Или вот, скажем, запись 27 марта 1891 года: «Рассказывают, что Великий князь Михаил Михайлович женился на дочери Нассауской, т. е. дочери Тани Дуббельт (Пушкиной). Женился, не просясь Государя, поэтому вычеркнут из списка русских офицеров». Здесь всё верно, кроме… кроме того, что у А. С. Пушкина не было дочери Татьяны, а была дочь Наталья (1836–1913), которая состояла в браке с сыном Начальника штаба Корпуса жандармов пушкинской поры М. Л. Дуббельтом (правильное написание – Дубельт). Ее дочь от второго брака с герцогом Нассауским, внучка А. С. Пушкина, и стала женой внука Николая I.

Центральная часть записей А. В. Богданович – жизнь «правящих сфер»; эта тема особо занимала хозяев особняка на Исаакиевской площади. С пристальным вниманием здесь ловили известия о перемещениях на высших ступенях чиновной лестницы, стремясь увидеть в таких вестях изменения государственного курса, пытались предугадать будущее. Трудно назвать сколько-нибудь заметную фигуру на «сановном Олимпе», оставшуюся вне поля зрения Александры Викторовны. Оценивались они исключительно в категориях «хороший-плохой», что соответствовало понятиям «наш-не наш». Так как автор вела свои записи более тридцати лет, то характеристики отдельных лиц менялись. Те, которым когда-то выставлялись лишь плохие «баллы», со временем начинали вызывать симпатии, и – наоборот.

Но существовали примеры и стойкого неприятия, на характере которого влияние времени не сказывалось. Так было с К. П. Победоносцевым (1827–1907), занимавшим влиятельный пост обер-прокурора Святейшего синода четверть века (1880–1905). Один из блестящих русских юристов, профессор Московского университета, он являлся одной из ключевых фигур монархического истеблишмента при трёх Монархах. И всегда, невзирая на поветрие времени, занимал твердую консервативную позицию. Его никак нельзя было обвинить ни в беспринципности, ни в либеральных поползновениях.

Хотя в доме Богдановичей обер-прокурор никогда не был, но его стойкое неприятие не только радикализма, но и либерализма, объективно делало его «своим» для хозяев особняка на Исаакиевской. Но происходило совсем наоборот. Генеральская чета К. П. Победоносцева, мягко говоря, «терпеть не могла» и постоянно со сладострастием инсинуировала по его поводу. Ларчик, как говорится, просто открывался. Победоносцев не питал никакого расположения к генералу Богдановичу, и не только никогда не симпатизировал ему и его протеже, но наоборот. Считал всю шумную деятельность по изданию лубочных картин и дешевых книжонок пустой тратой времени и средств. Такого хозяева нарышкинского особняка никому не прощали…

Дневник А. В. Богданович порой представляет собой занятное чтение, точнее говоря, даже не чтение, а именно чтиво. «Тайны закулисья» – интриги, махинации, хищения, адюльтеры, эпатирующее поведение – всегда, во все времена интересовали читающую публику. Однако надо всегда помнить, что взгляды любого современника на события окружающей действительности, их причины, восприятия людей – неизбежно субъективны, индивидуальны. Это касается как мемуаров, так и дневников. В этом смысле дневник А. В. Богданович не представляет исключения.

Ссылаться на мнение генеральши и подтверждать им любой общеисторический вывод – недостоверно и неправомочно. Монархия в России пала не потому, что были «плохие» министры, что кто-то сколько-то украл, а кто-то принял не то решение. Таких вещей в русской истории, да и не только в русской, было всегда предостаточно. Монархия пала не по этим причинам, а потому, что высшее общество, пресловутый «столичный бомонд», был насквозь пронизан и пропитан мелкими сиюминутными страстями и личными страстишками.

Здесь разучились видеть в Миропомазанном Царе – фокусе всей русской государственности – фигуру исключительную, сакрально осененную. Потому и воспринимали его лишь как обычного человека, наделённого, как представлялось в соответствии с модными западноевропейскими эгалитаристскими умонастроениями, безбрежной властной прерогативой. И всё. Отсюда и уничижительные сплетни, и дискредитирующие слухи, которые становились желанным занятием и смыслом времяпрепровождения в кругах чиновной и аристократической элиты.

