примерно представлялось, где следует искать дивизион. Но я знал, что наши карты не совсем точны, поэтому ехать приходилось, повинуясь больше интуиции.
«Ничего, – подумал я, – как-нибудь сориентируюсь».
Езда в сопровождении всего нескольких человек по территории, еще не освобожденной от противника, представляла большую опасность, но, как офицеру, мне, естественно, не пристало выказывать свои чувства. Наш путь лежал через необъятные леса, и нам часто приходилось объезжать глубокие, наполненные жидкой грязью ямы, чтобы не застрять. Наши нервы были на пределе, и порой мы слышали то, чего на самом деле не было. Не раз кто-нибудь из солдат давал очередь по подозрительному шороху за деревьями, а водитель давал полный газ.
Примерно на полпути нам попалась деревня. Я помнил, что мы во время марша проследовали прямо через нее, но какое-то внутреннее чутье подсказало мне, что следует проявить осторожность и воздержаться от старой дороги. Наш вездеход свернул влево, и дальше нам пришлось ориентироваться по компасу, поскольку на карте новый путь обозначен не был.
Прошло около семи часов, и наступил уже вечер, когда мы нашли свой дивизион. Там я и узнал, к своей радости, что прежняя дорога действительно оказалась снова занятой русскими. Так что новый маршрут был разведан как никогда вовремя.
Назад вместе со всем дивизионом мы двигались гораздо медленнее. Ночью окружающий ландшафт предстает иначе, чем днем, и я, следуя во главе колонны, не раз предавался раздумьям – следует ли принять влево, или более правильнее будет ехать вправо? Остатки горючего приходилось экономить, и нам доставалось, когда мы преодолевали песчаные или заболоченные участки. То и дело какая-нибудь машина застревала, и солдаты были вынуждены вытаскивать ее буквально на руках.
В полдень наконец-то появился командный пункт полка. Нас еще не ждали, и все были несказанно рады нашему появлению. Полковник Хансен от всей души похвалил меня и заявил, что при случае обязательно представит меня к награде.
К югу от деревни Божино мы переправились через Березину, потеряв здесь три дня, чтобы завоевать плацдарм на другом берегу реки. Русские подтянули сюда значительные силы и упорно оборонялись. За четырнадцать дней Восточного похода нам пришлось научиться работать лопатой. Редко когда удавалось оборудовать командный пункт на поверхности земли. По большей части приходилось вырывать глубокие узкие норы. Теперь даже для сна мы постоянно копали узкие окопы и прятались под землей, поскольку в воздухе то и дело проносились осколки от снарядов. Русская артиллерия стреляла часто и метко.
Дальше наш путь шел к Днепру. Длящийся часами дождь как бы предупреждал о том, что нам здесь еще предстоит пережить. Мы буквально вязли в жидкой грязи, а небольшие глинистые холмы превращались в почти непреодолимые препятствия. Уже первая сотня грузовиков, следовавших по единственной дороге, оставляла после себя ямы в метр глубиной, в которых тонули шедшие за ними машины. Их постоянно приходилось вытаскивать, и это давалось с большим трудом.
Заботливо заготовленные заранее «гибкие колейные покрытия» давно утонули в грязи, и мы вынуждены были рубить молодые деревца, чтобы вымостить ими проезжую часть.
Тем не менее наши части хотя и очень медленно, но все же продвигались вперед. Рессоры у машин не выдерживали и ломались так часто, что вскоре у нас осталось не так уж и много автомобилей, способных выдержать подобную нагрузку. За весьма короткое время взятые с собой запасы стальных рессор были израсходованы, и мы встали перед проблемой, где раздобыть новые. Рассчитывать на брошенные противником грузовики, сиротливо стоявшие на обочине, не приходилось, поскольку каждая проходящая мимо воинская часть старалась снять с них все, что можно. Через короткое время от этих машин оставались лишь непригодные останки, и позже вдоль русских дорог стояли тысячи таких автомобильных скелетов.
