Конечно же, такие слова очень польстили самолюбию Директора. Но он все же поздравил себя с тем, что вовремя подтолкнул эту беспокойную любовницу в объятия Бонапарта…

В скором времени в особняке на улице Шантрен Жозефина приняла «жениха» и изложила ему свою версию ее недавнего разговора с Баррасом.

– Этот человек был гнусен, – сказала она. – Он попытался изнасиловать меня. Он давно уже домогался меня, но на этот раз мне пришлось бороться с ним. Он крепко держал меня, мы упали оба на ковер, и тут я потеряла сознание.

Бонапарт ужасно разозлился и сказал, что сию минуту он отправится к Баррасу и потребует от него удовлетворения за оскорбление, нанесенное им его будущей супруге.

Жестом, вдохновившим барона Гро написать свое замечательное полотно, Наполеон схватился за шпагу. Испуганная креолка схватила его руку и, став сразу же нежной, сказала:

– Послушай, у Барраса, следует признать, манеры несколько грубоватые, но человек он добрый и отзывчивый. Он хороший и верный друг, и если кто-то сумел его заинтересовать, то может быть уверенным в том, что Баррас его не оставит и будет принимать в его делах самое активное участие. А посему нам следует принимать людей и события такими, какие они есть. Может ли Баррас быть нам полезен с точки зрения его нынешнего положения? Вне сомнения, может. Давай же используем это, а остальное позабудем²⁴.

Эти слова успокоили Бонапарта. Верный привычке извлекать выгоду из самых запутанных ситуаций, он произнес с улыбкой фразу, которую биографы Наполеона стараются нигде не цитировать:

– О! Если бы он доверил мне командование Итальянской армией, я бы простил ему все: я стал бы самым признательным из людей, я не подвел бы его, и, таким образом, мы провернули бы неплохое дельце. Мало того, я уверяю тебя, что мы вскоре могли бы купаться в золоте…²⁵

Для Жозефины это было решающим доводом.

– Ты эту должность получишь, – пообещала она. Бонапарт знал, как и чем следовало благодарить женщин. И, взяв креолку на руки, он отнес ее на кровать, снял с нее одежду и постарался быть ей приятным с помощью испытанных уже средств…

С того дня Бонапарт, по словам Роже де Парна, «поставил свою невесту на службу своему честолюбию».

Почти ежедневно он заставлял Жозефину навещать Барраса для того, чтобы хлопотать о должности главнокомандующего Итальянской армией, делая вид, что ничего не знает о связи, существовавшей между Директором и виконтессой.

Это отсутствие предрассудков очень удивило многих, начиная с самого Барраса.

Послушаем, что он пишет:

«Признаюсь ли я в этом? Да, признаюсь, поскольку пишу свои “Мемуары”, не дав им скучного и скромного названия “Исповедей”; я признаюсь, поскольку они могут попасть в руки какого-нибудь француза, воспитанного в духе рыцарства, что у меня была в некотором роде близость, теперь, правда, давняя, но вполне реальная связь с госпожой де Богарнэ.

В моих признаниях мало высокомерия, а кому-то может показаться, что они полны скромности. Однако же сложилась такая ситуация, которая не могла ускользнуть от сведения тех, кто был в курсе моей частной жизни. А посему все знали, что госпожа де Богарнэ считалась одной из первых моих любовниц, а Бонапарт, часто у меня бывавший, был одним из самых осведомленных обо мне лиц и не мог не знать всего этого. Но кажется, что то, что очень трогает нормальных мужчин, было для него совершенно безразличным, и в этом он намного превосходил других.

Таким образом, собираясь жениться на госпоже де Богарнэ и не будучи осведомлен о том, порвал ли я эту связь или же нет, он, тем не менее, собственноручно приводил в Директорию свою будущую супругу: она уже служила ему в делах, помогая его продвижению по службе.

Поскольку он был вынужден постоянно меня о чем-нибудь просить, то решил, что будет выглядеть менее навязчивым, если просить будет она.

