Женщина заняла свое место на постаменте и гордо объявила сильным голосом:

– Двадцать девять.

Мия молча наблюдала, закусив губу. И хоть Меркурио хорошо ее обучил тонкому искусству терпения, любопытство наконец взяло над ней верх[54].

– Что они делают? – шепотом поинтересовалась она у Наив. – Что значат эти числа?

– Это счет для богини. Число подношений, которые они принесли в ее честь.

– Солис, шахид песен, помолись за нас.

Мия наблюдала, как из теней выходит еще один одетый в серое мужчина. Настоящий громила, бицепсы толщиной с ее бедро! Голова обрита, один только очень короткий ежик почти белых волос на макушке, кожу черепа испещряют шрамы. Борода уложена в форме четырех игл дикобраза. Он носил ремень для меча, но ножны пустовали. Когда он встал на свое место, Мия посмотрела ему в глаза и поняла, что он слеп.

– Тридцать шесть, – заявил мужчина.

«Тридцать шесть убитых? Рукой слепца?!»

– Аалея, шахид масок, помолись за нас.

Мягкой поступью, покачивая бедрами, на свет вышла еще одна женщина – с алебастровой кожей, будто состоявшая из изгибов. У Мии отвалилась челюсть – новоприбывшую можно было с легкостью назвать самой прекрасной женщиной, которую она когда-либо видела. Густые черные волосы каскадом спускались к талии, темные глаза были подведены сурьмой, губы накрашены кроваво-алым. Она была безоружной. По крайней мере, с виду.

– Тридцать девять, – произнесла она голосом таким же сладким, как дым.

– Достопочтенная Матерь Друзилла, помолись за нас.

Из тьмы совершенно бесшумно, как внезапная смерть, выскользнула женщина. Пожилая, с вьющимися седыми волосами, заплетенными в косички. На ее шее висела серебряная цепочка с обсидиановым ключом. Она выглядела как добрая старушка, блестящие живые глаза внимательно осматривали группу собравшихся аколитов. Мия не удивилась бы, застав ее в кресле-качалке у счастливого домашнего очага, с внуками, расположившимися возле ее ног, и с чашкой чая в руке. Она никак не могла быть главным священником самой смертоносной группы…

– Восемьдесят три, – объявила старушка, занимая свое место на постаменте.

«Пасть меня побери, восемьдесят три!..»

Достопочтенная Матерь посмотрела на новеньких, ласково улыбнулась.

– Приветствую вас в Красной Церкви, дети! – сказала она. – Чтобы оказаться здесь, вы прошли через мили и годы. И впереди вас ждут мили и годы. Но в конце пути вы станете Клинками, рассекающими на славу богине, и будете посвящены в самые сокровенные таинства. Те из вас, кто выживет, разумеется.

Женщина показала на четверых шахидов рядом с ней.

– Прислушивайтесь к наставлениям своих шахидов. И учтите: все, чем вы были до этого момента, умерло. Как только вы поклянетесь служить Пасти, вы станете принадлежать ей и только ей. – Человек в робе и с серебряным кубком подошел к Достопочтенной Матери, и она подозвала Мию. – Принеси свое подношение. Останки убийцы, убитого в ответ и отданного Матери Священного Убийства в час твоего крещения.

Мия вышла вперед с мешочком в руке. Живот скрутило, но ее руки оставались твердыми, как камень. Она заняла место перед старушкой с ласковой улыбкой, всмотрелась в ее светло-голубые глаза. Почувствовала, как ее оценивают. Задумалась, прошла ли она отбор.

– Мое подношение, – выдавила девушка. – Для Пасти.

– От ее имени я принимаю его с благодарностями на устах.

Услышав ответ, Мия вздохнула и чуть не упала на колени. Достопочтенная Матерь обняла ее, поцеловала в щеки ледяными губами и крепко прижала к себе, пока девушка пыталась дышать глубже и подавить горячие слезы. Затем, повернувшись к серебряному кубку, церковница окунула в него костлявую кисть. Когда она вытащила руку, с пальцев капало алым.

Кровь.

– Назовись.

– Мия Корвере.

– Клянешься ли ты служить Матери Ночи? Клянешься ли выучить смерть во всей красе, навлекать ее на тех, кто этого заслуживает и не заслуживает, во имя Ее? Станешь ли ты аколитом Наи и мирским инструментом тьмы между звездами?

