Генуэзская гавань обращена к югу, в бухте стоит множество судов. От турецких пиратов её охраняют галеры и пушки. Порт огромный, длинный, и город великолепен, особенно его прибрежная часть с церквами, дворцами и красивыми богатыми зданиями.

Генуя ошеломила нас, что и говорить. Франческо так просто ошалел от увиденного и долго глазел на корабли разинув рот. Я раньше и подумать не мог, что через Геную проходит столько товаров, столько людей из разных стран. Отсюда ведь не так уж далеко до нашего Виареджо, но здесь совсем другая жизнь! В порту стоял шум, удивительно было слышать речь на разных языках.

В первой же попавшейся таверне мы узнали, что к выходу в море готовятся два голландских пинаса[7] – «Святой Бенедикт» и «Святой Христофор» – и нанимают матросов. Мы немедленно пошли и записались на второй, «Святой Христофор». Нанялись на целый год, подписали договор. Вместе с нами нанимались и другие итальянцы, но молодых и неопытных, вроде нас, почти не было – в основном подобрались люди бывалые, некоторые и с тёмным прошлым. Один тип с густой чёрной бородой и тяжёлым взглядом в ответ на просьбу некоего Гвидо посторониться и не толкаться так разъярился и выдал порцию таких отборных ругательств, что Гвидо хотел было дать сдачи, но встретился с грубияном глазами, взглянул на его кулаки и немедля передумал. Грубияна звали Руджеро. Глядя на это, я решил по возможности не ввязываться в ссоры, хотя и понял, что на судне без них не обойтись. Кого-то да придётся ставить на место. Но этого Руджеро решил остерегаться.

Накануне отплытия мы с Франческо пошли в церковь, попросили о благополучном плавании святого Николая, покровителя моряков, святого Христофора, раз в его честь назван наш пинас, и святого Эльма. Молиться святому Эльму нам посоветовал один старый матрос в порту.

– Сант-Эльмо – мученик, поэтому он может уберечь моряков от мучений! Вы знаете, как его казнили? Намотали его внутренности на лебёдку, как корабельные снасти. С тех пор он покровитель моряков! Запомните – он даёт знак, что будет буря!

– Как даёт? – удивился Франческо.

– Зажигает свои свечки на кончиках реев и на верхушках мачт. Их так и называют – огни святого Эльма. Просите у него благословения, он поможет. Нам не раз помогал, – сказал матрос, вздохнул и посмотрел в морскую даль. Он чем-то напомнил мне нашего Таддео.

Признаюсь, с первого взгляда я не влюбился в наш пинас. Конечно, имя у него гордое – «Святой Христофор», и со стороны он красивый. Но внутри он мне совсем не понравился, особенно кубрик, где нам предстояло жить. Я не думал, что там будет так тесно и грязно, что будет такой запах. Хотя как ещё может пахнуть в тёмном, сыром и затхлом закутке, где в тесноте живёт множество людей, где полно крыс, тараканов, блох, клопов, мокриц, куда просачиваются запахи тухлой трюмной воды, смолы, дёгтя и серы? Впрочем, смолой провоняло всё судно… Это уже потом, когда я пообтёрся на нём, попривык, почти перестал обращать внимание на эту вонь, тем более что и других забот хватало. А вначале, признаюсь, даже затосковал по жизни на берегу. Но пути назад уже не было, и мне ничего не оставалось, кроме как на прощание смотреть с палубы на вечерний генуэзский порт, на башню, где с наступлением темноты зажигали сигнальный огонь, на дома прибрежных улиц, на склоны гор… Только сейчас до меня дошло, что уже завтра мы надолго отправимся в море, земля исчезнет из виду, а наши жизни будут зависеть от прочности судна, от мастерства капитана и шкипера, от выносливости, от удачи… Нашего капитана звали Ян Доннер, а шкипера – Томас Хоорн.

Но куда мы пойдём, нам не сказали, и никто из матросов не знал. Нам объяснили, что команде никогда заранее не сообщают место назначения. Мы с Франческо не стали особо переживать по этому поводу – всё равно ещё мира не видели, так не всё ли равно, с какой его части начинать.

