Трик пожал плечами и провел большим пальцем по гербу на портсигаре.

– Если мне не изменяет память, пару настоящих ночей назад семья Корвере была замешана в каком-то неприятном деле. Что-то насчет царетворства?

– Никогда не отводи взгляд. Никогда не бойся, – Мия вздохнула. – И никогда, никогда не забывай.

– Итак, я начинаю видеть картину целиком. Последняя дочь опальной семьи. Направляется в лучшую школу убийц во всей республике. Задумала свести счеты после выпуска?

– Вы же не собираетесь читать мне мораль о тщетности возмездия, правда, дон Трик? Я ведь только начала проникаться к вам теплотой.

– О нет, – Трик улыбнулся. – Я понимаю, что такое жажда возмездия. Но, учитывая ошибки, которые ты настроена исправить, полагаю, по твоим целям будет нелегко ударить.

– Одна уже поражена, – она похлопала по мешочку с зубами. – Остались еще три.

– У этих ходячих трупов есть имена?

– Первый – Франческо Дуомо.

– Тот самый Франческо Дуомо? Великий кардинал Церкви Света?

– Именно.

– Бездна и кровь…

– Второй – Марк Рем. Судья легиона люминатов.

– И третий?..

В глазах Мии заблестел свет от Саана, длинная черная прядь волос прилипла к краю губ. Тени вокруг нее заколыхались, как волны океана, покрываясь рябью у ног Трика. В два раза темнее, чем должны быть. Почти такие же мрачные, как ее настроение.

– Консул Юлий Скаева.

– Четыре Дочери, – ахнул Трик. – Поэтому ты хочешь обучаться в Церкви!

Мия кивнула.

– При большой удаче острый нож сможет пронзить Дуомо или Рема. Но Скаеву не прикончишь какой-то заточенной палочкой. Не после Резни. Он даже в койку не ложится, пока легионеры не прощупают его простыни.

– Трижды избранный консул итрейского Сената, – двеймерец вздохнул. – Главный аркимик. Самый могущественный человек во всей республике. – Покачал головой. – Умеешь ты создавать себе проблемы, Бледная Дочь.

– О да. Он опасен, как мешок черных гадюк, – кивнула девушка. – Даже не сомневайся, он та еще манда.

Юноша поднял брови и слегка приоткрыл рот.

Мия насупленно встретила его взгляд.

– Что?

– Мама говорила, что это плохое слово, – Трик нахмурился. – Очень плохое. Мне запретили его произносить. Особенно в присутствии донны.

– Ой, да что ты, – Мия снова затянулась сигариллой и сощурила глаза. – И почему же?

– Не знаю, – пробормотал Трик. – Просто она так сказала.

Девушка покачала головой, кривая челка упала на глаза.

– Знаешь, я никогда этого не понимала. Почему, если тебя обзывают женской промежностью, – это обиднее, чем какое-либо другое ругательство? Как по мне, когда тебя обзывают мужским причиндалом, это куда хуже. К примеру, что ты думаешь, когда слышишь, как какого-то паренька кличут «елдой»?

Трик пожал плечами, озадаченный таким поворотом в разговоре.

– Ты думаешь, что он олух, не так ли? – продолжила Мия. – Что в нем столько дерьма, что места для мозгов не осталось. Тупоголовый ублюдок, который думает только о дрочке и совершенно не понимает, как он выглядит в глазах других.

В воздухе между ними повисло серое облачко дыма с гвоздичным ароматом.

– «Елда» – это то же самое, что и «дурак». Но если назвать кого-то мандой, что ж… – девушка улыбнулась. – В этом слове ощущается злоба. Намеренная. Яростная и осознанная. Не думай, что, называя консула Скаеву мандой, я пытаюсь его оскорбить. Это значит, я признаю, что у него есть мозги. Есть острые зубки. Если кто-то назовет тебя мандой, считай это комплиментом. Знаком того, что люди думают, что с тобой опасно связываться. – Пожала плечами. – Кажется, это называют иронией.

Мия шмыгнула носом, глядя на простирающуюся перед ними пустыню.

– По правде говоря, между нашими половыми органами нет особой разницы. Помимо очевидной, конечно же. Что один, что другой не придают нам большего или меньшего значения. Почему то, что у меня между ног, должно считаться умнее или глупее, лучше или хуже? Это всего лишь плоть, дон Трик. В конце концов она станет пищей для червей. Прямо как Дуомо, Рем и Скаева.