От волнения у Мии перехватило дыхание, слова не шли с губ.

Затишье перед бурей.

– Клянусь.

Достопочтенная Матерь прижала ладонь к ее щеке и размазала кровь. Та была по-прежнему теплой, легкие Мии наполнились запахом соли и меди. Женщина оставила отметку на другой щеке, после чего провела длинную полосу вдоль губ и подбородка. Мия прониклась важностью момента до самых костей, от трепета сердце ушло в пятки. Матерь кивнула, и девушка попятилась, обхватив себя руками и слизывая кровь с губ. Мия не знала, плакать ей или смеяться. Теперь она была на шаг ближе к мести за свою семью. На шаг ближе к могиле Скаевы.

Наконец она осознала, где находится.

«Я здесь!»

Обряд повторялся, все аколиты по очереди выходили и отдавали свое подношение. Некоторые принесли зубы, другие – глаза; высокий юноша с руками-кувалдами принес гниющее сердце, завернутое в черный бархат. Мия понимала, что каждый из них – убийца. Что, вероятно, во всей республике нет более опасного места, чем зал, в котором она сейчас стоит[55].

– Завтра утром начнутся занятия, – сказала Достопочтенная Матерь. – Ужин будет подан в Небесном алтаре через полчаса. – Она показала на людей в робах. – Если вам нужна будет помощь, Десницы в вашем распоряжении, и я рекомендую пользоваться их услугами, пока вы не освоитесь на новом месте. Поначалу в горе́ сложно ориентироваться, и если вы заблудитесь в этих залах, это может привести к… неблагоприятным последствиям. – Ее голубые глаза сверкнули во мгле. – Так что будьте осторожны. Учитесь хорошо. Пусть Матерь обретет вас как можно позже. А когда это все же случится – поприветствует поцелуем.

Женщина поклонилась и шагнула обратно во тьму. Остальные члены Духовенства ушли один за другим. Трик, улыбнувшись, подошел к Мие, его щеки были окрашены кровью. Юноша отмылся, даже его дреды стали выглядеть немного лучше, перестав напоминать живое чудище.

– Ты побрился, – ухмыльнулась Мия.

– Только не стоит к этому привыкать. Я бреюсь два раза в год. – Он покосился на Наив, его глаза медленно округлились при узнавании. – Как, ради Матери…

– Мы снова встретились, – женщина низко поклонилась. – Наив благодарит за его помощь в пустыне. Долг будет выплачен.

– Как это возможно, что ты до сих пор ходишь и дышишь?

– В этом месте сплошные секреты.

– Корвере? – раздался позади тихий голос.

Мия обернулась. Это оказалась та симпатичная девушка с рыжими волосами, стрижкой боб-каре и зелеными охотничьими глазами. Она пристально изучала Мию, склонив голову набок. Позади нее, словно сердитая тень, маячил здоровяк-итреец с руками-кувалдами.

– Во время церемонии ты представилась как Корвере, верно? – продолжила девушка.

– Да, – кивнула Мия.

– Ты, случайно, не родственница Дария Корвере? Бывшего судьи?

Мия мысленно оценила незнакомку. Натренированная. Быстрая. Крепкая, как дерево. Но кем бы она ни была, Мия не сомневалась, что в этих стенах у Скаевы и его дружков нет союзников; в конце концов, после Резни в истинотьму Рем и его люминаты поклялись уничтожить Красную Церковь. Тем не менее Меркурио настаивал, чтобы, перешагнув через порог этого места, Мия оставила свое имя позади. Это одна из немногих тем, на которые они спорили. Наверное, это глупо. Но смерть отца – та самая причина, по которой она ступила на эту дорожку. Скаева и его прислужники вычеркнули фамилию Корвере из истории – она не бросит ее в пыли, чего бы ей это ни стоило.

– Я дочь Дария Корвере, – наконец ответила Мия. – А ты?

– Джессамина, дочь Маркина Грациана.

– Прошу прощения, я должна знать это имя?

– Первый центурион легиона люминатов, – насупилась девушка. – Казненный по приказу итрейского Сената после Восстания Царетворцев.

Мия еще больше нахмурилась. Черная Мать, это дочь одного из центурионов ее отца! Такая же, как она: девочка, ставшая сиротой из-за консула Скаевы, судьи Рема и остальных ублюдков. Кто-то, кто тоже познал вкус несправедливости.