Нас с Франческо разделили по разным вахтам, поэтому койка нам досталась одна на двоих: пока Франческо стоял на вахте, я отдыхал, и наоборот. Она подвешивалась в самом неудобном месте, у трапа, и, когда ты лежал на ней, на тебя натыкались все, кто шёл мимо, – но места получше заняли бывалые матросы. На большее мы и не рассчитывали – мы же первогодки. В целом к нам отнеслись дружелюбно. Только Франческо подняли на смех, когда он попробовал самостоятельно подвесить койку и привязал её бабьим узлом – ну, обыкновенным: один узелок, другой такой же, и затянуть потуже. На берегу все так делают. А моряки, оказывается, никогда этим узлом не пользуются – он ненадёжен, сам собой развязывается, да ещё и может соскользнуть в самый неподходящий момент… Филиппо, рослый и крепкий, с первой сединой в бороде, отодвинул Франческо.

– Смотри, как надо, – вмиг развязал бабий узел и завязал вместо него другой. Я раньше никогда таких узлов не видел. – Вот, этот не развяжется, и нам не придётся собирать тебя по косточкам.

Все засмеялись. Я взял кусок верёвки и попробовал повторить этот узел, но с первого раза не получилось. Франческо тоже сразу не запомнил. Филиппо поднялся вместе с нами на палубу, где было гораздо светлее и удобнее, и ещё раз медленно показал, как его вязать.

Он оставил нас тренироваться. Солнце уже опускалось к горам за правой стороной бухты. Мы с Франческо весело переглянулись – наконец-то нашли себе место в жизни и дело, за которое нам будут платить, пусть совсем немного – но будут! Тут к нам подошёл Луиджи – худой, чернявый, с неприятным взглядом. Он тоже нанялся матросом в Генуе. Я слышал краем уха, как он хвастал своими плаваниями по далёким морям. Мне почему-то показалось, что он врёт.

– Хватит валять дурака, молокососы. Пойдите-ка лучше поищите ключ от компаса.

– Как он выглядит? – спросил Франческо, готовый найти хоть десять ключей и вообще сделать что угодно, только бы стать бравым матросом.

– Да обыкновенный. Завалился куда-то.

Франческо пошёл искать, а Луиджи уставился на меня:

– Чего расселся? Тут не любят улиток!

– К компасу вроде не нужны никакие ключи, – сказал я недоверчиво.

– Эй, слыхали?! – воскликнул он, чем немедленно собрал зрителей вокруг нас. – Баба ты, а не моряк, если не знаешь, что такое ключ от компаса! А что такое компас, ты хоть знаешь? При встрече не перепутаешь его с камбузом? Ну? Что молчишь, придурок?

Ребята смеялись, но при этих словах насторожились. Я встал и поднёс к его носу кулак:

– А что это такое, ты знаешь? При встрече не забудешь поздороваться?

Тут меня схватила за плечо и отпихнула в сторону чья-то здоровенная ручища. Она принадлежала Руджеро.

– Ну, остынь! – рявкнул он на меня и уставился на Луиджи: – И ты не лезь к ним! Чем к первогодкам приставать, лучше ко мне пристань.

Ребята весело заржали. Физиономия Луиджи исказилась злобой, но он ничего не ответил, только плюнул за борт.

Я пошёл сказать Франческо, что это дурацкий розыгрыш, никакого ключа от компаса нет и никогда не было. Позже я узнал, что матросов-новичков часто разыгрывают. Просят найти что-нибудь, чего в природе не существует, или наточить якорь, и тому подобное – всякие глупости.

Ночь выдалась тёплой и ясной, в такую погоду грех было забиваться в душный кубрик, и все пошли спать на палубу. Проходя мимо меня, Луиджи сказал совсем тихо:

– Я ещё переверну тебя вверх килем[8], сопляк.

– Смотри сам не перевернись, – огрызнулся я сквозь зубы.

– Figlio di puttana![9] – выразительно прошептал Франческо ему вслед.

– Теперь будет пакостить нам, – проворчал я.

– Так я и говорю – figlio di puttana!