Последняя затяжка, долгая и щедрая, словно она вытягивала саму жизнь из этой сигариллы.

– Но я бы все равно предпочла, чтобы меня называли мандой, а не елдой.

Девушка выдохнула дым и затушила сигариллу носком ботинка.

Сплюнула в ветер.

И, вот так просто, наш юный Трик влюбился.

Когда Мие было пять, мама подарила ей коробку-головоломку – деревянный куб с подвижными деталями, которые, если их выстроить правильно, откроют настоящий подарок, спрятанный внутри. Это был лучший подарок на Великое Подношение, который она когда-либо получала[39].

Сначала Мие это показалось жестоким. Пока остальные костеродные дети играли с новыми куклами или деревянными мечами, она сидела с проклятой коробкой, которая просто отказывалась открываться! Она бросала ее об стену, но это не принесло никакой пользы. Плакала на коленях у отца, считая это нечестным, но тот лишь улыбался. А когда обозленная Мия пришла к донне Корвере и потребовала объяснений, почему ей просто не подарили красивую ленту для волос или новое платье вместо этой убогой вещицы, мама присела и посмотрела дочери в глаза.

– Твой разум послужит тебе лучше любой безделушки, – сказала она. – Это оружие, Мия. И, как с любым оружием, ты должна учиться, чтобы хорошо им овладеть.

– Но, мама…

– Нет, Мия Корвере. С красотой рождаются, а вот мозги нужно заслужить.

Поэтому Мия взяла коробку и вернулась с ней на диван. Прожигала ее взглядом. Смотрела на нее до тех пор, пока та не стала являться во снах. Вертела, крутила и осыпала всеми ругательствами, которые только слышала от отца. Но через два, полных раздражения, месяца она нашла верное место для последней детали и услышала чудесный звук.

Щелчок.

Крышка открылась, и внутри девочка нашла брошь – ворону с крошечными янтарными глазами. Символ ее семьи. Ворона Корвере. На следующую перемену она надела ее к завтраку. Мать просто улыбнулась, но не произнесла ни слова. Мия сохранила коробку; спустя все Великие Подношения, спустя все головоломки, которые дарили ей родители, эта оставалась ее любимой. После казни отца и ареста матери она оставила коробку и частичку девочки, которая ее любила, позади.

Но саму брошь взяла с собой. Ее и свою любовь к головоломкам.

Мия проснулась рядом с кучей мусора в пустынном проулке где-то на задворках Годсгрейва. Потерев глаза после сна, почувствовала урчание в животе. Девочка понимала, что слуги консула до сих пор ее ищут, и что Скаева отправит подкрепление, если узнает, что им не удалось ее утопить. У нее не было ни дома. Ни друзей. Ни денег, ни еды.

Ей было больно, одиноко и страшно. Она скучала по матери. По младшему брату Йоннену. По мягкой кровати, теплой одежде и своему коту. При воспоминании о его изувеченном тельце, брошенном на пол, глаза девочки наполнились слезами, а мысль о человеке, который его убил, заставила ее сердце наполниться ненавистью.

– Бедный Капитан Лужица…

– …Мяу… – раздалось рядом.

Девочка повернулась на звук, убирая угольные пряди волос от мокрых ресниц. И там, на мостовой, среди очисток, гнили и грязи, сидел кот.

Не ее кот, это уж точно. О, он был черным, как истинотьма, прямо как добрый Капитан. Но при этом плоским, как бумага, и полупрозрачным, словно кто-то вырезал силуэт кота из самой тени. Несмотря на то, что теперь он принял форму, вместо отсутствия каких-либо очертаний, Мия все равно узнала своего друга. Того, кто помог ей, когда никто другой в мире не был на это способен.

– Мистер Добряк?

– …Мяу…

Она протянула к существу руку, желая его погладить, но та прошла сквозь кота, как через струйку дыма. Вглядываясь в его черноту, она уловила уже знакомое ощущение – ее страх вытекал из тела, как яд из раны, оставляя девочку суровой и бесстрашной. И тогда она поняла: хоть у нее нет ни брата, ни мамы, ни отца, ни семьи, она все равно не одинока.