«Монархисты по происхождению и должности» забыли незыблемый православный канон: «Царь – устроение Божие». Потому не молились за Царя, а посылали по его адресу чуть ли не проклятия. Здесь уже речь шла не о каком-то монархизме, а о преданности немеркнущим ценностям Православия, с которым эти господа расстались давно. Этот закат русского монархизма, предвещавшего крушение Монархии, так выразительно и зафиксировали дневниковые записи Александры Викторовны Богданович.

11 февраля. Сегодня как громом меня поразило известие о покушении на жизнь Кропоткина. Рана, говорят, смертельная. Неужели опять начнется ряд убийств? Того гляди, что они снова взволнуют всю Россию. И как до сих пор не найти нити, откуда все это исходит? Опять убийца не пойман…

Мельников рассказывал: когда к Суворову приехал гр. Евдокимов, после того как получил Андреевскую звезду, Суворов его спросил: «Ожидали ли вы, когда были военным писцом, дожить до таких великих почестей?» На это Евдокимов отвечал: «Ожидал ли когда-нибудь знаменитый полководец Суворов, что у него будет такой внук, который известен своей глупостью и нетрезвым поведением?» Нельзя обоих похвалить, оба слишком резко выражались.

12 февраля. Много говорят, что в беспорядках принимает участие одно высокостоящее лицо. Москва называет Константина Николаевича, которому не добраться никогда до верховной власти, оттого, говорят, он и мутит… Еще ребенком он говорил, что он должен наследовать, что он – сын царя, а наш царь – сын наследника.

14 февраля. Опять масса необъяснимых фактов, порожденных прошлогодним оправданием Веры Засулич. Убийство Кропоткина (так же метко поражен, как Мезенцев), воскресная история в Киеве, где стреляла толпа залпами в полицию и жандармов (до сих пор все еще сбивчивые сведения), – как говорят, осталось на улице 4 раненых, 1 убитый. Вчера по городу явились прокламации, извещающие, что социалисты «казнили» Кропоткина. До сих пор горсть людей действует безнаказанно, тревожит целое государство – и нельзя ее накрыть. Она же смеется над правительством, печатает брошюры, выпускает прокламации, судит своим кровавым судом. И что же, мы все удивляемся и недоумеваем, что нам делать. Утром объявлен арестанту приговор, что он будет судим военным судом, вечером – месть за арестанта Фомина, и Кропоткин сражен пулею. Точно так же было и с Мезенцевым. В день его убийства был исполнен приговор в Одессе над арестантом Ковальским, которого расстреляли, – они отомстили за Ковальского убийством шефа.

Петербург – чума. Объявил Боткин. Вот шарлатан! Он этим известием разоряет Россию, действует на руку Биконсфильду. Такие люди опасны. Теперь он – спаситель России, спаситель царствующего дома. Вследствие этого известия и мер, принятых для удаления больных, он является охранителем всего Петербурга. Что теперь скажут в Германии и Австрии? Теперь от нас совершенно запрутся.

10 марта. Найдены две типографии социалистов – на Голодае и на Гутуевском острове. Замешано много людей, ежедневные аресты, замешаны артиллеристы, говорят – 11 человек, называют Зиновьева, Васильева. Вышла прокламация, также номер их социалистического журнала, дурно напечатанный; они извиняются, что у них остался только дурной шрифт, хороший у них отняли. Все это напечатано. Вот дерзость! Главных никто никак не заберет.

11 марта. Читала сегодня все газеты. Суворин в своем фельетоне нападает на жидов, говорит о совместном путешествии старца Краевского с Поляковым, жидом, потом переходит к Цитовичу, который сделался так популярен своими брошюрами, волнующими умы молодежи. Он находит, что, несмотря на то что эти брошюры написаны с разрешения правительства, не мешало бы к ним написать следующий эпиграф: «Подцензурный период печати, чтение между строк и умение писать так, чтобы можно было читать между строк, внесли в общество сумятицу». Совершенно справедливо. Много толков и беспорядков вызвали эти брошюры, якобы написанные с разрешения правительства.