На первый ночной привал в лесных владениях они остановились на неширокой прогалине, сквозь которую дорога утекала дальше за деревья. Распределили смены часовых. Кили решил дежурить первым, а вместо Нали с десяток желающих с неуклюжей любезностью вызвались бдеть, Ори и Гимли в их числе. Нали была единственной женщиной в отряде, и хоть носила вдовью косу и отнюдь не искала себе ухажеров, вниманием была окружена постоянно.
Вечерело, вечный сумрак под лесными сводами медленно густел в темноту, и падавшее на закат солнце пробило крышу леса копьями багрово-золотых лучей. Ори вовсю метался грифелем по листкам у себя на коленях. Кили подошел, спросил, что тот рисует, и, едва заслышав его голос, Ори в панике рванул страницы, спрятав ту, над которой трудился, и альбом его предстала глазам Кили открытым на большом красивом рисунке: мистер Бэггинс и растрепанный пони, хрумкающий яблоком.
Кили невольно улыбнулся, вспоминая, но разум все равно ухватился за поспешность, с которой Ори спрятал от него то, над чем трудился.
- Ты что-то другое рисовал ведь, - сказал он. - Что?
Он мог бы приказать, потребовать… Ему ведь все принадлежит здесь, все эти жизни, все их дела, засмеялся он сам над собой. Но Ори приказывать было нельзя, не в его пергаментном, сердечном мироздании. Помедлив, Ори перевернул несколько страниц и показал Кили ту, над которой работал. Грубо угольком зачерненная страница полыхала бегло проведенными языками пламени, черного на черном, и у пламени этого были глаза. Холодные, пронзительные и всевидящие. Кили ощутил, как по спине рвануло морозом.
- Что это?
Ори торопливо закрыл книгу, смяв обложкой капустным кочаном топорщившиеся страницы, и не глядя сунул ее под другие свои вещи.
- Погибель Дьюрина, - вместо него ответил Балин. Кили не заметил даже, как он подошел.
- Что это за тварь? - резко спросил он. - Дух? Призрак?
- Я надеюсь, нам не придется узнать ответ, - спокойно откликнулся Балин, и в невозмутимом взоре старого наставника, на него обращенном, Кили видел - или ему казалось, что он это видит - неодобрение.
- Зачем ты согласился пойти, раз считаешь, что мы все только зря там погибнем? - спросил он тихо и едко.
- Я считаю, что мы можем разведать, что творится ныне в Казад Думе, и вернуться живыми, - последовал ответ. - Разведать - не вступать в бой.
Кили уже готов был возразить, напомнить, что он идет в Морию не разведчиком вовсе, а воином, но не успел. Эхом голос дяди донесся до него из слов Балина. Тогда, на Вороньей высоте, они с Фили тоже должны были всего лишь разведать… За спиной его, устраиваясь лагерем, переговаривались, шумели и смеялись его спутники: такие же молодые, наивно самоуверенные, какими он и брат были тогда. Воронья высота лежит ныне стертая в пыль, но не на нее ли, в иных камнях воскресшую, он ведет их всех сейчас?
Он не успел себе ответить. Что-то привлекло его взгляд за деревьями, пламенный отблеск неясного сияния среди зеленоватых сумерек, словно кто-то мазнул пламенеющей бронзой по здешнему малахиту.
Ее волосы были вот такие…
- Не сходить с дороги! - ахнул Ори, но Кили, не слушая, бросился вперед бегом, спотыкаясь о корни, в шелестящей буре палой листвы.
Он уже готов был окликнуть ее, или ее голос услышать сквозь буйный грохот сердца в груди, когда следующий шаг его нарушил обманную игру света и тени и пламенноволосый силуэт оказался всего лишь струйкой водопада, зажженного алым закатным свечением. Краска ушла из него, но теперь отражение заката лежало в лужах вокруг, обрубленными прядями огненных волос, разбросанными по прогалине. Ошеломленный исчезновением того, чего и не было, Кили замер, все оглядываясь вокруг, ища чего-то.
Воздух сгустился, потяжелел, запахи старой и новой листвы, весны и тлена ползли в легкие. Среди деревьев ему чудилось чье-то лицо, не то обожженное, не то сросшееся с древесной корой, и шелест водопада был шепотом, голоса звучали отовсюду. Вечные его усталость и голодное изнеможение в этот раз поймали его без сил сопротивляться, и он покорился, привалился к стволу оказавшегося рядом дерева, и сон упал на него.
Шуршали страницы. Листки книги - или то на деревьях листья? Он лежал среди корней и был не собой - растрепанной горкой разномастных пергаментов, исписанных клочков и мятых рисунков, капустным кочаном топорщащимися страницами под шнурком стянутой обложкой. Одна переворачивалась за другой, невидимые пальцы листали его суть, осторожно, внимательно и быстро, как лазутчик - вражьи карты, как ребенок - книгу, не для его глаз писанную. Он смотрел через плечо незримому чтецу, на дни своего прошлого, на старых друзей, на путешествие, игрой начавшееся и кончившееся так страшно, на свои мысли — додумал и разорвал на клочки, и теперь не разобрать даже, был ли там здравый смысл, был ли он прав хоть иногда… Бестрепетно властной рукой распахивал неведомый гость его податливый разум там, где длинные рыжие пряди тянулись меж страниц. Вот она бросает кинжал в голову жуткого паучищи, смертоносная и прекрасная, как драгоценный клинок; недоступно равнодушная, вталкивает его в темницу и уходит, а он задыхающейся рыбешкой на льду хватает ртом воздух и не знает, как же, ну как же ее удержать, и если и не было б никакой силы выше, главнее над миром, он придумал бы ее, потому что для него с повозки чародея выпавшей хлопушкой грянуло пламенной, оглушительной бурей чудо. Она вернулась. Вернулась - из мира звездного света, когда он умирал, вернулась - на Вороньей высоте, когда он был хуже, чем мертв.
Вернется, если он снова?..
Черно-красным пятном разлилась Мория по полотну его мыслей, смерть с вечной жизнью пополам, и незримый гость отдернул руку, изумленный, негодующий, растерявшийся… Нет, взмолился Кили, я не это хотел увидеть!.. Услышав, неведомый лазутчик прежде, чем исчезнуть, вновь перевернул страницу.
Белое, белое, белое, буря волшебных искрящихся звезд сыплется и кружится, и никак не клеится в руках в комок, и он, горстями зачерпнув сухое колючее крошево, швыряет его вслепую куда-то в смех неподалеку, потому что не видит толком ничего, в прибрежном сугробе барахтаясь, хохоча и кашляя и не умея встать на развязавшимися коньками скованные ноги.
- Я же… - Фили не может договорить, потому что смеется, - я же говорил, чтобы ты на два узла завязывал!..
Его подхватывают и легко ставят на ноги - дядя вытащил его сугроба, хлопнул по спине, и оттого снег с него посыпался, как с переспелые яблоки с дерева.