Госпожа де Богарнэ неоднократно, желая переговорить со мной без свидетелей, просила меня без церемоний пройти с ней в мой кабинет. Бонапарт оставался ждать ее в салоне, коротая время за разговорами с посетителями.

Однажды госпожа де Богарнэ затянула нашу беседу дольше обычного, и, главное, дольше, чем того хотелось мне: она пылко говорила мне о нежности, которую всегда испытывала ко мне и на которую никак не могло повлиять предполагаемое замужество. Обняв меня, она упрекнула в том, что я больше не люблю ее, еще раз повторив, что любит меня больше всех на свете и не может порвать со мной, став женой “маленького генерала”.

Я оказался почти в таком же положении, в каком был Иосиф с госпожой Пютифар. Но я не стану лгать и говорить, что я был таким же жестоким, как тот молодой министр египетского фараона.

Из кабинета я вышел вслед за госпожой де Богарнэ не без некоторого смущения…»²⁶

Спустя несколько дней Баррас, довольный тем, что так легко отделался от этой истерички, сообщил «маленькому генералу», что тот назначен главнокомандующим Итальянской армией²⁷.

Добившись своего, Жозефина объявила всем, что намерена выйти замуж за этого Буонапарте, имя которого парижане так плохо выговаривали, но чей пыл был ей так хорошо известен…

9 марта 1796 года около восьми часов вечера в салоне мэрии 2-го округа, что на улице Антеи, скучали шесть человек.

Эти шестеро, собравшиеся у камина, были: Жозефина, Кольмеле (юрист), Ле Маруа (адъютант Бонапарта), Баррас, Тальен и чиновник отдела регистрации гражданских браков Коллен-Лакомб.

На улице шел проливной дождь.

– Надеюсь, что он не забыл, – прошептала Жозефина.

– У него много работы, – сказал в ответ Баррас. – Он готовится к отъезду в Италию. Сейчас ему предстоит немедленно решить бесчисленное множество вопросов.

Жозефина ничего на это не ответила, и во вновь наступившей тишине слышалось только потрескивание дров в камине.

О чем же она тогда думала, неотрывно глядя на огонь? Быть может, о той старой караибке из Фор-де-Франс, которая сказала ей, семилетней девочке:

«Ты выйдешь замуж за сверхчеловека и взойдешь на трон…»²⁸

И от этих воспоминаний она, возможно, впала в меланхолию…

Ведь этот невзрачный маленький генерал, с которым ей предстояло этим вечером связать свою судьбу, вовсе не был похож ни на сверхчеловека, ни на будущего монарха…

И однако же она верила в это предсказание. Верила так сильно, что эта вера помогла ей перенести все невзгоды революционных тюрем.

В девять часов вечера чиновник службы регистрации браков задремал, а свидетели, не решаясь взглянуть на «невесту», нервно вышагивали взад-вперед по салону.

Наконец, когда часы уже пробили десять, на лестнице раздались энергичные шаги. Дверь с шумом распахнулась, и в салон влетел Бонапарт. Подскочив к Коллен-Лакомбу, он стал трясти его за плечо:

– Ну же, господин мэр, пожените нас поскорее!..

Чиновник мэрии, с еще мутными от сна глазами, открыл свою регистрационную книгу, и все присутствовавшие в полной тишине заслушали запись о заключении брака, которая была занимательна уже тем, что была полностью неправдой: Бонапарт из галантности постарел на год, а Жозефина из кокетства помолодела на сорок восемь месяцев. Новобрачный назвал своим местожительством мэрию, его свидетель был слишком молод и не имел права заверять акт о браке… Согласитесь, любопытный был составлен официальный документ, особенно для молодого человека, чье имя позднее стал носить Гражданский кодекс…

После оглашения этого лживого документа были произнесены положенные в данном случае фразы, поставлены необходимые подписи, и все вывалили на улицу.